к творчеству какого поэта песенника власть отнеслась непримиримо и жестоко
Новиков Вл. И.: Окуджава — Высоцкий — Галич
ОКУДЖАВА – ВЫСОЦКИЙ – ГАЛИЧ
Замысел такого исследования возник в июне 1997 года, когда Россия прощалась с Булатом Окуджавой и привычное некрологическое клише «с ним ушла целая эпоха» прозвучало до буквальности точно, как абсолютно достоверное утверждение. Уход эпохи, однако, означает приход времени ее научного исследования. Через год после кончины Блока Мандельштам писал о том, что еще только начинается «новая судьба, Vita Nuova» [1] поэта. С 1997 года мы ведем отсчет новой жизни Булата Окуджавы — так же, как с 1980 года берет начало новая жизнь Владимира Высоцкого, а с 1977 года — Александра Галича. Творчество всех этих трех больших русских поэтов, трех крупнейших творцов авторской песни становится теперь предметом исторического изучения. Их жизненные и творческие пути, их художественные системы могут сопоставляться на равных.
Можно говорить об особом культурном и поэтическом контексте Окуджава — Высоцкий — Галич (далее — ОВГ), выделяющемся из общего контекста авторской песни. Эта выделенность не нуждается в особенных доказательствах, тем не менее напомню слова Эйдельмана: «Высоцкий есть исторический деятель, никуда от этого не денешься» [2]. Определение «исторический деятель» из всех бардов применимо также к Окуджаве и Галичу — и на этом список закрывается. Не уверен, впрочем, что под такую номинацию подпадает и кто-либо из представителей канонической, «письменной» поэзии, синхронной творчеству ОВГ. Речь не просто об иерархии талантов, дело касается не только качества строки, но и качества судьбы.
Сравнительно редко — даже среди энтузиастов и исследователей авторской песни — можно встретить человека, в равной мере любящего творчество всех трех великих бардов: субъективные предпочтения здесь неизбежны и естественны. Но очевидно и другое: всякое объективно-аналитическое суждение о поэзии одного из представителей «триады» сильно выигрывает в научности, если оно соотнесено (пусть не всегда эксплицитно, пусть в невидимой части «айсберга» исследовательской работы) с общим контекстом ОВГ.
ОВГ — комплексная и многоаспектная проблема, нуждающаяся в усилиях многих исследователей, требующая большой «соборной» работы. Ощутив чрезвычайную трудность решения этой задачи в процессе написания глав об Окуджаве, Высоцком и Галиче для учебного издания «Авторская песня» (М., 1997) и вновь принимаясь за изучение обозначенной темы, предлагаю для обсуждения предварительный набросок самого плана работы — работы, как хотелось бы надеяться, не только автора настоящих заметок. Некоторые позиции и пункты предлагаемого плана далее обозначены конспективно, а иные вообще лишь названы.
I. Биографии
Здесь я имею в виду только житейские реалии, однозначные и проверяемые факты. Преждевременные обобщения, метафорические и гиперболические концепции жизненных судеб поэтов чреваты производством новых легенд и мифов (в негативном значении слова «миф»). Определенные опасения внушает и такой эклектический гибрид, как «творческая биография»: на данном уровне изученности проблемы «жизнь» и «творчество» целесообразно рассмотреть порознь и только затем переходить к установлению связей. Сейчас же один достоверный факт ценнее множества красивых размышлизмов. Пока живы многие свидетели и очевидцы, целесообразно собрать максимум сведений о реальных контактах трех поэтов, о степени знакомства каждого из них с творчеством других, выявить мнения и отзывы ОВГ друг о друге.
Большой точности и деликатности требует вопрос о политических взглядах и общественном поведении каждого из трех поэтов. Думается, на данном этапе изучение биографических реалий должно быть сугубо эмпирическим, обобщения же на темы «поэт и власть», «поэт и народ» и т. п. стоит отложить на достаточно далекий срок: быть может, обо всем этом «не нам судить». Чрезвычайно непривлекательны попытки противопоставления ОВГ друг другу на примитивно-субъективных основаниях: так, в одном художественно беспомощном и спекулятивном сочинении читаем такие рассуждения об отношении советской власти к бардам: «Что покойный Галич чужой — она еще понимала. Но что Высоцкий свой — уразуметь никак не могла. А с другой стороны, уразумей она это — и пропал бы Высоцкий. » [3]. Наша задача — с фактами в руках доказывать неосновательность подобных разглагольствований. А ближайшая практическая цель — три максимально полные биографические хроники.
II. Поэзия: поэтика
Дебаты на тему, является ли песня фактом поэзии, а ее авторы — поэтами, думается, теперь уже можно оставить за порогом и иметь в виду только как факт восприятия творчества ОВГ (см. далее раздел «Рецепция»). Предлагаю говорить не о «песнях» и «стихах» трех поэтов как разных сферах их деятельности, а о в равной мере являющихся стихами и принадлежащих к поэзии двух коммуникативных типах произведений: а) стихотворение; б) стихотворение-песня (для чисто словесной экономии «стихотворение-песню» неизбежно придется называть просто «песней», имея, однако, в виду обозначенное выше соображение).
д) звуковая организация стиха.
Держа в уме весь массив текстов ОВГ, для сравнительного (в том числе и сравнительно-статистического) анализа предполагается выбрать у каждого поэта по сто текстов, представляющихся наиболее репрезентативными. При описании метрического репертуара, строфики, рифмовки безусловно необходимым будет применение методики М. Л. Гаспарова и его школы. Для раскрытия специфики бардовского стиха полезным может оказаться и обращение к иным исследовательским традициям, в частности, к методу М. В. Панова, релятивизующего различие между «классическими» и «неклассическими» размерами (а внутри «классических» — между двусложными и трехсложными) и прослеживающего в стихе взаимодействие «стопной» и «тактовой» организации, исследующего изоморфизм звукового, словесного и образного «ярусов» стиха. Методологический плюрализм здесь, как и во всех других вопросах, неизбежен и плодотворен.
Лингвистический «бум» в изучении поэзии ОВГ, судя по числу опубликованных работ и количеству заявок на «высоцкую» конференцию 1998 года, внушает оптимизм и дает большую пищу для раздумий и обобщений. Особенное внимание теперь стоит уделить творческой трансформации языка у трех поэтов, анализу их «ошибок», то есть нестандартного словоупотребления и игры с языковой нормой. Общее свойство языка ОВГ — парадоксальное соединение разговорности с литературностью, при этом не менее важны различия между гармонизацией словесных контрастов у Окуджавы, их вызывающей выдвинутостью у Высоцкого и, наконец, «академической» стилистикой Галича. Специального внимания требуют «крылатые слова» ОВГ, их поэтическая фразеология.
— предметным миром поэзии. Здесь не должны остаться без внимания метафора-сравнение, метонимия, символ, гипербола, а также соотношение «живописи» и музыкальности, юмор и ирония трех поэтов.
Соотношение сюжетности и медитативности. Факт и вымысел. Сюжетность как конститутивная черта авторской песни в противовес бессюжетности канонизованной поэзии.
Динамическое соотношение автор / герой. Проблема лирического героя (лирического субъекта). Персонажная (ролевая) лирика.
6. Мысль как материал поэзии
В частности, новеллистичность песен ОВГ, функция финального «пуанта».
«Горизонтальные» и «вертикальные» циклические единства у ОВГ.
Романс, сказка, баллада (см. монографию Н. М. Рудник [4]). Фольклорные жанровые традиции.
III. Поэзия: тематика
Для начала полезным будет эмпирически-прагматическое изучение тематики трех поэтов, ее классификация и описание с точки зрения «внетекстовой» реальности. На этом уровне, полагаю, обнаружится, что тематическая универсальность, «энциклопедичность» присуща только Высоцкому, у Окуджавы и Галича надо искать менее очевидные закономерности в выборе тем. Следующая ступень — координация тематики и поэтики.
IV. Поэзия: диахрония
V. Текст
Так я условно обозначаю комплекс вопросов, связанных с творческой лабораторией трех поэтов (текст как рукопись, текст как фонограмма, текст как исполнение), с книжными изданиями стихотворений-песен и стихотворений.
Пристальное исследование поэзии Высоцкого, полагаю, подтвердит эффективность текстологической концепции А. Е. Крылова [6] — при том, что возможны многие конкретные уточнения. От высоцковедов сегодня требуется неравнодушие к текстологической стороне их работы и просветительская активность в разоблачении текстологической халтуры и плагиата. Наличие прижизненных изданий Окуджавы и Галича не исключает необходимости текстологической работы над их творчеством. В идеале текстология ОВГ видится как отрасль, тесно связанная с поэтикой. Проблемы, недоразумения и казусы, возникающие здесь, обладают высокой познавательной, общеэстетической значимостью. Возможны интересные неожиданности.
VI. Проза
VII. Контекст
Здесь стоит пойти от контекстов более узких к более широким. Начинаем, естественно, с контекста «Окуджава — Высоцкий — Галич», затем идем к контексту авторской песни в целом, контексту поэзии 50–80-х годов (применительно к Высоцкому это уже начато В. А. Зайцевым [7]), контексту русской поэзии ХХ века (связь каждого и трех поэтов с серебряным веком, модернизмом, авангардом и т. п.), к вопросу о связях с ХIХ веком (Пушкин, Лермонтов, Некрасов). Интертекстуальность (в том числе пародийность) предлагаю рассматривать здесь же.
— сопоставление с немецкими зонгами и французскими шансонами (высказанное Н. А. Богомоловым на дискуссии 1997 года наблюдение о сходстве Окуджавы с Брассенсом и Высоцкого с Брелем, сопоставление Высоцкого и Брассенса у В. Н. Зайцева [8]).
VIII. Театр
— артисты, все трое были режиссерами в своей исполнительской практике. Думается, не стоит решать, кто был более театрален, а кто менее, — резоннее говорить о своеобразии и о функции театрального начала в творчестве каждого. Отдельный вопрос — работа ОВГ в театре и роль этой работы в жизненной и творческой судьбе.
IX. Музыка
В этой области могу быть только заинтересованным читателем. Возможные вопросы к компетентным экспертам: ОВГ как композиторы, их музыкальные интересы и вкусы, их контакты с профессиональными музыкантами.
Х. Кинематограф
Здесь у каждого из трех поэтов совершенно «разные судьбы», нуждающиеся в достоверном и детальном описании. Тревожит появившаяся в прессе тенденция к идеализации судьбы Высоцкого как киноактера и Галича как сценариста. Эти ностальгические вздохи опасно смыкаются с бездумной романтизацией советского тоталитаризма, наметившейся в работе современных СМИ. Думается, исследователям авторской песни предстоит еще немалая работа по развенчиванию позднейших мифов о «благополучной» жизни ОВГ (что, конечно, имеет отношение не только к кино, но и ко всему циклу вопросов, намеченных в пункте «Биографии»).
Восприятие произведений ОВГ разными поколениями, социальными слоями и т. п. Переводы их произведений на иностранные языки, известность ОВГ за рубежом.
Все вышесказанное — не более чем черновик плана. Автор в высшей степени заинтересован в замечаниях, возражениях, уточнениях, дополнениях и т. д. Главная цель этой рискованной публикации — сконцентрировать на проблеме ОВГ внимание как можно большего числа коллег и единомышленников.
Примечания
[2] Эйдельман Н. О личном счастье: Вместо послесл. // Старатель: Еще о Высоцком. Сб. М., 1994. С. 356.
[3] Лазарчук А., Успенский М. Посмотри в глаза чудовищ: Фантаст. роман. М.; СПб., 1997. С. 614.
[4] Проблема трагического в поэзии В. С. Высоцкого. Курск, 1995.
[5] Кулагин А. В. Поэзия В. С. Высоцкого: Твор. эволюция. Коломна, 1996.
[6] См., напр., комментарии в кн.: Сочинения: В 2 т. М., 1990 [и др.].
[7] Владимир Высоцкий и современные русские поэты // Мир Высоцкого. Вып. 1. М., 1997. С 325–334.
Поэт и власть от Пушкина до Евтушенко
«Я, конечно, презираю отечество мое с головы до ног – но мне досадно,
если иностранец разделяет со мною это чувство. Ты, который не на привязи,
как можешь ты оставаться в России? если царь даст мне слободу, то я
месяца не останусь. Мы живем в печальном веке, но когда воображаю Лондон,
чугунные дороги, паровые корабли, английские журналы или парижские театры
и бордели – то мое глухое Михайловское наводит на меня тоску и
бешенство. В 4-ой песне «Онегина» я изобразил свою жизнь; когда-нибудь
прочтешь его и спросишь с милою улыбкой: где ж мой поэт? в нем дарование
приметно – услышишь, милая, в ответ: он удрал в Париж и никогда в
проклятую Русь не воротится – ай да умница».
Из письма А. Пушкина к П. Вяземскому от 27 мая 1826
Слава головы кружит,
власть сердца щекочет.
Грош цена тому, кто встать
над другим захочет.
Укрепляйте организм,
принимайте меры.
Капли Датского короля
пейте, кавалеры!
Если правду прокричать
вам мешает кашель,
не забудьте отхлебнуть
этих чудных капель.
Перед вами пусть встают
прошлого примеры.
Капли Датского короля
пейте, кавалеры!
Булат Окуджава, 1964
Поэт отчасти пророк. Какая же сила заставляет его идти на конфронтацию с существующей властью? Ведь во все времена спокойней и прибыльней было власти угождать, быть обласканным и почитаемым ею. Почему же поэт выбирает для себя другую долю и, бывает, что расплачивается за свои стишки свободой или жизнью?
Для чего мирный стихотворец «лезет» в далекую от него политику?
Неужели он всерьез думает, что одно слово правды весь мир перетянет?
«Властитель слабый и лукавый,
Плешивый щёголь, враг труда,
Нечаянно пригретый славой,
Над нами царствовал тогда. »
Это на кого же вы, уважаемый А. С., намекаете?
А как вам например, такое:
«О русский глупый наш народ…»
или:
«Поэт по лире вдохновенной
Рукой рассеянной бряцал.
Он пел – а хладный и надменный
Кругом народ непосвященный
Ему бессмысленно внимал.
И толковала чернь тупая. »
или:
«И своего всегдашний обвинитель
Я говорил в отечестве моем
Где верный ум, где гений мы найдем?
Где гражданин – с душою благородной…
Отечество почти я ненавидел…»
Ну и шуточки у вас, Александр!
А вот еще:
«Молю, чтоб милостию неба
Рассудок на Руси воскрес!
Он что-то, кажется, исчез…»
Это про какой же исторический период, Александр Сергеевич?
Или вот еще хуже, хотя хуже уже некуда:
«Паситесь, мирные народы!
Вас не разбудит чести клич.
К чему стадам дары свободы?
Их должно резать или стричь.
Наследство их из рода в роды
Ярмо с гремушками да бич».
Да за такие стишки, господин Пушкин, вас надо бы не только с должности уволить, а и уголовное дело против вас возбудить. Говорите, что при жизни вашей некоторые из этих строк опубликованы не были? Козни потомков, так получается? А зачем тогда писали? У татарина Державина учились?
«Пристрастный суд разбоя злее.
Судьи – враги, где спит закон.
Пред ними гражданина шея
Протянута без оборон».
И это Державин пишет о нашем самом справедливом суде в мире? Или он у нас не самый справедливый?
А может умен и дальнозорк был старик Державин?
«Война, как северно сиянье,
Лишь удивляет чернь одну:
Как светлой радуги блистанье,
Всяк мудрый любит тишину».
Нам еще повезло, что Лев Толстой об этом безобразии стихов не писал. Дневник от 8 августа 1857 года: «Хорошо и грустно. но Россия противна, и чувствую, как эта грубая, лживая жизнь со всех сторон обступает меня».
А вот, из не менее известного русофобского стихо Михаила Юрьевича:
«Прощай, немытая Россия,
Страна рабов, страна господ,
И вы, мундиры голубые,
И ты, им преданный народ».
М-м-м, да! «Люблю Россию я, но странною любовью». Зато, как все изменилось у нас с вами к лучшему с девятнадцатого-то века!
Николая Некрасова когда-то восторженная молодежь ставила даже выше Пушкина. Но, ведь и он туда же:
«Наконец из Кенигсберга
Я приблизился к стране,
Где не любят Гуттенберга
И находят вкус в говне.
Выпил русского настою,
Услыхал ….у мать»,
И пошли передо мною
Рожи русские плясать».
Или, например, какие хорошие стишки Сережа Есенин писал. Какие у него сравнения попадаются оригинальные:
«Мы в России девушек весенних
На цепи не держим, как собак,
Поцелуям учимся без денег,
Без кинжальных хитростей и драк».
Но и тут цензура наша не дремала. Стоило ему срифмовать:
«Вы, любители песенных блох,
Не хотите ль пососать у мерина?»
Так моментально вымарали! А между прочим «мерин» – это кастрированный жеребец. Зато, вот что олухи царя кремлевского, проморгали:
«Не злодей я и не грабил лесом,
Не расстреливал несчастных по темницам.
Я всего лишь уличный повеса,
Улыбающийся встречным лицам».
Невиннейшие строки на первый взгляд. А если приглядеться? Он, значит, не расстреливал, а другие россияне, значит, писали доносы, арестовывали, пытали на следствии, конвоировали в лагеря и расстреливали? Так что ли? Не слишком ли ты, Сережа, загнул?
А ведь Мандельштам подсказывал всем, объяснял непонятливым: «Есть прекрасный русский стих, который я не устану твердить в московские псиные ночи… он полозьями пишет по снегу, он ключом верещит в замке, он морозом стреляет в комнату: «Не расстреливал несчастных по темницам». Вот символ веры, вот поэтический канон настоящего писателя…»
Впрочем, Мандельштам сам-то тоже хорош. Вот всем известные его строки:
«Мы живем, под собою не чуя страны,
Наши речи за десять шагов не слышны,
А где хватит на полразговорца,
Там припомнят кремлевского горца.
Его толстые пальцы, как черви, жирны,
И слова, как пудовые гири, верны,
Тараканьи смеются усища,
И сияют его голенища.
А вокруг него сброд тонкошеих вождей,
Он играет услугами полулюдей…»
И это, согласно опросам, о самом популярном в России политике ХХ века. Ну, кроме теперешнего, конечно. За это стихотворение Мандельштам заплатил жизнью. Стоило ли так рисковать? Но ведь «играет услугами полулюдей» никто, кроме поэта, не напишет! Правда?
А подружка Иосифа Эмильевича?
«Ах, матовый ангел на льду голубом!
Ахматовой Анне пишу я в альбом».
Она ведь тоже на эту тему высказалась:
«В Кремле не можно жить», – преображенец прав,
Там древней ярости еще кишат микробы;
Бориса дикий страх, всех Иоанов злобы,
И самозванца спесь взамен народных прав».
А вот, уже поближе к нашим временам.
Евг. Евтушенко:
«Когда румяный комсомольский вождь
На нас, поэтов, кулаком грохочет
и хочет наши души мять, как воск,
и вылепить свое подобье хочет,
его слова, Есенин, не страшны,
но тяжко быть от этого веселым,
и мне не хочется, поверь, задрав штаны,
бежать вослед за этим комсомолом».
Или:
«А то ведь послушать: хмельное, орущее, дикое,
одетое в бархат и в золото, в прах и рванье –
гордится величьем! И все-таки слово «великое»
относится больше к размерам, чем к сути ее».
Или:
«Ребята, нас вновь обманули,
опять не туда завели.
Мы только всей грудью вздохнули,
да выдохнуть вновь не смогли.
Мы только всей грудью вздохнули
и по сердцу выбрали путь,
и спины едва разогнули,
да надо их снова согнуть».
Или:
«Вы говорите про Ливан.
Да что уж тот Ливан, ей-богу!
Не дал бы Бог, чтобы Иван
на танке проложил дорогу.
Когда на танке он придёт,
кто знает, что ему приспичит,
куда он дула наведёт
и словно сдуру что накличет. »
И, наконец, Игорь Губерман:
«Россия – странный садовод,
И всю планету поражает,
Верша свой цикл наоборот:
Сперва растит, потом сажает».
«Я государство вижу статуей:
Мужчина в бронзе, полный властности.
Под фиговым листочком спрятан
Огромный Орган безопасности».
«Не в силах нас ни смех, ни грех
свернуть с пути отважного,
мы строим счастье сразу всех,
и нам плевать на каждого».
В советские годы в журнале «Юность» были опубликованы такие строки Олега Чухонцева:
«Наше дело табак,
коль из грязи да в князи
вышло столько рубак,
как собак на Кавказе.
И про горбачевскую перестройку тоже поэтами уже давно было написано:
«Дух свободы. К перестройке
Вся страна стремится,
Полицейский в грязной Мойке
Хочет утопиться.
Не топись, охранный воин,-
Воля улыбнется!
Полицейский! Будь покоен:
Старый гнет вернется. »
Саша Черный, 16 февраля 1906
И про Государственную Думу тоже!
«Дым кадила, песнопенье,
Гнусно дьяконы поют, –
Генерала ль погребенье,
Ведьму ль замуж выдают.
Нет – то Думу открывает
Удалое большинство
И молебном прославляет
Черной Руси торжество.
Издеваются, поносят:
Крики, ругань – прямо ад.
Резолюцию выносят:
«Возвратиться всем назад.
В шею давши всем свободам,
Обратимся к старине –
В пику западным народам
Будем счастливы вполне!»
. Торжествует клика злая,
Торжествует сатана.
Здравствуй, русская, родная
Обновленная страна!»
Саша Чёрный, 8 февраля 1906
Такая вот, скромная подборочка стихов «Поэты и власть».
А составил я ее для того, чтобы понять, а почему меня самого ни с того ни с сего иногда тянет «в политику». Хотя, конечно, я себя ни с кем из этого замечательного списка не ровняю.
*
Москва-река, впадая в Терек,
поет про горца-храбреца.
Россия ищет третий берег
пачками зелени шурша.
Картавого Володи время прошло,
теперь другой прикид,
теперь у нас любимый всеми
Володя Маленький царит.
Как будто лебедь, рак и щука
в карете с Бабою Ягой
въехали в лес, а там разруха,
поганки, взятки да разбой!
Там русский дух, там Русью пахнет,
там бомж, носки не постирав,
без белого бутылки чахнет.
Там сам себя заколдовав
по улице ментяра бродит
и на прохожих страх наводит.
Там вор при золотой цепи
давно чиновника купил.
Там тот невесел, кто не пил.
А вякнешь – пустят на распыл!
ЛЮБИМАЯ МАРУСЯ, РЕЗИДЕНТ ВОВА И РУССКОЕ ЧУЧХЕ
Резидент России Футин
в нашей Волге воду мутит,
обещает для народа
много рыбы и икры.
Объяснял старпом в каюте:
«Это Вова просто шутит,
только кремль все получит,
а нам отвесят чешуи».
Если прав старпом, то Вова,
обещавший нам улова,
просто брешет, право слово,
просто чешет языком.
А если прав Володя Футин,
то много рыбы мы получим,
много хлеба и картошки,
и икорочки притом.
Эх, выпьем, милая подружка,
и закусим мы с тобой!
Выпьем, Маша, где тут кружка
и тарелка с колбасой?
Я люблю тебя Маруся,
и с тобою спать ложусь,
в твои очи голубые
я как в зеркало гляжусь.
Хорошо нам жить в России –
нет людей честней, чем мы!
Нет богаче и красивей,
и счастливее страны!
Нас ведет товарищ Футин –
самый главный наш герой!
Он указывает путь нам,
за него мы все горой!
Он орлом летит по небу
и шагает по земле,
он направо и налево,
и, наверное, везде!
Я люблю его Маруся,
даже больше чем тебя,
на него с утра молюся,
он мне светит как звезда!
Он красивый и отважный,
милый и простой как все,
Вова Футин очень важный.
В общем, русское чучхе!
*
Маленький Вова играет в войнушку,
из пластилина слепил себе пушку.
Мины взрываются, танки горят –
рад представлению Вовин детсад.
*
Вовочке папа рогатку купил,
Вова тотчас в самолет засадил.
А для чего он пулял в самолет –
это потом педсовет разберет.
*
Маленький Вова за пивом пошел,
видит, сидит на скамейке хохол.
Маленький Вова гранату швырнул,
выпил пивка и хохла помянул.
*
Маленький Вова войну рисовал.
Руки и ноги врагам оторвал.
Танк получился немножко кривой.
Война оказалась довольно смешной.
*
Вовочка подкараулил соседа –
Ваня во двор вышел после обеда.
Вова сумел рассчитать траекторию.
Грустная, в общем-то, вышла история!
В марте 2015 в Петербурге состоялся «Международный русский консервативный форум». В нем приняли участие представители неонацистских и ультраправых партий из одиннадцати европейских стран. Событие это не всколыхнуло Россию. Но Александр Городницкий, переживший блокаду Ленинграда, откликнулся:
«Тот, кто сдал сегодня Питер
Под нацистский съезд,
Тот о павших ноги вытер,
Что лежат окрест.
Нам, блокадникам, медали
Нынче раздают.
Мы в войну его не сдали,
А они сдают».
Сергей Плотов:
У нас в стране три четверти таких.
И под попевки пьяного баяна
Они достойны своего тирана,
А он — само собой — достоин их.
Бог даст, чтобы сбылись еще в наши дни, давние мечты первого российского поэта.
«Оковы тяжкие падут,
Темницы рухнут — и свобода
Вас примет радостно у входа. »
И для меня не имеет никакого значения, что одна его прабабка была Христина-Регина фон Шеберх, а другая Сара Ржевская, а прадед – эфиопским евреем по имени Ибрагим-Абрам.
«Товарищ, верь: взойдет она,
Звезда пленительного счастья.
Жаль только, жить в эту пору прекрасную,
Уж не придется ни мне, ни тебе. »
Из книги А. Фильцера «В русском балагане», 2020