интересы твои ресторан и кровать сколько шика какого же черта есенин

Интересы твои ресторан и кровать сколько шика какого же черта есенин

2. «Женитьба».
Шуточная песенка, написанная об отношениях мужа и жены где-то в среднем сословии рабочего класса. Значит, когда муж любит прислониться к бутылке. А жена этого категорически не переносит.

4. «Сон (Намедни утром)»
Песня называется «Вещий сон на 3-й Линейной». Представьте себе посёлок Крупский, печь, на печи сидит дед, рядом сидит бабушка его. И от нечего делать дед стал ей заливать, что он видел сон.

5. «На бывшей Новой»
Маленькая зарисовка об улице Ротмистрова.

7. «Случай в горсаду»
В своё время, вы знаете все, что около ресторана «Россия» произошёл такой инцидент: когда собралась толпа панков, и наша милиция ничего не сделала, что бы их оградить от хулиганствующих элементов, которые в быту называются просто хулиганами и состоят на учёте в комнате милиции. С точки зрения политической подкованности, они советские граждане. Так вот эти хулиганствующие элементы в быту, с точки зрения политически подкованные били этих панков за всю мазуту, так по-русски говоря. И я написал такую песню, которая называется «Случай в горсаду».

8. «Тридевятое царство»
Песня шуточная двухсерийная, называется «Тридевятое царство».
Такой маленький пролог к ней: как-то Зеля пошёл сдавать свою посуду и обнаружил бутылку странную на вид. У него её не приняли, и он хотел её быстро выкинуть, но из бутылки раздался голос: «Не выбрасывай, я тебе ещё пригожусь». В бутылке оказался старик Хаттабыч. Первое о чём попросил Зеля, вы услышите в песне.

9. «Тридевятое царство 2»
Сориентировавшись в пространстве, подземелье обыскав,
Поняв, что не будет пьянства, заглянули в старый шкаф.
Там нашли в пыли под банкой старый драный половик.
«Это скатерть-самобранка», — крикнул Зеля в тот же миг.
«Ну-ка, скатерть, сделай чудо!»,- и друзья навеселе,
Словно в фильме Голливуда пьют порцуху, силь ву пле.
И уже в подвале стены расшатались, стали петь.
Тут Кощей взглянул надменно, покраснел и стал как медь.
Покраснеешь тут, ведомо ль, расшалились сорванцы.
Кладенцом его огромным режут в закусь огурцы.
Зеля, с пьяных глаз об угол бил какое-то яйцо.
Чёрный стал Кощей, как уголь, и закрыл своё лицо.
В лихорадке крикнул громко: «В камень превратится тот,
Кто сломает мне иголку — никогда не оживёт».
Но видать слова на ветер. Зеля пальцем поднажал,

Источник

Интересы твои ресторан и кровать сколько шика какого же черта есенин

Кто я? Что я? Только лишь мечтатель,
Перстень счастья ищущий во мгле,
Эту жизнь живу я словно кстати,
Заодно с другими на земле.

И с тобой целуюсь по привычке,
Потому что многих целовал,
И, как будто зажигая спички,
Говорю любовные слова.

«Дорогая», «милая», «навеки»,
А в уме всегда одно и то ж,
Если тронуть страсти в человеке,
То, конечно, правды не найдешь.

Оттого душе моей не жестко
Ни желать, ни требовать огня,
Ты, моя ходячая березка,
Создана для многих и меня.

Но, всегда ища себе родную
И томясь в неласковом плену,
Я тебя нисколько не ревную,
Я тебя нисколько не кляну.

Кто я? Что я? Только лишь мечтатель,
Синь очей утративший во мгле,
И тебя любил я только кстати,
Заодно с другими на земле.

Альберт, Я положил к твоей постели
Полузавядшие цветы,
И с лепестками помертвели
Мои усталые мечты.

Я нашептал моим левкоям
Об угасающей любви,
И ты к оплаканным покоям
Меня уж больше не зови.

Мы не живем, а мы тоскуем.
Для нас мгновенье красота,
Но не зажжешь ты поцелуем
Мои холодные уста.

И пусть в мечтах я все читаю:
«Ты не любил, тебе не жаль»,
Зато я лучше понимаю
Твою любовную печаль.

Простись со мною, мать моя,
Я умираю, гибну я!
Больную скорбь в груди храня,
Ты не оплакивай меня.

Своею гордою душой
Прошел я счастье стороной.
Я видел пролитую кровь
И проклял веру и любовь.

Я выпил кубок свой до дна,
Душа отравою полна.
И вот я гасну в тишине,
Но пред кончиной легче мне.

Я стер с чела печать земли,
Я выше трепетных в пыли.
И пусть живут рабы страстей —
Противна страсть душе моей.

А ты с тревогою больной
Не плачь напрасно
Надо мной.

Одно из любимейших.

Ах! какая смешная потеря!
Много в жизни смешных потерь.
Стыдно мне, что я в бога верил.
Горько мне, что не верю теперь.

Золотые, далекие дали!
Все сжигает житейская мреть.
И похабничал я и скандалил
Для того, чтобы ярче гореть.

Чтоб за все за грехи мои тяжкие,
За неверие в благодать
Положили меня в русской рубашке
Под иконами умирать.

Пой же, пой. На проклятой гитаре
Пальцы пляшут твои в полукруг.
Захлебнуться бы в этом угаре,
Мой последний, единственный друг.

Не гляди на ее запястья
И с плечей ее льющийся шелк.
Я искал в этой женщине счастья,
А нечаянно гибель нашел.

Я не знал, что любовь — зараза,
Я не знал, что любовь — чума.
Подошла и прищуренным глазом
Хулигана свела с ума.

Пой, мой друг. Навевай мне снова
Нашу прежнюю буйную рань.
Пусть целует она другова,
Молодая, красивая дрянь.

Ах, постой. Я ее не ругаю.
Ах, постой. Я ее не кляну.
Дай тебе про себя я сыграю
Под басовую эту струну.

Льется дней моих розовый купол.
В сердце снов золотых сума.
Много девушек я перещупал,
Много женщин в углах прижимал.

Да! есть горькая правда земли,
Подсмотрел я ребяческим оком:
Лижут в очередь кобели
Истекающую суку соком.

Так чего ж мне ее ревновать.
Так чего ж мне болеть такому.
Наша жизнь — простыня да кровать.
Наша жизнь — поцелуй да в омут.

Источник