Что у вас здесь тихие
Цитаты из фильма «А зори здесь тихие»
— Болит? — Здесь у меня болит. Здесь свербит, Рита. Так свербит. Положил ведь я вас, всех пятерых положил, а за что? За десяток фрицев? — Ну зачем так… Всё же понятно, война… — Пока война, понятно. А потом, когда мир будет? Будет понятно, почему вам умирать приходилось? Почему я фрицев этих дальше не пустил, почему такое решение принял? Что ответить, когда спросят: что ж это вы, мужики, мам наших от пуль защитить не могли! Что ж, это вы со смертью их оженили, а сами целенькие?
Гражданское население мне не подчинено, сами говорили, а от них все зло.
А баба – известное дело, баба щипком жива.
А в голос всё-таки не читай: вечером воздух сырой, плотный тут, а зори здесь тихие… и потому слышно аж на пять вёрст…
А что до трусости, так её не было. Трусость, девчата, во втором бою только видно. А это растерянность просто. От неопытности.
Тот, последний путь он уже никогда не мог вспомнить. Колыхались впереди немецкие спины, болтались из стороны в сторону, потому что шатало Васкова, будто в доску пьяного. И ничего он не видел, кроме этих четырех спин, и об одном только думал: успеть выстрелить, если сознание потеряет. А оно на последней паутинке висело, и боль такая во всем теле горела, что рычал он от боли той. Рычал и плакал: обессилел, видно, вконец. И лишь тогда он сознанию своему оборваться разрешил, когда окликнули их и когда понял он, что навстречу идут свои. Русские…
О живых думать надо — на войне только этот закон.
Эх, бабы, бабы, несчастный вы народ! Мужикам война эта — как зайцу курево, а уж вам-то…
Человек в опасности либо совсем ничего не соображает, либо сразу за двоих.
А зори-то здесь тихие-тихие, только сегодня разглядел. И чисты-чистые, как слёзы.
Ведь так глупо, так несуразно и неправдоподобно было умирать в девятнадцать лет.
Тут привыкнуть надо, душой зачерстветь, и не такие бойцы, как Евгения, а здоровенные мужики тяжко и мучительно страдали, пока на новый лад перекраивалась их совесть.
— Голова у меня. побежала. — Завтра догонишь.
— Кому читаешь-то? Кому, спрашиваю, читаешь? — Никому. Себе. — А чего же в голос? — Так ведь стихи.
Что у вас здесь тихие
© Б. Л. Васильев, наследники, 2017
© ООО «Издательство АСТ», 2017
А зори здесь тихие…
На 171-м разъезде уцелело двенадцать дворов, пожарный сарай да приземистый, длинный пакгауз, выстроенный в начале века из подогнанных валунов. В последнюю бомбежку рухнула водонапорная башня, и поезда перестали здесь останавливаться. Немцы прекратили налеты, но кружили над разъездом ежедневно, и командование на всякий случай держало там две зенитные счетверенки.
Шел май 1942 года. На западе (в сырые ночи оттуда доносило тяжкий гул артиллерии) обе стороны, на два метра врывшись в землю, окончательно завязли в позиционной войне; на востоке немцы день и ночь бомбили канал и мурманскую дорогу; на севере шла ожесточенная борьба за морские пути; на юге продолжал упорную борьбу блокированный Ленинград.
А здесь был курорт. От тишины и безделья солдаты млели, как в парной, а в двенадцати дворах осталось еще достаточно молодух и вдовушек, умевших добывать самогон чуть ли не из комариного писка. Три дня солдаты отсыпались и присматривались; на четвертый начинались чьи-то именины, и над разъездом уже не выветривался липкий запах местного первача.
Комендант разъезда, хмурый старшина Васков, писал рапорты по команде. Когда число их достигало десятка, начальство вкатывало Васкову очередной выговор и сменяло опухший от веселья полувзвод. С неделю после этого комендант кое-как обходился своими силами, а потом все повторялось сначала настолько точно, что старшина в конце концов приладился переписывать прежние рапорта, меняя в них лишь числа да фамилии.
– Чепушиной занимаетесь! – гремел прибывший по последним рапортам майор. – Писанину развели. Не комендант, а писатель какой-то!
– Шлите непьющих, – упрямо твердил Васков: он побаивался всякого громогласного начальника, но талдычил свое, как пономарь. – Непьющих и это… Чтоб, значит, насчет женского пола.
– Начальству виднее, – осторожно говорил старшина.
– Ладно, Васков, – распаляясь от собственной строгости, сказал майор. – Будут тебе непьющие. И насчет женщин будет как положено. Но гляди, старшина, если ты и с ними не справишься…
– Так точно, – деревянно согласился комендант.
Майор увез не выдержавших искуса зенитчиков, на прощание еще раз пообещав Васкову, что пришлет таких, которые от юбок и самогонки нос будут воротить живее, чем сам старшина. Однако выполнить это обещание оказалось не просто, поскольку за две недели не прибыло ни одного человека.
– Вопрос сложный, – пояснил старшина квартирной своей хозяйке Марии Никифоровне. – Два отделения – это же почти что двадцать человек непьющих. Фронт перетряси, и то сомневаюсь…
Опасения его, однако, оказались необоснованными, так как уже утром хозяйка сообщила, что зенитчики прибыли. В тоне ее звучало что-то вредное, но старшина со сна не разобрался, а спросил о том, что тревожило:
– С командиром прибыли?
– Непохоже, Федот Евграфыч.
– Слава богу! – Старшина ревниво относился к своему комендантскому положению. – Власть делить – это хуже нету.
– Погодите радоваться, – загадочно улыбнулась хозяйка.
– Радоваться после войны будем, – резонно сказал Федот Евграфович, надел фуражку и вышел на улицу.
И оторопел: перед домом стояли две шеренги сонных девчат. Старшина было решил, что спросонок ему померещилось, поморгал, но гимнастерки на бойцах по-прежнему бойко торчали в местах, солдатским уставом не предусмотренных, а из-под пилоток нахально лезли кудри всех цветов и фасонов.
– Товарищ старшина, первое и второе отделения третьего взвода пятой роты отдельного зенитно-пулеметного батальона прибыли в ваше распоряжение для охраны объекта, – тусклым голосом отрапортовала старшая. – Докладывает помкомвзвода сержант Кирьянова.
– Та-ак, – совсем не по-уставному протянул старшина. – Нашли, значит, непьющих…
Целый день он стучал топором: строил нары в пожарном сарае, поскольку зенитчицы на постой к хозяйкам становиться не согласились. Девушки таскали доски, держали, где велел, и трещали, как сороки. Старшина хмуро отмалчивался: боялся за авторитет.
– Из расположения без моего слова ни ногой, – объявил он, когда все было готово.
– Даже за ягодами? – робко спросила плотненькая: Васков давно уже приметил ее как самую толковую помощницу.
– Ягод еще нет, – сказал он. – Клюква разве что.
– А щавель можно собирать? – поинтересовалась Кирьянова. – Нам без приварка трудно, товарищ старшина. Отощаем.
Федот Евграфыч с сомнением повел глазом по туго натянутым гимнастеркам, но разрешил:
– Не дальше речки. Аккурат в пойме прорва его.
На разъезде наступила благодать, но коменданту от этого легче не стало. Зенитчицы оказались девахами шумными и задиристыми, и старшина ежесекундно чувствовал, будто попал в гости в собственный дом: боялся ляпнуть не то, сделать не так, а уж о том, чтобы войти куда без стука, теперь не могло быть и речи, и если он забывал когда об этом, сигнальный визг немедленно отбрасывал его на прежние позиции. Но пуще всего Федот Евграфыч страшился намеков и шуточек насчет возможных ухаживаний и поэтому всегда ходил уставясь в землю, словно потерял денежное довольствие за последний месяц.
– Да не бычьтесь вы, Федот Евграфыч, – сказала хозяйка, понаблюдав за его общением с подчиненными. – Они вас промеж себя старичком величают, так что глядите на них соответственно.
Федоту Евграфовичу этой весной исполнилось тридцать два, и стариком он себя считать не согласился. Поразмыслив, он пришел к выводу, что все эти слова есть лишь меры, предпринятые хозяйкой для упрочения собственных позиций: она таки растопила лед комендантского сердца в одну из весенних ночей и теперь, естественно, стремилась укрепиться на завоеванных рубежах.
Ночами зенитчицы азартно лупили из всех восьми стволов по пролетающим немецким самолетам, а днем разводили бесконечные постирушки: вокруг пожарного сарая вечно сушились какие-то тряпочки. Подобные украшения старшина счел неуместными и кратко информировал об этом сержанта Кирьянову:
– А есть приказ, – не задумываясь, сказала она.
– Соответствующий. В нем сказано, что военнослужащим женского пола разрешается сушить белье на всех фронтах.
Комендант промолчал: ну их, этих девок, к ляду! Только свяжись – хихикать будут до осени…
Дни стояли теплые, безветренные, и комарья народилось такое количество, что без веточки и шагу не ступишь. Но веточка это еще ничего, это еще вполне допустимо для военного человека, а вот то, что вскоре комендант начал на каждом углу хрипеть и кхекать, словно и вправду был стариком, – вот это было совсем уж никуда не годно.
А началось все с того, что жарким майским днем завернул он за пакгауз и обмер: в глаза брызнуло таким неистово белым, таким тугим да еще и восьмикратно помноженным телом, что Васкова аж в жар кинуло: все первое отделение во главе с командиром младшим сержантом Осяниной загорало на казенном брезенте в чем мать родила. И хоть бы завизжали, что ли, для приличия, так нет же: уткнули носы в брезент, затаились, и Федоту Евграфычу пришлось пятиться, как мальчишке из чужого огорода. Вот с того дня и стал он кашлять на каждом углу, будто коклюшный.
А эту Осянину он еще раньше выделил: строга. Не засмеется никогда, только что поведет чуть губами, а глаза по-прежнему серьезными остаются. Странная была Осянина, и поэтому Федот Евграфыч осторожно навел справочки через свою хозяйку, хоть и понимал, что той поручение это совсем не для радости.
– Вдовая она, – поджав губы, через день доложила Мария Никифоровна. – Так что полностью в женском звании состоит: можете игры заигрывать.
Промолчал старшина: бабе все равно не докажешь. Взял топор, пошел во двор: лучше нету для дум времени, как дрова колоть. А дум много накопилось, и следовало их привести в соответствие.
Почему нельзя верить фильму «А зори здесь тихие»
О правде и фальши в книгах и фильмах о Великой Отечественной войне
Кадр из фильма «…А зори здесь тихие» (1972)
«Киностудия им. М. Горького»
Я, например, остро чувствую фальшь в произведениях о войне. Взять хотя бы знаменитую повесть Бориса Васильева – «А зори здесь тихие», по которой в 1972 году режиссер Станислав Ростоцкий снял одноименный фильм.
А почему, собственно?
«Ничего принципиально нового в этом сюжете не было. Работа встала. А потом вдруг придумалось – пусть у моего героя в подчинении будут не мужики, а молоденькие девчонки. И все – повесть сразу выстроилась. Женщинам ведь труднее всего на войне», – подчеркнул автор.
Ну да, обычные солдаты не интересны. То ли дело девчонки, да еще красивые, которые в бане моются. Расчет оказался точен, тем более что ленту снимал фронтовик, спасенный фронтовой медсестрой, которой Ростоцкий и посвятил фильм.
Мне же куда больше по душе художественный фильм «В небе «ночные ведьмы», снятый в 1981 году о девушках из 46-го гвардейского ночного бомбардировочного авиационного полка их однополчанкой, Героем Советского Союза Евгенией Жигуленко. О реальных героинях большой и кровавой войны, летавших в крошечных ПО-2 без вооружения и парашютов и совершивших сотни боевых вылетов.
Высоко ценю повести и рассказы Василя Быкова об артиллеристах и пехотинцах, по которым сняты замечательные картины — «Долгие версты войны», «Его батальон», «Дожить до рассвета», «Третья ракета» и ряд других.
А вот к его партизанским произведениям равнодушен, хотя, казалось бы, по повести «Сотников» режиссер Лариса Шепитько сняла один из самых пронзительных фильмов о войне — «Восхождение». Но не верю. Быков воевал на фронте командиром взвода полковой, затем армейской артиллерии. В партизанах не был, не пережил, и это ощущается.
Если хотите почитать про народных мстителей, рекомендую «Люди с чистой совестью» Героя Советского Союза генерала Петра Вершигоры.
То же самое и с произведением, с которого началась вся отечественная проза, которую позже назвали лейтенантской – «В окопах Сталинграда». Автору, который получил за те бои очень ценимую на фронте медаль «За отвагу», веришь с первых же строк. Проза капитана-сапера Виктора Некрасова созвучна «Севастопольским рассказам» поручика артиллерии Льва Толстого. Тот же тон бойца переднего края, который рассказывает о самом тяжелом и страшном просто и доступно.
На войне, где человек раскрывается на все сто процентов, столько всего происходит, что никакая писательская фантазия не угонится.
И поэтому так интересно читать документальные повести Александра Бека «Волоколамское шоссе» и «День командира дивизии» – о героях битвы за Москву, старшем лейтенанте Баурджане Момыш-Улы и генерале Афанасии Белобородове.
Похожая ситуация и с Константином Симоновым и его знаменитой трилогией «Живые и мертвые». Там, где писатель был и видел все воочию – читается убедительно и достоверно. Например, посещение главным героем, военным корреспондентом Иваном Синцовым комбрига Серпилина, в полку которого в июле 1941-го за один день подбили 39 немецких танков и бронемашин.
Эпизод написан по фронтовым дневникам Симонова, а прообразом Серпилина (которого в одноименной экранизации Алексея Столпера сыграл фронтовик Анатолий Папанов) послужил сгинувший в тех боях полковник Семен Кутепов.
А дальше – скучнее. Поскольку Симонов в боях не участвовал – все же это не корреспондентское дело – описания боевых действий, в которых участвует Синцов – схематичные. «Солдатами не рождаются» слабее «Живых и мертвых», а «Последнее лето» хуже второй книги. Это тоже легко объясняется – Симонов все реже выезжал на фронт, что в итоге сказалось на прозе.
В наше время много снимают фильмов о Великой Отечественной. Из последних лент отмечу работу якутских кинематографистов «Рядовой Чээрин» — по мотивам повести писателя-фронтовика Тимофея Сметанина. Несмотря на скромный бюджет в 5,5 миллиона рублей, кинорассказ о фронтовых буднях снайпера-якута и его однополчан получился, на мой взгляд, достоверным и убедительным.
Фронтовикам есть что передать нам. Надо только отличать вымысел от реальности.
Что у вас здесь тихие
© Б. Л. Васильев, наследники, 2017
© ООО «Издательство АСТ», 2017
А зори здесь тихие…
На 171-м разъезде уцелело двенадцать дворов, пожарный сарай да приземистый, длинный пакгауз, выстроенный в начале века из подогнанных валунов. В последнюю бомбежку рухнула водонапорная башня, и поезда перестали здесь останавливаться. Немцы прекратили налеты, но кружили над разъездом ежедневно, и командование на всякий случай держало там две зенитные счетверенки.
Шел май 1942 года. На западе (в сырые ночи оттуда доносило тяжкий гул артиллерии) обе стороны, на два метра врывшись в землю, окончательно завязли в позиционной войне; на востоке немцы день и ночь бомбили канал и мурманскую дорогу; на севере шла ожесточенная борьба за морские пути; на юге продолжал упорную борьбу блокированный Ленинград.
А здесь был курорт. От тишины и безделья солдаты млели, как в парной, а в двенадцати дворах осталось еще достаточно молодух и вдовушек, умевших добывать самогон чуть ли не из комариного писка. Три дня солдаты отсыпались и присматривались; на четвертый начинались чьи-то именины, и над разъездом уже не выветривался липкий запах местного первача.
Комендант разъезда, хмурый старшина Васков, писал рапорты по команде. Когда число их достигало десятка, начальство вкатывало Васкову очередной выговор и сменяло опухший от веселья полувзвод. С неделю после этого комендант кое-как обходился своими силами, а потом все повторялось сначала настолько точно, что старшина в конце концов приладился переписывать прежние рапорта, меняя в них лишь числа да фамилии.
– Чепушиной занимаетесь! – гремел прибывший по последним рапортам майор. – Писанину развели. Не комендант, а писатель какой-то!
– Шлите непьющих, – упрямо твердил Васков: он побаивался всякого громогласного начальника, но талдычил свое, как пономарь. – Непьющих и это… Чтоб, значит, насчет женского пола.
– Начальству виднее, – осторожно говорил старшина.
– Ладно, Васков, – распаляясь от собственной строгости, сказал майор. – Будут тебе непьющие. И насчет женщин будет как положено. Но гляди, старшина, если ты и с ними не справишься…
– Так точно, – деревянно согласился комендант.
Майор увез не выдержавших искуса зенитчиков, на прощание еще раз пообещав Васкову, что пришлет таких, которые от юбок и самогонки нос будут воротить живее, чем сам старшина. Однако выполнить это обещание оказалось не просто, поскольку за две недели не прибыло ни одного человека.
– Вопрос сложный, – пояснил старшина квартирной своей хозяйке Марии Никифоровне. – Два отделения – это же почти что двадцать человек непьющих. Фронт перетряси, и то сомневаюсь…
Опасения его, однако, оказались необоснованными, так как уже утром хозяйка сообщила, что зенитчики прибыли. В тоне ее звучало что-то вредное, но старшина со сна не разобрался, а спросил о том, что тревожило:
– С командиром прибыли?
– Непохоже, Федот Евграфыч.
– Слава богу! – Старшина ревниво относился к своему комендантскому положению. – Власть делить – это хуже нету.
– Погодите радоваться, – загадочно улыбнулась хозяйка.
– Радоваться после войны будем, – резонно сказал Федот Евграфович, надел фуражку и вышел на улицу.
И оторопел: перед домом стояли две шеренги сонных девчат. Старшина было решил, что спросонок ему померещилось, поморгал, но гимнастерки на бойцах по-прежнему бойко торчали в местах, солдатским уставом не предусмотренных, а из-под пилоток нахально лезли кудри всех цветов и фасонов.
– Товарищ старшина, первое и второе отделения третьего взвода пятой роты отдельного зенитно-пулеметного батальона прибыли в ваше распоряжение для охраны объекта, – тусклым голосом отрапортовала старшая. – Докладывает помкомвзвода сержант Кирьянова.
– Та-ак, – совсем не по-уставному протянул старшина. – Нашли, значит, непьющих…
Целый день он стучал топором: строил нары в пожарном сарае, поскольку зенитчицы на постой к хозяйкам становиться не согласились. Девушки таскали доски, держали, где велел, и трещали, как сороки. Старшина хмуро отмалчивался: боялся за авторитет.
– Из расположения без моего слова ни ногой, – объявил он, когда все было готово.
– Даже за ягодами? – робко спросила плотненькая: Васков давно уже приметил ее как самую толковую помощницу.
– Ягод еще нет, – сказал он. – Клюква разве что.
– А щавель можно собирать? – поинтересовалась Кирьянова. – Нам без приварка трудно, товарищ старшина. Отощаем.
Федот Евграфыч с сомнением повел глазом по туго натянутым гимнастеркам, но разрешил:
– Не дальше речки. Аккурат в пойме прорва его.
На разъезде наступила благодать, но коменданту от этого легче не стало. Зенитчицы оказались девахами шумными и задиристыми, и старшина ежесекундно чувствовал, будто попал в гости в собственный дом: боялся ляпнуть не то, сделать не так, а уж о том, чтобы войти куда без стука, теперь не могло быть и речи, и если он забывал когда об этом, сигнальный визг немедленно отбрасывал его на прежние позиции. Но пуще всего Федот Евграфыч страшился намеков и шуточек насчет возможных ухаживаний и поэтому всегда ходил уставясь в землю, словно потерял денежное довольствие за последний месяц.
– Да не бычьтесь вы, Федот Евграфыч, – сказала хозяйка, понаблюдав за его общением с подчиненными. – Они вас промеж себя старичком величают, так что глядите на них соответственно.
Федоту Евграфовичу этой весной исполнилось тридцать два, и стариком он себя считать не согласился. Поразмыслив, он пришел к выводу, что все эти слова есть лишь меры, предпринятые хозяйкой для упрочения собственных позиций: она таки растопила лед комендантского сердца в одну из весенних ночей и теперь, естественно, стремилась укрепиться на завоеванных рубежах.
Ночами зенитчицы азартно лупили из всех восьми стволов по пролетающим немецким самолетам, а днем разводили бесконечные постирушки: вокруг пожарного сарая вечно сушились какие-то тряпочки. Подобные украшения старшина счел неуместными и кратко информировал об этом сержанта Кирьянову:
– А есть приказ, – не задумываясь, сказала она.
– Соответствующий. В нем сказано, что военнослужащим женского пола разрешается сушить белье на всех фронтах.
Комендант промолчал: ну их, этих девок, к ляду! Только свяжись – хихикать будут до осени…
Дни стояли теплые, безветренные, и комарья народилось такое количество, что без веточки и шагу не ступишь. Но веточка это еще ничего, это еще вполне допустимо для военного человека, а вот то, что вскоре комендант начал на каждом углу хрипеть и кхекать, словно и вправду был стариком, – вот это было совсем уж никуда не годно.
А началось все с того, что жарким майским днем завернул он за пакгауз и обмер: в глаза брызнуло таким неистово белым, таким тугим да еще и восьмикратно помноженным телом, что Васкова аж в жар кинуло: все первое отделение во главе с командиром младшим сержантом Осяниной загорало на казенном брезенте в чем мать родила. И хоть бы завизжали, что ли, для приличия, так нет же: уткнули носы в брезент, затаились, и Федоту Евграфычу пришлось пятиться, как мальчишке из чужого огорода. Вот с того дня и стал он кашлять на каждом углу, будто коклюшный.
А эту Осянину он еще раньше выделил: строга. Не засмеется никогда, только что поведет чуть губами, а глаза по-прежнему серьезными остаются. Странная была Осянина, и поэтому Федот Евграфыч осторожно навел справочки через свою хозяйку, хоть и понимал, что той поручение это совсем не для радости.
– Вдовая она, – поджав губы, через день доложила Мария Никифоровна. – Так что полностью в женском звании состоит: можете игры заигрывать.
Промолчал старшина: бабе все равно не докажешь. Взял топор, пошел во двор: лучше нету для дум времени, как дрова колоть. А дум много накопилось, и следовало их привести в соответствие.
Как снимался фильм «А зори здесь тихие. » 1972г
Выдалось свободное время и я прочитал повесть Бориса Васильева «А зори здесь тихие. » и я был поражен, как книга и фильм дополняют друг-друга, делают произведение более глубоким и выразительным, создавая единый общий шедевр. Сегодня я хочу рассказать о фильме и книге подробнее.
В 70-е годы в СССР был пик качественного кино на военную тематику. Офицеры (1971), В бой идут одни «старики» (1973), Они сражались за Родину (1975) и другие качественные и насыщенные эмоциями фильмы. Я обожал смотреть их все. Но есть фильм до которого мне пришлось расти как зрителю. Это фильм «А зори здесь тихие. « И не только потому, что в нем демонстрировались женские прелести 😉 Главное, мне пришлось научится по-особому сопереживать женщине на войне, а это не так просто как кажется, особенно если ты противоположного пола. Что ж давайте перейдем к сути поста.
В 1969 году повесть Бориса Васильева «А зори здесь тихие. » была напечатана в журнале «Юность». Огромный читательский резонанс дал путь книге сначала на сцену театра на Таганке (режиссер-постановщик Юрий Любимов). В 1971 году за экранизацию повести взялся классик советского кинематографа Станислав Ростоцкий. Как впоследствии вспоминал режиссёр и бывший фронтовик — фильм был снят в память о медсестре, которая во время войны вынесла его с поля боя и спасла от смерти
В киногруппе было много фронтовиков, поэтому перед утверждением актрис на роль был устроен кастинг с голосованием за каждую девушку.
Ростоцкий был для актрис как старшина Васков для героинь фильма. Съёмки проходили в сложных климатических условиях в Карелии и все тяготы они проходили вместе. Так, в сцене прохождения через болото вместе с девчонками каждое утро в жижу с присказкой «баба сеяла горох — ух!» шел режиссер, слегка поскрипывая протезом, оставшимся у него после ранения.
Молчаливая лесникова дочка Лиза Бричкина (Е. Драпеко)
— В сценарии Лиза Бричкина – румяная, бойкая деваха. Кровь с молоком, титьки колесом, — смеется Елена Драпеко. — А я-то была тогда второкурсница-тростиночка, не от мира сего немножко. Я занималась балетом, играла на рояле и скрипке. Какая у меня крестьянская хватка? Когда отсмотрели первый съемочный материал, меня отстранили от роли.
Но потом жена Ростоцкого Нина Меньшикова, увидев отснятый материал на студии Горького, позвонила Ростоцкому в Петрозаводск и сказала, что он не прав. Ростоцкий еще раз посмотрел материал, собрал съемочную группу, и они решили меня оставить в роли. Мне вытравили брови, нарисовали штук 200 рыжих веснушек. И попросили поменять говор.
Лиза Бричкина по книге была родом с Брянщины, по фильму же она родом с Вологодчины, отсюда и её «окающий» говор.
В советском кинематографе того периода весьма редко допускались столь откровенные съёмки обнажённого женского тела, но режиссёр картины преследовал определённые художественные цели. Станислав Ростоцкий объяснял суть сцены актрисам, которых пришлось уговаривать раздеться перед камерой, так:
-Девочки, мне надо показать, куда попадают пули. Не в мужские тела, а в женские, которые должны рожать
Из сцены мытья в бане убрали фразу «Женька, ты же без лифчика ходить можешь!» Также из фильма убраны все остальные имеющие оттенок эротичности сцены, например, когда «всё первое отделение во главе с командиром младшим сержантом Осяниной загорало на казенном брезенте в чем мать родила». Комелькова купается в реке перед немцами в трусиках и лифчике, по описанию в книге — «стянула юбку, рубашку и, поглаживая руками чёрные трусики», после купания, «сверкнув запретно белым», «стащила из-под рубашки мокрые трусики, отжала их», а затем Васков ей «сунул, отвернувшись, юбку»).
Дерзкая красавица Женя Комелькова (О. Остроумова) — из «комсоставской» семьи. До Ольги Остроумовой на роль Жени Камельковой пробовались много актрис. Но Ростоцкий остановил свой выбор именно на ней. Примечательно, что Остроумова была единственной для кого «А зори здесь тихие…» не были дебютом. До этого она уже успела сняться в фильме «Доживём до понедельника» у того же режиссера.
Актрису Ольгу Остроумову, сыгравшую Женьку Камелькову, едва не сняли с роли — проблемы возникли с гримом.
— Меня выкрасили в рыжий цвет и сделали химию, — рассказывает Ольга Остроумова. — Все завивалось мелким бесом, что мне страшно не идет. Первые кадры получились нелепые. На режиссера Ростоцкого стало давить начальство, требовали снять меня с роли. На что Станислав Иосифович ответил: «Перестаньте ее гримировать и оставьте в покое». И меня оставили в покое на неделю – я подзагорела, химия начала сходить, и как-то все само собой исправилось.
Несмотря на жесткий съемочный график и требовательность режиссера, молодость брала свое, и юные актрисы и работники съемочной группы устраивали веселые сборища и танцы, затягивавшиеся порой до 3 часов утра.
— Два часа оставалось на сон, а потом – снова на съемки, — рассказывает художник фильма Евгений Штапенко. — Мы встречали рассвет, места там удивительной красоты.
Тихая Соня Гурвич (И. Долганова), отличница университета с томиком Блока в солдатском мешке;
— Ростоцкий заставил нас поверить в реальность смерти, – рассказывает Екатерина Маркова (Галя Четвертак). — Когда Иру Долганову начали гримировать, нас увели, чтобы мы не видели этого процесса. Потом мы пошли к месту съемок — расщелине, где должна была лежать Соня Гурвич. И увидели то, от чего было в обморок упасть: совершенно не живое лицо, белое с желтизной, и страшные круги под глазами. А там уже камера стоит, снимает нашу первую реакцию. И сцена, когда мы находим Соню, получилась в фильме очень реалистичной, просто один в один.
— Когда мою грудь в сцене смерти Сони намазали бычьей кровью и на меня стали слетаться мухи, то у Ольги Остроумовой и Екатерины Марковой стало плохо с сердцем, — говорит Ирина Долганова. — На съемочную площадку пришлось вызывать «скорую».
Детдомовка Галя Четвертак (Е. Маркова).— Меня в этом фильме чуть взаправду на тот свет не отправили, – вспоминает Екатерина Маркова, исполнительница роли Галки Четвертак. – Помните сцену, когда я, испугавшись, выбегаю из кустов с криком «Мама!» и получаю выстрелы в спину? Ростоцкий решил снять крупный план спины – так, чтобы были видны дырочки от пули и кровь.
Для этого изготовили тонкую доску, просверлили ее, «смонтировали» пузыречки искусственной крови и закрепили мне на спину. В момент выстрела электрическую цепь должно было замкнуть, гимнастерка должна была прорваться изнутри и хлынуть «кровь». Но пиротехники просчитались. «Выстрел» оказался куда мощней, чем планировалось. Мою гимнастерку разорвало в клочья! От увечья меня спасла лишь доска.
Железная Рита Осянина (И. Шевчук), вдова молодого командира.После выхода фильма актеры объездили с ним весь мир. Обилие заграничных вояжей вызвало повышенный интерес к актрисам у госбезопасности.
— Был момент сразу после выхода фильма, когда меня, 20-летнюю, вербовало КГБ, — рассказывает Ирина Шевчук. — Мне пообещали златые горы, намекнули, что надо как-то квартиру получить и т.д. Я честно ответила: не считаю, что родине грозит беда. И в случае чего — как-нибудь сама определюсь, кого найти и кому что сказать.
Первая же роль старшины принесла Андрею Мартынову всенародную известность. В 1974 году фильм «А зори здесь тихие…» был номинирован на премию «Оскар», но уступил главный приз картине Бунюэля «Скромное обаяние буржуазии». Тем не менее «Зори…» закупили по всему миру.Актёры, приезжая куда-нибудь за границу, иногда видели себя, говорящих на иностранном языке.
«Я был совершенно ошарашен, когда услышал себя на китайском языке, — смеётся Андрей Мартынов. — Мне рассказали, что в Китае фильм посмотрели более миллиарда человек. Сам Дэн Сяопин назвал „А зори здесь тихие…“ истинно китайской картиной».
Фильм снят очень близко к тексту книги, и отличия можно найти в незначительных деталях:
Многие реплики старшины Васкова в книге являлись его размышлениями.
В книге Рита Осянина подбила из зенитного пулемёта наблюдательный аэростат, причём ещё на фронте. В фильме же она подбила немецкий разведывательный самолёт — уже на разъезде. Кроме того, в книге в ходе боя с «мессершмиттами», также имевшего место ещё на фронте, помимо двух раненых, была и одна убитая зенитчица — «подносчица, курносая некрасивая толстуха, всегда что-то жевавшая втихомолку».
Далее в фильме происходит небольшой конфликт между Кирьяновой и старшиной по поводу того, что не нужно было расстреливать парашютиста, а Осянину предлагают представить к награде, от которой она отказывается. Майор, начальник Васкова, осматривая сбитый самолёт, спрашивает: «Зачем им понадобилось ваше расположение разведывать?», — намекая на последующие события в фильме. Этого сюжетного хода в книге не было.
В книге о гибели Гали Четвертак Рите и Жене рассказывает Васков. В фильме девушки хоронят убитую подругу, о чём впоследствии сообщают старшине.
В книге сына Риты Осяниной звали Альбертом (Аликом), а Игорь — имя умершего в деревне перед войной сына Васкова («не уберегла маманя»). В фильме же Игорем зовут именно сына Осяниной. Кроме того, Васкова, своего приёмного отца, он называет «батя» (в книге — «тятя»).
Мой самый любимый фрагмент книги:
Одно знал Васков в этом бою: не отступать. Не отдавать немцу ни клочка на этом берегу. Как ни тяжело, как ни безнадежно — держать. Держать эту позицию, а то сомнут — и все тогда. И такое чувство у него было, словно именно за его спиной вся Россия сошлась, словно именно он, Федот Евграфыч Васков, был сейчас ее последним сыном и защитником. И не было во всем мире больше никого: лишь он, враг да Россия.
Только девчат еще слушал каким-то третьим ухом: бьют еще винтовочки или нет. Бьют — значит живы. Значит, держат свой фронт, свою Россию. Держат.
Есть два фильма о войне, которые стоят особняком от всего военного кинотворчества. Это «Они сражались за Родину» и «А зори здесь тихие». Настолько могучие картины, что их надо детям с молодых ногтей видеть. Это вам не рядового Райна спасать, мамина норка. Это фронтовики снимали. Ну, а это: «- Что. Взяли. Пять девочек было. ПЯТЬ. А не прошли вы!! Не прошли. Сдохните здесь!! ВСЕ СДОХНИТЕ. «- это надо во CNN крутить. Каждый день.
Из детства фильм, до сих пот холка шевелится от болота..
когда я в детстве смотрел фильм со смертоубийствами, я думал, что актеров убивают реально. перед съемкой их сажают в кружок и спрашивают, кто хочет умереть. походу я был каким-то печальным ребенком
Любимейший фильм. Цепляет до слез
Слышал, что ремейк хотели снять. Не нужно это.
Фильм тяжелый, я его не с первого раза досмотрел.
Я по этому произведению выбрал тему для выпускного сочинения: сдал на «4»
поздравляю с подключением))))
я лет 20 уже влюблен в это произведение))
Продолжение поста «Освобождение Камбоджи»
Сцена, призошедшая 17 апреля 1975 года:
Через четыре года женщина наконец-то вернулась домой, к когда-то праздничному столу и нашла там скелет своего мужа, убитого красными кхмерами.
А зори здесь тихие
Немного о событиях фильма «Восемь сотен»
Автор: Владимир Вольф.
Октябрь 1937 года. Китайская армия, проиграв битву за Шанхай, начала выводить из города свои войска. Чан Кайши в преддверии международной конференции, на которой должны были осудить японских агрессоров и принять решение о поддержке Китая, приказал оставить в одном из укрепленных пунктов 88 дивизию. Она должна была прикрывать отход основных сил и показать всему миру, что Китай способен биться до конца. Командующий отступающими китайскими войсками Гу Джутун когда-то был командиром этой дивизии. Понимая, что остающиеся по существу становятся смертниками и количество войск особой роли не играет, он решил оставить полк. Командир дивизии Сунь решил, что и этого будет много, и распорядился оставить только один усиленный батальон, в состав которого входило немалое число недавно набранных в армию крестьян. 26 октября батальон под командованием Се Цзиньюаня занял здание склада Сыхан. Склад был построен четырьмя китайскими банками для хранения денег и ценностей и имел очень толстые стены.
Се Цзиньюан, командир обороны склада Сыхан
Перед этим в складе располагался штаб 88 дивизии, и в нем осталось много продовольствия, боеприпасов и медикаментов. Еще одним достоинством склада Сыхан было то, что он располагался у реки, на другом берегу которой находилась международная концессия, контролировавшаяся англичанами. Не желая ссориться с мировым сообществом и понимая, что это может привести к жертвам среди иностранцев, японцы отказались от использования корабельной артиллерии и авиации. В одном из интервью китайским журналистам занявший склад Се Цзиньюан на вопрос,сколько их, сказал, что 800 человек. Хотя на самом деле китайцев было чуть более 400.
27 октября 1937 года началась четырехдневная оборона склада Сыхан, которую позже назовут «героической». Именно этому событию посвящен китайский фильм «Восемь сотен», вышедший в 2020 году и ставший вторым по кассовым сборам в мире. Это действительно очень сильное патриотическое кино, когда начинаешь сопереживать защитникам другой страны. Несмотря на обычную для кинематографистов вольность в трактовке исторических событий, фильм стоит посмотреть.
Горящий склад Сыхан с развевающимся на нем китайским флагом
Автор: Владимир Вольф.
Подпишись, чтобы не пропустить новые интересные посты!
Вот такое кино про войну
Продолжение поста «Пожалуй лучший фрагмент фильма»
Наверное более эмоциональный момент фильма»А зори здесь тихие»
Крутой Уотакуокер! Вестерн Александра Невского, реальная история главного героя.
На фоне коронавирусного мрака, тусклой повседневности и беспросветного кризиса отечественного кинематографа новость сия прям-таки стала глотком свежего воздуха. Шутка ли, снискавший славу создателя трешовых боевичков актер и продюсер, герой ранних обзоров Евгения Баженова возвращается! Причем в составе международной и глубоко профессиональной команды, снимающей вестерн. Трейлер выглядит, на мой взгляд, оч-ч-чень здорово.
В общем, порадовались, насладились, а теперь переходим к более серьезной части.
Собственно, о его биографии сейчас и поговорим.
Фотопортрет генерала Джона Бэзила Турчина (Ивана Васильевича Турчанинова).
Наш герой родился в 1822 году в семье «домовитого» донского казака Василия Турчанинова. Юноша отучился в Первом кадетском корпусе, затем окончил Михайловское артиллерийское училище, получив отличное военное образование. В 1849 году Турчанинов в подавлении революционного движения в Венгрии, получает Георгиевский крест.
В 1852 году Турчанинов окончил Николаевскую Академию Генерального штаба в Санкт-Петербурге, перед 30-летним офицером открылись прекрасные карьерные перспективы, Иван служит в Генштабе русской императорской армии. При этом офицер придерживается либеральных воззрений: считает необходимыми общественно-политические преобразования, выступает против крепостного права, ведет переписку с Герценом. В общем, типичный для своего времени умный, образованный филантроп, миллиардер и далее по списку)))
В 1856 году Турчанинов вместе с супругой уезжает из России под предлогом отпуска для лечения на минеральных водах и в конце концов оседает в Штатах.
Турчанинов верил в Америку, как в «обетованную землю». Он сам пишет о своих «грезах». Не ему одному, а многим людям его поколения Америка на далеком расстоянии представлялась свободной страной — свободной не только от монархии, феодальной сословности, церковного гнета, но и от капитализма, от всевластия богачей. После поражения революции 1848 г. вся Европа была охвачена политической реакцией. Человеку прогрессивных взглядов трудно было дышать в Европе. А заокеанская республика вставала в воображении, окруженная розовой дымкой демократической свободы, демократического равенства. По всей Европе ходили легенды о том, что в Америке каждый желающий может почти бесплатно получить участок земли и стать полновластным хозяином своей судьбы.
Публицист Д.И. Заславский о Турчанинове
«Мне сообщили, что среди солдат, расположенных лагерем в окрестностях Вашингтона, было несколько русских добровольцев. Среди офицеров находится Струве — тот самый, который принимал участие в германской революции 1848 года. Я узнал также из газет, что некий Турчанинов, бывший русский офицер, командует полком иллинойских добровольцев. Не знаю кто он такой и каким образом он здесь оказался».
русский посол в Вашингтоне Эдуард Андреевич Стекль в донесении министру Горчакову.
Тем не менее, свой добровольческий полк русский офицер быстро вымуштровал и превратил в один из самых боеспособных в армии. Жена Ивана Васильевича исполняла функции полкового врача.
Иван Васильевич Турчанинов (или, на английский лад, Турчин) командовал 19-м полком волонтеров Иллинойса, входившим в состав бригады генерала Бюэлла.
Этот полк заслужил славу одного из лучших в армии генерала Шермана. О военной выучке полка говорили, что в ней соединились американский патриотизм с русской военной школой. Полковник Турчанинов обучал своих солдат мастерству штыкового боя. Но не только военная слава создала широкую популярность полку и его русскому командиру. Турчанинов воспитывал в своих солдатах и офицерах непримиримую ненависть к рабовладению и рабовладельцам. Он воевал как революционер.
В армиях северян далеко не все командиры разделяли убеждения Турчанинова. Было немало и скрытых сторонников Юга. Были нерешительные и колеблющиеся, стоявшие за компромисс с плантаторами. К ним принадлежал и начальник Турчанинова, генерал Бюэлл. У русского полковника были враги в своей же армии.
Д.И. Заславский о «генерале Торчине»
В апреле-мае 1862 года полк «Джона Торчина» ведет ожесточенные бои за город Афины (штат Алабама). Взяв город, солдаты жестоко расправились со сторонниками Конфедерации, что привело к обвинению в адрес Турчанинова, офицер был предан военно-полевому суду.
Дело Турчанинова произвело во всей американской печати чрезвычайный шум. Все подлинные патриоты, противники рабства требовали освобождения русского полковника, призывали президента Линкольна вмешаться в дело. Суд, составленный из нарочито подобранных офицеров, приговорил Турчанинова к удалению из армии. Турчанинов держал себя на суде с достоинством и мужеством. Линкольн не только отменил несправедливый, пристрастный приговор, но и произвел Турчанинова в чин бригадного генерала.
Город Чикаго устроил ему триумфальную встречу. Турчанинов участвовал со славой еще в нескольких сражениях. Он вышел в отставку лишь после окончания войны. Все время, с первого до последнего дня, жена его делила с ним все труды и опасности военного времени. Солдаты отзывались о ней с благоговением. Она была для них сестрой милосердия и другом.
Осенью 1864 года Турчанинов пережил сердечным приступ, из-за проблем со здоровьем вышел в отставку, семья вела крайне бедную жизнь, с трудом сводя концы с концами. В 1901 году не стало Ивана Васильевича, три года спустя скончалась его супруга.
Очевидно, что биография столь яркого и незаурядного человека действительно заслуживает экранизации, причем с максимально основательным и документальным подходом.
Но, как говорится, чем богаты! Думаю, вы уже поняли, что общего с реальной исторической фигурой у героя Невского будет только фамилия, историчности от вестерна-боевичка ждать было бы наивно. В любом случае, ждем фильм с нетерпением, непременно его посмотрю и сооружу обзор.
(с) князь Александр Ярославич Невский в 1242 году.