что такое святая ночь
Что за праздник Хэллоуин? Когда наступает и почему отмечают канун Дня всех святых
Хэллоуин, пожалуй, один из самых мистических праздников в году, корни которого уходят к традициям древних кельтов Ирландии и Шотландии. Хэллоуин любят и отмечают во всем мире. В России к нему относятся неоднозначно, но среди молодежи канун Дня всех святых очень популярен. Подробнее об этом празднике — в материале vtomske.ru.
История Хэллоуина
Современный Хэллоуин — это видоизмененный праздник древних кельтов под названием Самайн (Samhain), который знаменовал собой окончание одного сельскохозяйственного года и начало следующего. Кельты делили год на две равные половины: светлую (лето) и темную (зима).
Гулянья затягивались на неделю. Однако кульминация праздника приходилась на ночь с 31 октября на 1 ноября — стык двух сезонов. Кельты верили, что последняя ночь уходящего года самая мистическая.
Согласно преданиям, именно в это время в мир живых проникали страшные духи. Чтобы отпугнуть нечисть, кельты гасили в домах огонь, надевали звериные шкуры, разрисовывали лица, а потом шли прыгать через костры и петь непристойные песни. Для того чтобы нечисть не баловалась в оставленных домах, кельты оставляли страшных «сторожей» — вырезанные фигурки из кормовой репы — турнепса. Для того чтобы задобрить духов, у жилищ клали угощения.
После принятия христианства Самайн и прочие кельтские забавы были признаны бесовщиной. В VIII веке римский папа Григорий III решил перенести на 1 ноября День всех святых. Этим христианская церковь хотела искоренить языческие традиции.
День 31 октября стал кануном этого праздника — All Hallows Even (вечер всех святых), сокращенно — Hallowe’en, еще короче — Halloween (Хэллоуин).
Как отмечают?
Изначально Хэллоуин праздновался там, где жили кельты — в Ирландии, Шотландии, Уэльсе, Англии и немного в Северной Франции. Позже праздник стали праздновать в Австралии и Америке, а после праздник дошел до Азии и Африки. В России Хэллоуин появился совсем недавно.
В современном мире праздник утратил свое историческое и религиозное значение. В какой-то степени сейчас Хэллоуин — просто повод для веселья. Кельтские традиции адаптировали под новое время: вместо шкуры зверей люди надевают костюмы, дарят угощения детям, а не духам.
Главным символом праздника стал «светильник Джека» — тыква с вырезанными глазами, носом и ртом, внутрь которой помещается свеча. Традицию создавать такие фонари связывают с ирландской легендой о старом фермере по имени Джек. Он умудрился дважды обмануть дьявола и взять с него обещание отказаться от посягательства на его душу. Джек не попал ни в рай, ни в ад. Он сделал из тыквы светильник, поместив в нее тлеющие угольки. Так он ходит по свету в ожидании судного дня.
Празднование Хэллоуина также сопровождается различными играми и гаданиями. Люди украшают свои дома фонариками, тыквами. К празднику готовят разные угощения из яблок. Дети же в костюмах ходят по домам и выпрашивают сладости с фразами по типу «сладость или гадость». Эта традиция относится к Средневековью, тогда ряженые брали угощения за молитвы о душах умерших.
Еда и напитки
Устраивая вечеринки на Хэллоуин, блюда и напитки к празднику делают соответствующие — пунш с плавающими кистями рук изо льда, коктейли с «мозгами» и «глазами», пироги в виде мозгов и прочее.
Если не хочется страшилок, можно приготовить себе пряный тыквенный латте. Традиционный хит осени для тех, кто любит кофе.
Костюмы и макияж
Одна из главных традиций современного Хэллоуина — наряжаться в жуткие костюмы. Основная тема таких нарядов — нечисть и сверхъестественные персонажи, однако популярны и костюмы на совершенно произвольную тематику.
Взрослые покупают для себя вампирские плащи, костюмы скелетов, волшебников, монстров, карнавальные маски. Для празднования не только наряжаются в костюмы, но и разрисовывают лицо. Рисуют шрамы, кровь, зловещую улыбку. Некоторые используют линзы для глаз, парики.
В 2021 одними из популярных образов наверняка станут костюмы главных героев корейского сериала «Игра в кальмара». Хотя по информации сервиса «Авито Доставка», в России самым популярным оказался образ персонажа из сериала «Бумажный дом» — красный комбинезон и маска Дали. Спрос на костюмы героев испанского шоу с прошлого года вырос в 4,4 раза. Также популярностью пользуются костюмы из сериала «Рассказ служанки», «Очень странные дела».
Святая ночь
O Holy Night (русск. О Святая ночь ) — знаменитая рождественская песня, традиционно исполняемая во время полуночной рождественской мессы в католической церкви.
Содержание
История написания
Слова этого гимна написал Пласид Каппо (1808—1877), житель французского города Рокмора, находящегося к северу от исторического города Авиньона. Каппо занимался продажей вина и был более известен своими стихами, чем посещением церкви. Возможно, его удивило, когда незадолго до его поездки по торговым делам, приходской священник попросил его написать слова песни на Рождественскую мессу, чтобы на ней с достоинством отметить восстановление церковного органа. К приезду в Париж Каппо завершил написание текста, который назвал «Рождественской песнью».
Его собственное произведение так вдохновило Каппо, что он решил найти талантливого музыканта, чтобы тот написал музыку к тексту. По приезде в Париж он обратился за помощью к одному своему знакомому.
Адольф Шарль Адан был сыном известного музыканта-классика, да и сам он закончил Парижскую консерваторию. В 1847 году Адан был на пике своей карьеры: за несколько лет до этого он написал известный балет «Жизель». Кроме него он написал более 80 опер и других произведений. Благодаря его таланту и славе, его просили писать для оркестров и балетных трупп по всему миру. Но текст Каппо, наверно, затруднил его больше, чем заказы из Лондона, Берлина или Санкт-Петербурга. Дело в том, что Адан был евреем, а «Рождественская песнь» говорила о празднике, который он не праздновал, и о человеке, которого он не считал Сыном Божиим. Тем не менее, Адан быстро приступил к работе. Законченная песня понравилась и поэту, и священнику. Три недели спустя она впервые прозвучала в Рокморе во время полуночной мессы в ночь на Рождество.
Сначала «Рождественскую песнь» охотно приняли в католической церкви, и она быстро вошла в рождественские богослужения. Однако ее популярность вскоре упала из-за репутации и поэта, и композитора. Каппо перестал ходить в церковь и начал принимать активное участие в социалистическом движении. Его называли радикал-социалистом и нехристем. Церковные власти узнали, что музыку написал еврей, и песня, которая уже стала излюбленным рождественским гимном, была внезапно и единогласно отвергнута Церковью. Церковные власти считали, что «Рождественская песнь» не подходит для богослужений из-за «нехватки музыкального вкуса» и «полного отсутствия религиозного духа». Но хотя они и пытались похоронить песню, французы продолжали ее петь.
Перевод «Рождественской песни» был сделан на другие языки. Самый известный перевод на английский язык сделал американец Джон Салливан Двайт (1813—1893), унитаристский служитель, музыкальный критик и журналист из Массачусетса. Двайт видел в этой песне не только рождение Христа. Ярому борцу за освобождение рабов, Двайту очень понравились строчки третьего куплета:
Он нас учил все покрывать любовью. Любви закон и Свой мир Он нам дал. Наш долг — спасать несчастных и бездольных: За всех людей наш Господь пострадал».
Этот текст отражал собственный взгляд Двайта на рабство в южных штатах. Английский перевод, получивший название «O Holy Night», появился в «Журнале музыки Двайта» в 1855 году и быстро стал популярным в Америке, особенно на Севере во время Гражданской войны. Так уж получилось, что Рождество стало официальным праздником штата Массачусетс именно в том году, когда Двайт опубликовал «Святую ночь».
Существует возможно необоснованный рассказ о том, что во время Франко-Прусской войны, в Рождество 1870 года, во время боев между армиями Германии и Франции один безоружный французский солдат внезапно выскочил из окопа. Обе стороны в удивлении смотрели на него. Он поднял глаза к небу и запел «Святую ночь» на французском языке. Когда он закончил, из другого окопа вылез немецкий солдат и ответил ему рождественским гимном Мартина Лютера на немецком языке. В честь Рождества бои прекратились на следующие 24 часа. Возможно, благодаря этому, Французская церковь вновь приняла «Рождественскую песнь» на праздничные богослужения.
Много лет спустя, в Сочельник 1906 года Реджинальд Фессенден, Томаса Эдисона впервые в истории передавал радиопрограмму. Он зачитал отрывок из Евангелия от Луки, а потом взял скрипку и сыграл «O Holy Night», которая стала первой песней, звучавшей по радио.
Записи
Песню в разное время записали:
Появление в телешоу
Текст песни
Первый вариант
Второй вариант
Оригинальный (французский) вариант
Русский перевод
Внешние ссылки
Полезное
Смотреть что такое «Святая ночь» в других словарях:
Ночь тиха — Музей Тихой Ночи и часовня в деревне Оберндорф Партитура гимна, созданная Ф. Грубером Тихая ночь (нем. Stille Nacht, Ночь тиха) рождественский христианский гимн, создан в 1818 году. Одно из самых известных и широко распространенных по всему миру… … Википедия
ночь — ароматная (Надсон); безгласная (Лермонтов); бездонная (Величко, Голенищев Кутузов); беззаботная (Штейн); безвольная (Башкин, Бунин, Кольцов, Надсон); «Безмолвная, как тоскующая душа» (Сургучев); беспробудно тихая (Сергеев Ценский); беспросветно… … Словарь эпитетов
Святая Нонна — Смерть: после 374 года Назианз День памяти: Православной церкви 5 августа (по юлианскому календарю), в Католической церкви 5 августа Святая Нонна (? после 374 года) … Википедия
Святая блаженная Ксения Петербургская — По достижении совершеннолетия Ксения вступила в брак с придворным певчим Андреем Федоровичем Петровым, состоявшим в звании полковника. Они жили в собственном доме, который находился в приходе церкви св. Апостола Матфея на Петербургской стороне. В … Энциклопедия ньюсмейкеров
Святая Маргарита — Это статья о христианской мученице III века. Для информации о других святых с тем же именем, обратитесь к статье Святая Маргарита (значения). Маргарита (Марина) Святая Маргарита и дракон. Иллюстрация в манускрипте, ок. 1440 г. умерла 304 … Википедия
Святая Марина — См. также: Маргарита Антиохийская Марина … Википедия
Святая вода — По религиозным представлениям: освящённая вода, обладающая исцеляющей силой. Всю ночь отваживалась с Дамкой жена, поила настоями десяти трав с семи полян. Однако никакие домашние и лесные зелья знахарей и даже святая вода желаемого действия не… … Фразеологический словарь русского литературного языка
Тихая ночь — Музей Тихой Ночи и часовня в деревне Оберндорф … Википедия
Святая ночь
Когда мне было пять лет, меня постигло очень большое горе. Более сильного я, кажется, с тех пор и не знала: умерла моя бабушка. До самой своей кончины она проводила дни, сидя в своей комнате на угловом диване и рассказывая нам сказки.
Бабушка рассказывала их с утра до вечера, а мы, дети, тихо сидели возле неё и слушали. Чудесная это была жизнь! Никаким другим детям не жилось так хорошо, как нам.
Лишь немногое сохранилось у меня в памяти о моей бабушке. Помню, что у неё были красивые, белые как снег волосы, что она ходила совсем сгорбившись и постоянно вязала чулок.
Помню ещё, что, кончив рассказывать какую-нибудь сказку, она обыкновенно опускала свою руку мне на голову и говорила:
— И всё это такая же правда, как то, что мы сейчас видим друг друга.
Помню я и то, что она умела петь чудесные песни, но пела она их не часто. В одной из этих песен речь шла о рыцаре и о морской царевне, и у неё был припев: «Ветер холодный-холодный над морем подул».
Помню ещё короткую молитву и псалом, которым она меня научила.
Обо всех сказках, которые она мне рассказывала, у меня осталось лишь бледное, смутное воспоминание. Только одну из них я помню так хорошо, что могла бы пересказать её и сейчас. Это маленькая легенда о Рождестве Христовом.
Вот почти всё, что я могу припомнить о своей бабушке, кроме того, что я помню лучше всего, — ощущение великой утраты, когда она покинула нас.
Я помню то утро, когда диван в углу оказался пустым, и было невозможно представить, когда же кончится этот день. Этого я не забуду никогда.
И помню я, как нас, детей, подвели к усопшей, чтоб мы простились с ней и поцеловали её руку. Мы боялись целовать покойницу, но кто-то сказал нам, что ведь это последний раз, когда мы можем поблагодарить бабушку за все радости, которые она нам доставляла.
И я помню, как сказки и песни вместе с бабушкой уехали из нашего дома, уложенные в длинный чёрный ящик, и никогда больше не возвращались.
Что-то ушло тогда из жизни. Точно навсегда заперли дверь в широкий, прекрасный, волшебный мир, в котором мы прежде свободно бродили. И никого не нашлось, кто сумел бы отпереть эту дверь.
Мы постепенно научились играть в куклы и игрушки и жить так, как все другие дети, и могло показаться, что мы больше не тоскуем о бабушке и не вспоминаем о ней.
Но даже и в эту минуту, спустя много лет, когда я сижу и вспоминаю все слышанные мною легенды о Христе, в моей памяти встаёт сказание о Рождестве Христовом, которое любила рассказывать бабушка. И теперь мне хочется самой рассказать его, включив в мой сборник.
Это было в Рождественский сочельник, когда все уехали в церковь, кроме бабушки и меня. Мы были, кажется, одни во всём доме. Нас не взяли, потому что одна из нас была слишком мала, другая слишком стара. И обе мы горевали о том, что не можем побывать на торжественной службе и увидеть сияние рождественских свечей.
И когда мы сидели с ней в одиночестве, бабушка начала свой рассказ.
— Когда-то в глухую, тёмную ночь один человек вышел на улицу, чтобы раздобыть огня. Он переходил от хижины к хижине, стучась в двери, и просил: «Помогите мне, добрые люди!
Моя жена только что родила ребёнка, и мне надо развести огонь, чтобы согреть её и младенца».
Но была глубокая ночь, и все люди спали. Никто не откликался на его просьбу.
Человек шёл всё дальше и дальше. Наконец он заметил вдали мерцающее пламя. Он направился к нему и увидел, что это костёр, разведённый в поле. Множество белых овец спало вокруг костра, а старый пастух сидел и стерёг своё стадо.
Когда человек приблизился к овцам, он увидел, что у ног пастуха лежат и дремлют три собаки. При его приближении все три проснулись и оскалили свои широкие пасти, точно собираясь залаять, но не издали ни единого звука. Он видел, как шерсть дыбом поднялась у них на спине, как их острые, белые зубы ослепительно засверкали в свете костра и как все они кинулись на него. Он почувствовал, что одна схватила его за ногу, другая — за руку третья вцепилась ему в горло. Но крепкие зубы словно бы не повиновались собакам, и, не причинив ему ни малейшего вреда, они отошли в сторону.
Человек хотел пойти дальше. Но овцы лежали так тесно прижавшись друг к другу, спина к спине, что он не мог пробраться между ними. Тогда он прямо по их спинам пошёл вперёд, к костру. И ни одна овца не проснулась и не пошевелилась…
До сих пор бабушка вела рассказ не останавливаясь, но тут я не могла удержаться, чтобы её не перебить.
— Отчего же, бабушка, они продолжали спокойно лежать? Ведь они так пугливы? — спросила я.
— Это ты скоро узнаешь, — сказала бабушка и продолжала своё повествование: — Когда человек подошёл достаточно близко к огню, пастух поднял голову. Это был угрюмый старик, грубый и неприветливый со всеми. И когда он увидел, что к нему приближается незнакомец, он схватил длинный, остроконечный посох, с которым всегда ходил за стадом, и бросил в него. И посох со свистом полетел прямо в незнакомца, но, не ударив его, отклонился в сторону и пролетел мимо, на другой конец поля.
Когда бабушка дошла до этого места, я снова прервала её:
— Отчего же посох не попал в этого человека?
Но бабушка ничего не ответила мне и продолжала свой рассказ:
— Человек подошёл тогда к пастуху и сказал ему: «Друг, помоги мне, дай мне огня! Моя жена только что родила ребёнка, и мне надо развести огонь, чтобы согреть её и младенца!»
Старик предпочёл бы ответить отказом, но, когда он вспомнил, что собаки не смогли укусить этого человека, овцы не разбежались от него и посох, не задев его, пролетел мимо, ему стало не по себе, и он не посмел отказать ему в просьбе.
«Бери, сколько тебе нужно!» — сказал пастух.
Но костёр уже почти догорел, и вокруг не осталось больше ни поленьев, ни сучьев, лежала только большая куча жару; у незнакомца же не было ни лопаты, ни совка, чтобы взять себе красных угольков.
Увидев это, пастух снова предложил: «Бери, сколько тебе нужно!» — и радовался при мысли, что человек не может унести с собой огня.
Но тот наклонился, выбрал себе горстку углей голыми руками и положил их в полу своей одежды. И угли не обожгли ему рук, когда он брал их, и не прожгли его одежды; он понёс их, словно это были яблоки или орехи…
Тут я в третий раз перебила рассказчицу:
— Бабушка, отчего угольки не обожгли его?
— Потом всё узнаешь, — сказала бабушка и стала рассказывать дальше: — Когда злой и сердитый пастух увидел всё это, он очень удивился: «Что это за ночь такая, в которую собаки кротки, как овечки, овцы не ведают страха, посох не убивает и огонь не жжёт?» Он окликнул незнакомца и спросил его: «Что это за ночь такая? И отчего все животные и вещи так милостивы к тебе?» «Я не могу тебе этого объяснить, раз ты сам этого не видишь!» — ответил незнакомец и пошёл своей дорогой, чтобы поскорее развести огонь и согреть свою жену и младенца.
Пастух решил не терять этого человека из виду, пока ему не станет ясно, что всё это значит. Он встал и пошёл следом за ним до самого его обиталища. И пастух увидел, что у незнакомца нет даже хижины для жилья, что жена его и новорождённый младенец лежат в горной пещере, где нет ничего, кроме холодных каменных стен.
Пастух подумал, что бедный невинный младенец может насмерть замёрзнуть в этой пещере, и, хотя он был суровым человеком, он растрогался до глубины души и решил помочь малютке. Сняв с плеч свою котомку, он вынул оттуда мягкую белую овчину и отдал её незнакомцу, чтобы тот уложил на неё младенца.
И в тот самый миг, когда оказалось, что и он тоже может быть милосерден, глаза его открылись, и он увидел то, чего раньше не мог видеть, и услышал то, чего раньше не мог слышать.
Он увидел, что вокруг него стоят плотным кольцом ангелочки с серебряными крылышками. И каждый из них держит в руках арфу, и все они поют громкими голосами о том, что в эту ночь родился Спаситель, который искупит мир от греха.
Тогда пастух понял, почему всё в природе так радовалось в эту ночь и никто не мог причинить зла отцу ребёнка.
Оглянувшись, пастух увидел, что ангелы были повсюду. Они сидели в пещере, спускались с горы и летали в поднебесье; они проходили по дороге и, минуя пещеру, останавливались и бросали взоры на младенца. И повсюду царили ликование, радость, пение и веселье…
Всё это пастух увидел среди ночной тьмы, в которой раньше ничего не мог разглядеть. И он, обрадовавшись, что глаза его открылись, упал на колени и стал благодарить Бога… — При этих словах бабушка вздохнула и сказала: — Но то, что видел пастух, мы тоже могли бы увидеть, потому что ангелы летают в поднебесье каждую рождественскую ночь. Если бы мы только умели смотреть. — И, положив мне руку на голову, бабушка прибавила: — Запомни это, потому что это такая же правда, как то, что мы видим друг друга. Дело не в свечах и лампадах, не в солнце и луне, а в том, чтобы иметь очи, которые могли бы видеть величие Господа!
Святая ночь
Ощущение, как перед Рождеством или накануне Пасхи – не знаешь, куда себя деть до того момента, когда будет можно пойти на службу. Решив идти к Поясу Пресвятой Богородицы не раньше одиннадцати вечера, выхожу в девять – дольше ждать не хватает выдержки.
 |
| «Храбрые русские не боятся холода и снега, чтобы увидеть Пояс Пресвятой Богородицы, который находится в Москве», – с подобными заголовками в иностранной прессе выходят заметки о московских событиях. Фото: Максим Шипенков, EPA |
19 ноября, 21.00.
Вернулась со всенощной. На телефоне – пропущенный звонок: Катя. Объявлено, что до двенадцати ночи в храм Христа Спасителя пускать не будут, но у Кати – характер спортивный. Она уже в очереди – где-то у Крымского моста. Говорит, по всем набережным от Фрунзенской до храма стоят автобусы, которые привезли паломников, и те норовят пролезть вперед. Что очередь каким-то загадочным образом движется, и они за полтора часа прошли 150 метров, а это – хороший результат. Возможно, но я все равно поеду завтра – мне хочется одной, а не с подружками. Прошу Катю позвонить мне с докладом – как выспится.
Звонит Катя и всех хвалит. «Все прекрасно организовано, – говорит, – просто прекрасно. Автобусы, оказывается, не с паломниками, а специально поставлены, чтобы люди в них грелись. Прямо зазывает охрана: “пойдите погрейтесь!” На каждом шагу – палатки с чаем и едой. Все вместе идут, и батюшки, и монашествующие, и миряне – все в одной очереди. Инвалидов и тех, что с детьми, пропускают вперед, – ОМОН или кто это, – прямо выискивают их и пропускают. Вообще власти наши – молодцы».
«Езжай только не до Кропоткинской, а до радиальной “Парка Культуры”, – напутствует она меня, – а то тебе придется крюк делать: вчера, когда мы подошли, очередь начиналась от Крымского моста. А вот Оля моя, которая на два часа позже приехала, та уже напротив Дома Художника встала».
Мне становится легче, – после Катиных отзывов уже не так пугает перспектива провести в очереди полночи. Я решаю ехать часам к 11 вечера.
Успокоенная, занимаюсь своими делами. Дела заканчиваются часам к восьми. Ощущение, как перед Рождеством или накануне Пасхи – не знаешь, куда себя деть до того момента, когда будет можно идти на службу. Открыть, что ли, facebook и новости? Посмотреть, что на набережных происходит?
21.00. В Facebook идет трагедия, и рыдает античный хор. Часть прогрессивной части московского православного коммьюнити обсуждает, «как все ужасно». Другая часть робко успокаивает. В глаза бросается коммент: « 14 скорых на 60 тыщ человек. »
Не поняв, много это или мало, начинаю панически искать – что случилось-то?! Оказывается, ничего – просто какие-то цифры. Тут же – ссылка на «Известия». В заметке говорится, что изможденных паломников пускают погреться в некий близлежащий ресторан – намекают на «Ваниль». У меня начинает сосать под ложечкой. Ну уж, думаю, если до «Ванили» дело дошло, то там война, по всей видимости.
Дольше ждать выдержки не хватает, – собираюсь.
Мама тоже провожает меня как на войну. Спрашивает, взяла ли я термос. «Мама, – отвечаю, – ты не переживай! Там, я слышала, в «Ваниль» пускают, – если что, погреюсь!»
21.26. Почти у метро меня застает Катин звонок. «Вышла уже? Ну, с Богом», – из московской морозной темноты мелодично звучит она. На улицах пусто-пусто. Начитавшись FB, решаю ехать до Фрунзенской.
В метро тоже пусто – догуливает своё воскресная публика да в соседний вагон входит пожилая дама в платке и черной шубе: со спины узнаю в ней свою, но несколько смущает наличие большого пакета – куда она с пакетом-то? Оказывается, туда же – в пакете складной стульчик.
22.15. Я на Фрунзенской. Вечная «Медицинская книга» на Комсомольском, гитарист в переходе.
На 1-й Фрунзенской парковка забита, – машины облепили весь тротуар, – но это не храму: идет последний сеанс в «Горизонте». Спускаюсь к речке.
Сверкает огнями стеклянный мост, на другом берегу темнеет парк, висят в черном небе огромные яркие звезды.
Набережная пуста, только у светофора в желтом свете фонарей переминается с ноги на ногу «гаишник».
Вдоль реки выстроились в ряд, – нос в хвост, – автобусы, спят и дышат теплом, ждут паломников, но паломников почему-то нет, пусто, только я в полном одиночестве шагаю вдоль огороженного штакетниками парапета и удивляюсь, и влажный московский ветер летит мне в лицо с воды, идущей крупной рябью.
В автобусах спят водители, спит уставший за день ОМОН. Рядом дремлют палатки с едой – наверное, их свезли сюда со всей Москвы. От ресторана-поплавка по тротуару отъезжает белый джип, успеваю разглядеть за рулем блондинку, пока охранник ресторана отодвигает джипу штакетник.
Наконец у «Парка Культуры» вижу сбегающий к набережной торопливый ручеек – паломники, видать, приезжие, стекают группой в коридор между парапетом и штакетником и несутся передо мной. В арьергарде энергично ковыляет бабуська с палочкой и сопровождающие ее двое молодых людей.
«Ты глянь, как все сделано! Это ж прямо православная Русь», – слышу впереди. Это паломница комментирует другой бесчисленные автобусы и палатки.
В московском воздухе вдруг радостно проступает угольный запах печного дыма, – это полевые кухни. «Пирожки, чай! – кричит заскучавший от безделья мужичок у первой. – Давайте мы вам хоть с собой положим пирожочков!» Женщина с мальчиком лет десяти соглашаются на «с собой». Остальные стремглав движутся дальше.
22.46. На другой стороне вырастает Дом Художника и горемыка-Петр над Арт-Стрелкой. «Вот, его хотели даже снести», – рассказывает сыну приезжая мама. «А отец Зосима-то…» – долетает обрывок другого разговора, но я не успеваю дослушать: мне звонит моя собственная. «Мама, – говорю я ей, – это очень странно, но тут НЕТ никакой очереди! Я уже почти у храма».
22.50. И вот, наконец, очередь. Она поднимается от набережной к храму и за его оградой делает петлю: в храм пускают со стороны реки. «Мои» паломники, оказывается, из Гродно, – понимаю по разговору, – но есть и москвичи: вот, к примеру, этот седой дедушка в шляпе. Впереди виднеется еще один белоснежный – в черном пальто на подрясник.
Многие семьи – совсем с малышами. Охрана ходит вдоль куцей очереди и предлагает пройти вперед, но «мои» стесняются – говорят, «чего уж тут стоять-то осталось».
«Вот смотри, – говорит сзади женский голос, – это самый-самый главный храм страны!» «И самый красивый?» – уточняет девочка. «И самый красивый».
Сейчас-то уж точно. Потому что не успеваем мы зайти за ограду, как присутствие там, за белыми стенами, Пояса Богородицы делается ощутимым.
Что-то разлито в воздухе этой ясной, какой-то по рождественски морозной и звездной ночи. Она вдруг делается святой. Или сделалась уже раньше, а я только заметила?
«Богородице Дево, радуйся», – раздается негромкий женский голос где-то в толпе из упрямых нас, даже здесь обсуждающих прокативший мимо шикарный автомобиль и дамочку в шарфике, проскочившую за штакетник без очереди.
«Благодатная Марие, Господь с Тобою», – надтреснуто отзывается передо мной пуховый платочек таким «бабушкиным» голоском, что хочется немедля поцеловать ее в макушку.
«Благословенна Ты в женах», – поют слева, и курносая женщина с малоросским акцентом тоже подхватывает, и так и поют тихонечко, пока та, первая, не достает откуда-то распечатанный на принтере Акафист, буквы хорошо видны в свете фонарей и звезд, и мы успеваем закончить Акафист, и под самую прекрасную из всех русских молитв постоять на ступенях, и завершив ее, войти под своды.
Что было внутри, описывать не стану – у всех оно, думаю, было разное, – батюшки в синем… хор… волонтер поднимает вверх мобильный и, отсняв толпу, почему-то крестится…
Усталый афонский монах у ковчега. И теплое стекло.