Что такое право силы
Что такое право силы
– Властвовать еще не значит понимать природу. Да и кто дал нам
такое право – властвовать? По праву сильного, да? Какое же это право.
Даниил Гранин «Обратный билет»
«Перед родом человеческим встает как никогда сложная задача: мы должны продемонстрировать наше господство – не над природой, а над собой».
Рэчел Карсон, зоолог
В российских политических кругах и средствах массовой информации последние годы очень много шума в связи с международной политикой США. Американцев обвиняют во вмешательстве в дела других государств, в экономических санкциях против неугодных стран и военных акциях. США действует с позиции силы и это, мол, очень нехорошо.
Заправилы же американской внешней политики убеждены, что поступают в интересах своей страны и неправыми себя не считают.
Но всегда ли безупречны пострадавшие от США страны и не используют ли они тот же принцип силы в отношении более слабых? Сколько угодно! Вот пример, знакомый всем россиянам – присоединение Крыма в 2014 году. Разве не методом силового вмешательства оно было осуществлено? Наши официальные источники, конечно, говорят «нет», все дело в референдуме, на котором жители полуострова проголосовали за вхождение в состав России. Ну, так и жители Каталонии проголосовали за отделение от Испании и что из того?
Если же мы от частных примеров современной истории углубимся в суть вопроса, то быстро обнаружим, что принцип грубой силы – один из важнейших в жизни и деятельности всего человечества и применяется на протяжении всей истории нашей цивилизации. У нас принято много рассуждать о бесправном положении рабов в древнем мире, о тяжелой крестьянской доле в последующие века, о несправедливости власти по отношению к простому народу и т.п. Но в первую очередь здесь следует поговорить об отношении к природе, животному и растительному миру и нашей планете в целом.
Приведу несколько цифр для тех, кто не в курсе событий.
В современную эпоху «каждую минуту уничтожается более 20 га тропических лесов – сообщают Ю.Н.Гладкий и С.Б.Лавров; выделяется более 12000 тонн углекислого газа в атмосферу. В Мировой океан ежегодно попадает более 1 млн тонн нефти, отходы промышленности и городов, в том числе тяжелые металлы и даже радиоактивные отходы».
По данным депутата Госдумы РФ Александра Фокина, 40% мусора в домашнем ведре – бумага. Россия ежегодно теряет 270 млн деревьев из-за того, что макулатура выбрасывается на помойку. Недавние отчеты показали, что человечество уничтожило 83 % всех млекопитающих и половину растений с начала цивилизации. И даже если мы остановим уничтожение прямо сейчас, потребуется 5–7 млн лет, чтобы естественный мир восстановился.
Только из-за хозяйственной деятельности человека ежедневно мы теряем несколько видов животных, растений, птиц и насекомых. Мы главная причина катастрофической гибели животного и растительного мира Земли. Сегодня 40% процентов живых существ находится на грани вымирания и эта страшная цифра только увеличивается.
Тут обязательно найдутся оппоненты, дескать все идет правильно – человек – вершина эволюции, а животные глупы и безнадежны. Потому один вид вытесняет другие, как всегда происходит в природе. Это законы борьбы за существование и естественного отбора. Человек как более высокоразвитый вид закономерно замещает не приспособившиеся, более слабые виды. Кроме того, животные и растения ничем не лучше – они точно так же завоевывают пространство. Так что все законно с человеком.
Однако же есть принципиальные отличия борьбы за существование человека и всех прочих биологических видов.
Живая природа существует в виде устойчивых динамических экосистем, саморегулирующихся и самообновляющихся. Когда какой-то один вид размножается сверх меры, он нарушает баланс экосистемы, вследствие чего включается обратная связь, которая приводит к резкому сокращению размножившегося вида от болезней и других причин. Экосистема меняется, затем восстанавливается, оставаясь устойчивой. Не бывает такого, чтобы один вид уничтожил все прочие, ведь в этом случае экосистема разрушится.
А что делает человек? Он, не вникая в суть законов природы, даже не думая о них, вероломно и варварски сметает все, что встало у него на пути. Начальство распорядилось проложить здесь дорогу, построить плотину, ЛЭП, остальное не важно. Не волнует ни массовая гибель животных, ни последующие резкие изменения окружающей среды и климата, ни эрозия почвы, ни засуха, ни наводнения, ставшие следствием грубого вмешательства. Тем более не волнуют вопросы морали и этики. Таким образом было разрушено не только большинство экосистем планеты, но и вся биосфера приняла нездоровый вид.
Не так давно ученые нашли в Каспийском море труп тюленя без следов повреждения и решили выяснить, от чего он умер. Оказалось, у него не было ни одного здорового органа. Отчего так? От среды обитания, которую ему, как и другим животным планеты, любезно устроили люди. Эта среда несовместима с жизнью.
Когда обыватели слышат об истреблении людьми целых видов, они частенько замечают: «Ну и подумаешь, каких-то зверей не стало и кому от этого сделалось хуже?» Обыватели никогда не задаются вопросом: «Зачем на прилавках столько сортов колбас, пива и водки?» Но что касается разнообразия видов животных, обязательно скажут: «И на кой черт столько разных животных? Все равно от них никакого толка». При этом они нисколько не сомневаются, что от их жизни есть какая-то польза. Между тем, стоило бы задуматься, почему Творец всего сущего приказал Ною разместить на его корабле каждой твари по паре. Как и над тем, что Будда пожелал увидеть каждый вид животных. Но наш обыватель над подобными вопросами, что не касаются его лично, задумываться не привык.
О роли животных специалисты говорят следующее: «Животный мир является важным регулирующим и стабилизирующим компонентом биосферы. Главнейшая экологическая функция животных – участие в биотическом круговороте веществ и энергии. Устойчивость экосистемы обеспечивается в первую очередь животными, как наиболее мобильным элементом».
Что касается того, почему существует так много видов животных, экологи отвечают так: «Именно исторически, эволюционно сложившееся биоразнообразие обеспечивает сохранность и длительную функциональность экосистемы. Более того, биологическое разнообразие – главное условие устойчивости всей жизни на Земле. Биоразнообразие создает взаимодополняемость и взаимозаменяемость видов в биоценозах, обеспечивает регуляцию численности, самовосстановительные способности сообществ и экосистем. За счет этого разнообразия жизнь не прерывается уже несколько миллиардов лет. Главные функции биоценоза обеспечиваются множеством видов, как бы страхующих. Схожие виды дополняют друг друга, так как их способности к выполнению своей функции в экосистеме зависят от многих факторов. Поэтому, когда один вид не может в полном объеме выполнять свою роль, это делает схожий вид».
«Мы еще мало знаем, – пишет Александр Васинский в книге «Пейзаж будущего». – Может быть, существование группы видов вирусов предохраняет нас от повальных и смертоносных эпидемий, и утрата каких-то компонентов растительного и животного царства может катастрофически нарушить стабильность биосферы. Неизвестны, непредвосхитимы все последствия этих утрат».
Некоторые считают, что принцип грубой силы заимствован людьми из животного мира и потому автор данной статьи полностью неправ. Однако если бы это было так, то на Земле остались бы только крупные хищники, победив всех. Но до сих пор одновременно с ними живут мелкие животные, совершенно беззащитные перед ними. Более того, насекомые вообще являются самой процветающей группой и по числу видов и по общей биомассе, составляющей две трети биомассы всех прочих видов животных и растений вместе взятых.
Поединок двух самцов за право стать вожаком стада не всегда заканчивается в пользу более сильного физически. Силу могут победить: опыт, техника, выносливость, ловкость, интеллект, нестандартные решения, эмоциональный настрой и сила духа. То же самое происходит у спортсменов-единоборцев. И это пример того, что грубая сила – не самое сильное, что есть в мире.
Стаями и стадами далеко не всегда управляет самый сильный. Так, волчьей стаей иногда управляют волчицы. Главными качествами вожака считаются: жизненный опыт, интеллект, характер, умение управлять, а самое главное – способность взять на себя ответственность за всех.
Если же взять отдельный организм животного (в том числе самого человека), то за силу в нем отвечают мышцы, но командует-то ими головной мозг.
Наилучшим подтверждением того, что вовсе не грубая сила правит в природе, служит тот факт, что невидимые глазу бактерии и вирусы способны уничтожить слонов, бегемотов и носорогов, да и человека в том числе.
Найдутся и такие оппоненты, что заявят: «Мы побеждаем природу силой интеллекта, а не физически».
Не соглашусь. Представьте поединок двух боксеров, один из которых использует против соперника прибор, угнетающий психику. Судья зачтет такому победу, ведь он использовал интеллектуальное изобретение? Не только не зачтет. Федерация бокса лишит этого спортсмена всех наград и запретит выступать.
Когда мы применяем технику против природы – это вовсе не победа интеллекта. Весь технический арсенал, применяемый против природных объектов: бульдозеры, вертолеты, экскаваторы, квадроциклы, снегоходы, ружья, капканы, электроника, химические вещества – все, чему природа не может ничего противопоставить – грубая физическая сила.
В природе имеет место огромное количество обратных связей, как положительных, так и отрицательных, которые регулируют происходящие изменения. Применяя грубую силу, люди сами навлекают на себя ответную реакцию, которая проявляется в природных катастрофах и вспышках неизвестных болезней.
Человек возвел принцип «кто сильней, тот и прав» в абсолютное правило. Поэтому стоит ли удивляться, что он действует и между самими людьми, как и между государствами?
«Человек рассматривает себя как господина природы и постоянно воюет с ней, покоряет ее, – пишет Валерий Губин. – А поскольку он сам – часть природы, то часто воюет и с самим собой, подрывая корни своего существования».
В свое время неправильное толкование закона борьбы за существование привело к возникновению социал-дарвинизма. Это учение пыталось оправдать научным путем грабеж слабых людей и народов. Его пропагандисты утверждали, что человеческое общество по сути ничем не отличается от животного. Поэтому сильные люди имеют законное право грабить слабых, не испытывая угрызений совести. Сомнения в справедливости такого права подавлялись утверждением, что так живут животные и, следовательно, это правильно. Человеческое общество может стать нормальным только путем подражания животным, доказывали социал-дарвинисты.
С последним утверждением можно полностью согласиться, так как животные – это наглядное воплощение мысли и воли Творца всего сущего. Вот только трактовка правил жизни животных и в их числе права силы не имеют ничего общего с действительностью.
Можно ли сделать вывод, что право силы является естественным и оправданным, ведь благодаря ему люди заселили всю планету, вытеснив прочие виды? Если забыть о совести и нравственности и думать только интересами человека, то и тут получается отрицательный ответ. Разрушение экологического баланса всей планеты, которое стало результатом применения данного принципа, неумолимо приближает всеобщий коллапс и кончину цивилизации.
Как видим, «святой» принцип права силы ведет в могилу самих победителей. Но в таком случае можно ли говорить о его правильности и безопасности дальнейшего применения? Тут впору говорить о человеческой глупости, патологической жадности, эгоизме и агрессивности, которые обнулили в нем здравый смысл.
В сказках разных народов не раз обыгрывался сюжет, когда сильный человек, не считающийся в связи с таким преимуществом с окружающими, в конце концов плохо заканчивал. Но люди эти сказки восприняли в очень узком смысле и соответствующих выводов не сделали. Что доказывает еще одну губительную черту нашего вида – не применять на практике бесплатно доставшуюся мудрость.
Грубая сила выступает наперекор гармонии, справедливости, порядку и законам природы. Потому ей не может быть оправдания. Как видим, принцип «кто сильней, тот и прав» оказался, мягко говоря, сомнительным. Тогда возникает вопрос: Что сильнее и важнее силы? Чем руководствоваться, если не силой?
Иисус Христос и апостол Павел учили, что нет ничего важнее любви. Иммануил Кант утверждал, что важнее всего долг. В Уставе средневековых рыцарей на первом месте значилась честь. Даниил Гранин считал главным в человеке совесть. Авторы Концепции общественной безопасности придают большое значение мере. Я бы добавил еще порядок, и ответственность. Ну и, наверное, все согласятся, что в этом перечне есть место закону, при том условии, что это истинный, природный закон, а не придуманный кем-то для чего-то или кого-то. Все ценности, перечисленные в этом абзаце важнее и сильнее силы. Примечательно, что они не противоречат друг другу, ибо являются ценностями высшего порядка. А вот хваленый человеческий интеллект в этом ряду отсутствует, так как может противоречить высшим ценностям, может проявляться и со знаком плюс, и со знаком минус.
Таким образом, мы приходим к выводу: право грубой силы не является важнейшим природным принципом. В животном мире оно носит ограниченный характер и применяется лишь для поддержания жизни. Только люди возвели эту варварскую позицию в абсолютное правило. Оно нарушает законы природы и существующий на нашей планете порядок, заключающийся в гармоничном балансе всего биоразнообразия. Человек в силу данных ему возможностей, должен совершенствовать этот порядок, а не ломать и крушить.
ООН обязана законодательно запретить применять данный принцип в отношениях с природой и на межгосударственном уровне. Из этого запрета проистекают многие следствия.
Так как мы начали с политики США, то с них и продолжим. Правительство страны обязано вернуть коренным народам незаконно отнятые путем грубой силы территории.
Но это так сказать, локальный вопрос. Перейдем к глобальному.
Земное биоразнообразие животных и растений абсолютно законно, а вот лишение их мест обитания путем грубого отнятия – вопиюще противозаконно. И если мы считаем себя цивилизованными и порядочными, то обязаны вернуть природе отнятое и восстановить порушенные экосистемы.
Сами же люди должны так обустроить свое существование на планете, чтобы не мешать другим ее обитателям и не становиться угрозой существования всей планеты. «Высшее благоразумие – это принять трудное решение оставить сей мир в таком виде, в каком мы его застали», – писал Балтасар Грасиан.
Публикации
РАПСИ публикует текст лекции главы Конституционного суда России Валерия Зорькина на тему «Право силы и сила права». С лекцией председатель КС РФ выступил в четверг в ходе Международного юридического форума в Санкт-Петербурге.
Особенности современной «эпохи перемен»
Одним из главных факторов сегодняшних перемен стала набирающая темп и масштабы глобализация, которая наращивает плотность коммуникаций между странами и регионами и углубляет их взаимосвязанность и взаимозависимость. Глобализация, как и любое значительное явление социальной жизни, имеет позитивные, и негативные аспекты. На позитивных останавливаться не буду – они хорошо известны. А вот среди негативных аспектов я бы выделил то обстоятельство, что глобализация вносит в нашу жизнь колоссальную неустойчивость, обнажающую хрупкость, зыбкость, неопределенность современного мира. Кто-то, поняв все это, начинает вести себя осторожнее, по принципу «только бы не обрушилось». А кто-то цинично стремится использовать эту «хрупкость бытия» в своих интересах.
Уже в начале 90-х годов прошлого века политические аналитики стали интерпретировать ситуацию в терминах теории катастроф. А в первом десятилетии нынешнего века формулировки типа «глобальная турбулентность» и «творящий хаос» проникли и в публичный лексикон действующих политиков. Свой весомый вклад в эти процессы внес и мировой экономический кризис, ставший детонатором кризисных процессов во всех других сферах мировой жизни.
Эти трансформации национальной и глобальной реальности, а также изменение политического языка описания реальности, – давайте честно признаем – вызвали своего рода «концептуальный шок» среди значительной части правоведов. Поскольку никакие действующие правовые доктрины не имели для освоения подобной «турбулентно-хаотической реальности» соответствующего концептуального аппарата.
Нельзя сказать, что мировое юридическое сообщество на описанную ситуацию никак не реагировало. Однако эти реакции пока что не привели к системному переосмыслению национальных и международных правовых систем в соответствии с меняющейся глобальной реальностью.
Я не стал бы ставить в вину юридическому сообществу подобную консервативность мышления. Прежде всего, потому, что юристы в силу специфики их социальной роли обязаны быть консервативными. А кроме того, юридическое сообщество – всегда плоть от плоти общества. И не может избежать дестабилизирующих влияний «турбулентно-хаотических» процессов, происходящих в обществе. И наконец юридическое сообщество той или иной страны всегда глубоко связано с конкретной социокультурной определенного общества и государства, и не может полностью «отряхнуть с ног» эту многообразную систему связей.
Между тем, процесс «турбулентно-хаотизирующей» глобализации оказывает возрастающее социокультурное давление на общество и юридическое сообщество каждой страны. И нередко ставит новые, иногда весьма сложные, философско-правовые вопросы, связанные с проблемой соотношения силы права и «права» силы.
Право и справедливость. Социальная опора права
Эпохи перемен всегда «испытывают на прочность» большинство социально-государственных конструкций. Именно в «эпохи перемен» резко расширяется – и в пределах государств, и в сфере межгосударственных отношений – то пространство конфликтов и коллизий, которое должно быть введено в берега силой права. Причем эти перемены – даже эволюционные, а тем более революционные, – никогда не бывают в полной мере «опережающим образом» освоены средствами правового регулирования.
В этих условиях решающим фактором обеспечения социально-государственной устойчивости является широкая общественная поддержка власти и государства. Без такой поддержки никакой народ и никакое государство «тест на перемены» успешно пройти не могут. И главную роль в этой поддержке играют укоренившиеся в обществе массовые представления о должном, благом и справедливом.
Но эти представления – несмотря на уже довольно далеко зашедшие процессы глобализации – в нынешнем мире по-прежнему очень и очень разные. Думаю, что в споре между заявленными около 20 лет назад концепциями либеральной глобализации по Френсису Фукуяме и взаимодействия цивилизаций по Сэмюэлю Хантингтону наша эпоха склоняется к правоте Хантинтона. Или, точнее, к объективному признанию того, что концепции должного, благого и справедливого в разных социокультурных ареалах мира отличаются очень существенно и не могут быть сведены к неким универсальным парадигмам «справедливого права».
Что это означает? То, что, с одной стороны, действительно существует весьма широкая сфера социокультурных представлений, общих для всего человечества и составляющих «универсальный корпус согласия» в отношении должного, благого и справедливого. И то, что, с другой стороны, в массовом сознании каждого общества существуют сферы исторически, религиозно, социокультурно обусловленного, где эти представления о справедливом и должном оказываются специфичны.
Отсюда следует, что любые юридические новеллы, способные ввести новизну «эпохи перемен» в правовые берега, обязаны соотноситься с моральными нормами социального большинства. Здесь я считаю уместным сослаться на крупнейшего французского социолога Пьера Бурдье. Который подчеркивал, что право и правоприменение может быть эффективным лишь в том случае, если закон и норма его юридического толкования созвучны общественным представлениям о справедливости.
То есть, массовые морально-этические представления, укорененные в религиозной традиции конкретного народа, в его исторической культуре и опыте, в его специфическом менталитете, – это не мелочи, на которые правоустановитель вправе не обращать внимание. Это – сфера таких социальных ценностей, которые не могут быть «отменены» правовыми актами или быстро подвергнуты волюнтаристской «перековке». И, главное, именно в «эпохи перемен», когда неизбежно слабеет система правового регулирования со стороны писаного закона, эта сфера социальных ценностей нередко оказывается ключевым регулятором, спасающим общество и государство от погружения в неправовой хаос «войны всех против всех».
В связи с этим отмечу, что все крупные исторические правовые достижения человечества – Законы Хаммурапи, системы Римского и Магдебургского права, наполеоновский Кодекс, – создавались на основе тех представлений о справедливом, благом и должном, которые были укоренены в массовом сознании, характерном для соответствующей эпохи и соответствующего культурно-исторического ареала. И большинство исторических провалов правового регулирования связано именно с такими катастрофическими разрывами между массовым социальным и формально-правовым долженствованием.
Мне могут возразить, что все это касается лишь обществ, не прошедших этап модернизации. И что учет «ретроградных» социокультурных норм конкретных обществ и государств лишь консервирует архаику и тормозит победное движение глобального человечества к единым для него нормам права и справедливости.
В связи с этим отмечу, что даже в наиболее модернизированных странах нынешнего мира представления о «справедливом праве» отличаются очень сильно. Так, например, большая часть штатов США практикует и не собирается отменять смертную казнь. В скандинавских странах уровень налогообложения богатых, достигающий 70-80% дохода, социальное большинство не считает несправедливым посягательством на священное право частной собственности. А в современной Японии, которую вряд ли можно вывести «за скобки» модернизированного мира, широкой практикой разрешения правовых споров является достижение справедливого согласия сторон не через судебные решения, а на основе убеждения сторон конфликта неформальными группами посредников.
Модернизация и регулирующая роль государства
Многие эксперты утверждают, что одним из главных признаков нынешней «эпохи перемен» является ширящийся под давлением глобализации мировой процесс политико-правовой модернизации. Я разделяю это мнение. Но в то же время не могу не отметить, что при этом модернизация в западной политической мысли почти всегда понимается как вестернизация. То есть, как перенос на почву модернизируемых обществ и государств тех институтов и образцов политического устройства и – что для нас крайне важно – правовых норм и систем правовой регуляции, которые выстроены и применяются в развитых странах Запада.
При этом в подробно разработанных на Западе теориях модернизации практически всегда концептуальным «ядром» и обязательным приоритетом модернизации является создание демократической социально-государственной и правовой системы. То есть, демократия в таких теориях оказывается базовым предварительным условием модернизации. Причем демократизация в этих теориях включает максимальное ослабление государственно-правовой регуляции всех сфер жизни общества.
Хочу подчеркнуть, что я являюсь убежденным сторонником демократического устройства общества и государства. Однако такой упрощенный подход к соотношению модернизации и демократии, признаюсь, вызывает у меня глубокое недоумение.
Прежде всего, такой подход мне представляется глубоко антиисторичным. Авторы подобных теорий модернизации/вестернизации почему-то забывают, что развитые страны Запада шли к своему нынешнему демократическому социально-государственному устройству несколько столетий. И ни одна из них не преодолела движение из традиционного общества в модернизированное одним краткосрочным «прыжком».
Во-вторых, модернизация всех без исключения стран Запада была очень болезненной и кровавой. Этот процесс уже достаточно детально исследован учеными. Которые в целом признают, что, например, успех модернизации в Англии оказался обеспечен свирепостью законов и мощью государственных механизмов, обеспечивавших неукоснительное законоисполнение. Стоит вспомнить и о том, что в нынешней стране «образцового демократического модерна», Соединенных Штатах Америки, полтора века назад для перехода к успешной модернизации понадобилась кровавая гражданская война Севера и Юга.
И это не отдельные случаи. Я не раз задавал вопрос о «демократизации и модернизации» своим зарубежным коллегам. И ни один из них не смог привести пример, когда кардинальная модернизация общества и государства произошла в результате предварительного укоренения институтов развитой демократии. А вот обратные примеры долго искать не требуется. Проведенные в последние десятилетия социально-политические исследования в разных странах мира убедительно показывают, что демократизация и ослабление жесткости регулятивных функций государственно-правовых институтов возникают и упрочиваются только в ходе и в результате успешной модернизации, но не в качестве ее предпосылки. Выразительный пример из этого ряда – «сингапурское чудо» », ставшее, как показывают специалисты, результатом авторитарной модернизации.
Представляется, что миф о благом влиянии ослабления государственной регуляции как предпосылке модернизационных реформ вырос из либеральных постулатов «свободной рыночной экономики». Основой такой – на мой взгляд, ошибочной – мифологизации модернизационного процесса является выстраивание научно некорректной аналогии между «невидимой рукой рынка» и «дремлющей социальной стихией общества». Тому, и другому просто не нужно мешать, и они, мол, сами создадут наилучшее, то есть оптимальное в данных условиях, состояние экономики, общества и государства.
Не буду оспаривать экономическую часть этой аналогии – это за рамками моей профессиональной компетенции. Хотя в ходе нынешнего глобального экономического кризиса большинство крупных экономистов признало, что первоисточником кризиса стало именно чрезмерное доверие к «невидимой руке рынка», которое привело к глобальному дерегулированию базовых финансовых институтов.
Однако в части государственно-правового регулирования общественной жизни оснований для опровержения данной аналогии более чем достаточно. Помимо того, о чем я уже сказал, хочу обратить внимание на очень показательный пример нынешней Ливии.
Ливия до внешнего вмешательства с целью свержения Каддафи представляла собой типичный пример авторитарной модернизации. Там был жесткий авторитарный государственный режим. И одновременно были самый высокий уровень жизни в арабской Африке, развитая система социальной защиты населения, современная система среднего и высшего образования, растущая экономика.
Внешнее вмешательство с целью «свержения авторитарного тирана и установления демократии» – обрушило страну в глубокое средневековье и безгосударственное состояние. А вместо демократической модернизации и правового государства население получило разгул сотен крупных и мелких этноплеменных банд, который уже выплеснулся далеко за пределы бывшей ливийской государственной территории.
Не могу не заметить, что очень похожий процесс «демократизирующего обрушения государственности» за счет внешнего вмешательства сейчас происходит в Сирии и Йемене.
В качестве резюме по данной теме еще раз напомню тот многократно доказанный, начиная с древности, факт, что любое крупное общество слишком сложно и велико для того, чтобы напрямую исполнять многообразные функции политического, экономического, социального, правового регулирования. Это тем более касается современных обществ, представляющих собой социальные организмы невероятной сложности. И это тем более касается обществ, широко открытых глобализирующемуся миру и вдобавок поставившими перед собой амбициозные задачи глубокой модернизации. В таких условиях либеральной идеологемы «государство – ночной сторож» с минимальными функциями – для решения задач развития категорически недостаточно. В таких условиях истинным приоритетом демократизации является не ослабление регулятивной государственной роли, а улучшение правового регулирования во всех сферах социально-государственной жизни. Такое регулирование должно быть умным, осторожным, соотносимым с состоянием, целями и ценностями общества.
Только это, я убежден, позволит демократизировать и совершенствовать государство. Только это может совершенствовать и, в том числе, не побоюсь этого слова, – воспитывать – общество. И только таким путем можно идти к цели создания полноценного правового общества и правового государства.
Государственный суверенитет и международное право
Через месяц исполнится 70 лет со дня основания Организации Объединенных Наций. Безусловная и великая заслуга ООН, которую никто и ничто не в силах умалить – тот факт, что человечество прожило эти 70 лет без большой войны. Безусловная проблема ООН – тот факт, что механизмы организации не позволили предотвратить множество кровавых и трагичных по последствиям локальных войн.
ООН, как следует и из ее названия, и из ее устава, является организацией объединенных наций-государств. То есть она создана и функционирует на основе добровольных решений суверенных государств, которые в рамках ООН объединяют свои усилия для достижения общих целей в глобальном мире. Эти суверенные государства предоставили ООН право принимать решения, затрагивающие национальные интересы всех государств-членов. Вслед за ООН совместными решениями суверенных государств были созданы и другие международные организации, которым было предоставлено право принятия решений, затрагивающих национальные интересы государств-членов.
Такие решения государств, присоединившихся к ООН и другим международным организациям, не могли не поставить вопрос о взаимоотношениях международных правовых актов с национальными правоустановлениями. И я хочу изложить свою правовую позицию по данному вопросу. Которая, отмечу, в целом согласуется с позицией ряда моих коллег из Конституционных судов Европы.
Я считаю, что участие России в различных международных Конвенциях и Соглашениях глобального и регионального уровня никак не означает делегирования на этот уровень той или иной части государственного суверенитета России. Членство в ООН подразумевает объединение, а не делегирование суверенитетов. ООН создавалась именно на основе идеи объединенных наций (United Nations) и объединенных суверенитетов (joint Sovereignties, «pooling» Sovereignties).
Соответственно, участие России в международных Соглашениях и Конвенциях означает лишь то, что Россия добровольно возлагает на себя обязательства, перечисленные в этих международных документах. И оставляет за собой суверенное право окончательных решений в соответствии с Конституцией Российской Федерации в случае спорных моментов или правовых коллизий.
Подчеркну, что положение о приоритете национального права четко записано в российской Конституции. Так, в соответствии с частью 1 статьи 15 нашей Конституции, Конституция России имеет высшую юридическую силу в системе правовых актов. Но одновременно в части 4 той же статьи 15 Конституции РФ записано, что составной частью правовой системы России являются общепризнанные принципы и нормы международного права и международные договоры. Что в тех случаях, когда международным договором России предусмотрены иные нормы, чем закрепленные в национальном законе, применяются нормы международного договора. И это обстоятельство нередко рассматривается как коллизия в нашем Основном Законе.
Я убежден, что коллизии нет. В силу верховенства Конституции, международные правоустановления должны интерпретироваться как конкретизация положений Конституции. Но они не могут быть применены, если выходят за пределы заложенного в Конституцию правового смысла. Аналогичные по смыслу решения-прецеденты в отношении конституционной интерпретации международных правовых норм уже известны и широко обсуждаются в мировом сообществе юристов-конституционалистов.
Так, например, Федеральный конституционный суд Германии в нескольких своих постановлениях сформулировал и обосновал правовую позицию «об ограниченной правовой силе постановлений Европейского Суда». Согласно этой позиции, «государство вправе не учитывать решение Европейского Суда в случаях и в частях, противоречащих конституционным ценностям, защищаемым Основным законом Германии». Конституционный суд Австрии по таким же основаниям отверг правовую позицию Европейского Суда. Отметив необходимость учитывать судебную практику и решения ЕСПЧ, австрийский Конституционный суд указал, что не может допустить применения решений и правовых позиций Европейского Суда, которые противоречат принципам Конституции Австрии. Аналогичные решения об отказе признать правовую позицию Европейского суда из-за ее противоречия принципам национальной Конституции приняли конституционные суды Франции и Швейцарии.
Близкие к этому позиции сформулированы также Конституционным Судом РФ (Постановление от 6 декабря 2012).
Конституция и международное уголовная юстиция. Отмечу, что Россия подписала, но так и не ратифицировала Римский Статут Международного Уголовного Суда (МУС). Главная причина – в том, что некоторые его статьи противоречат и Конституции Российской Федерации, и основополагающим международным правовым документам.
Так, согласно ч.1 статье 61 Конституции гражданин Российской Федерации не может быть выслан за пределы Российской Федерации или выдан другому государству. С учетом конституционно-правового смысла понятий высылка и выдача, ратификация Устава МУС Россией требует предварительного внесения изменений в данную статью. А учитывая, что этот запрет находится в главе 2, такое изменение невозможно без принятия новой Конституции!
Далее, в соответствии с Международной Конвенцией 1973 г. о предотвращении и наказании преступлений против лиц, пользующихся международной защитой, в том числе дипломатических агентов, глава государства находится под международной защитой всегда, когда он находится на территории иностранного государства. В то же время Статут МУС в статье 27 указывает на недопустимость ссылки на должностное положение обвиняемого, что предполагает применение Статута к главам государств и правительств, членам правительства и парламента.
Одновременно Статут МУС в этой статье вступает в противоречие со ст. 91 и 98 Конституции РФ, гарантирующим неприкосновенность Президента, членов Совета Федерации и Государственной Думы. Предусматриваемые ч. 3 ст. 20 Статута изъятия из принципа non bis in idem (запрет судить дважды за одно и то же преступление) – противоречат ст. 50 Конституции РФ, не допускающей никаких исключений из указанного принципа. Статья 89 Статута о передаче обвиняемых лиц МУС – противоречит ст. 61 российской Конституции, гарантирующей, что гражданин Российской Федерации не может быть выслан за пределы РФ или выдан другому государству.
Однако я полагаю, что есть и другая причина того, что Римский Статут МУС не подписали и не ратифицировали многие страны мира. Она состоит в том, что эти страны испытывают определенное – и, как я показал, обоснованное, – недоверие к сложившейся системе международного уголовного права.
Эти страны не могут не «примерять на себя» описанные выше и многие другие прецеденты выхода международной уголовной юстиции за пределы своего суверенитета и своей юрисдикции.
Эти страны осознают возможность политизации Суда. Поскольку он вправе по собственному усмотрению решать, какое государство и в каких случаях демонстрирует нежелание или неспособность расследовать преступления и возбуждать уголовное преследование лиц, в них подозреваемых. И поскольку в результате Суд по своему усмотрению определяет правомочность международного вмешательства во внутригосударственные дела.
Эти страны понимают, что, например, МУС может быть использован властью или внутренними оппозиционными силами страны для того, чтобы разрешить в своих интересах внутриполитический конфликт, путем провоцирования этими силами преступных эксцессов и втягивания в этот конфликт международного правосудия. Отметим, что сейчас так действует «постмайданная» Украина, которая не ратифицировала Римский Статут, но сделал официальное заявление о признании юрисдикции МУС.
Страны, не ратифицирующие Римский Статут МУС, не могут не видеть – а в современном информационно-прозрачном мире все тайное очень быстро становится явным – что некоторые решения международных Судов принимаются на фоне мощной информационной войны против политических лидеров одной из сторон конфликта, с отчетливым предварительным «обвинительным уклоном» в отношении этой стороны, а также с использованием фальсифицированных доказательств обвинения, то есть в духе политики «двойных стандартов».
В этом смысле особые опасения вызывает практика международных Судов по внедрению правовых новелл, выходящих за рамки международного права и получающих в решениях этих судов как бы прецедентную легитимацию. Такая практика вызывает обоснованные подозрения в том, что она будет использоваться внешними силами, способными оказать скрытое давление на суды, для устранения с политической сцены неугодных государственных лидеров и внутриполитических трансформаций «мешающих» стран.
Наконец, анализ Уставов и опыта действий существующих международных Судов показывает, что безусловное признание их юрисдикции почти всегда означает не только правовой конфликт с Основным законом соответствующей страны, но и отказ от применения важнейших принципов Основного закона. То есть, добровольное изъятие в пользу международного суда важных элементов национального правового суверенитета.
Такой подход к универсализации международного уголовного права, конечно же, для многих стран, в том числе для России, представляется неприемлемым. Поскольку он ведет к подрыву фундамента международного права – принципа суверенности государства-нации и принципа создания ООН как объединения, а не изъятия суверенитетов.