что делать чернышевский дама в трауре
Что делать чернышевский дама в трауре
Дмитрий Быков: Открытый урок: Николай Гоголь «Ревизор» // 27 мая 2017 года:
[реплика из зала:]
— Вы сказали, что во всех утопиях есть катастрофа в конце.
[реплика из зала:]
— Но в «Что делать?», там же в конце вот тоже утопия. Поэтому катастрофа?
[Дмитрий Быков:]
— Да. Где? А что там случилось? «В Пассаж!— сказала дама…» Ой, молодец! Ой, какой дельный вопрос! «В Пассаж!— сказала дама в трауре, только теперь она была уже не в трауре». Почему она не в трауре? Почему она была в нём? Кто читал «Что делать?» Ох, дети, вот роман! Это же русский Дэн Браун. Это такая шифрограмма. Там зашифровано… До сих пор сидят поколения исследователей, пытаются понят. В «Что делать?» есть целые абзацы, где содержатся ряды цифр, совершенно не нужные в повествовании. Перечисляется имущество такого-то, доходы и десятины такого-то. Зачем? Это цифровой шифр, которого в романе очень много. Роман шифрован. И поняли это только те, кто знал — соратники Чернышевского по борьбе. А что означает финальная дата романа? Почему роман датирован? Почему там в конце стоит 4-е апреля [1863]? Это дата, на которую Чернышевский назначает русскую революцию, на которую он назначает восстание. Почему дама в трауре уже не в трауре? Потому что у неё сидел близкий родственник, а теперь вышел на свободу. Финал романа — это праздник. Описанием грандиозного празднества заканчивается. Что празднуют? Победу революции. Но он не может это открытым текстом написать. Пишет: «А что же произошло? Эдак вы начинаете рассказывать о 65-м годе?» — «Да» — «Кто же, помилуйте, кто же будет вас слушать?» — «Вам угодно будет меня слушать». Последняя фраза романа — все помнят? «Надеюсь дождаться этого довольно скоро». Чего «надеюсь дождаться»?
[Дмитрий Быков:]
— Правильно. Конечно, да? Вот этот катаклизм туда и заложен. И, кстати, отцы, правда, вот нечего будет делать когда, наступит свободное время,— почитайте «Что делать?». Я уверен, что при правильном чтении люди проследят некоторые коды. Если бы кто-то взял на себя задачу серьёзно прочитать коды «Что делать?», я думаю, мы бы узнали очень много о таинственных перемещениях средств русских революционеров, о подпольной деятельности Чернышевского. Эти связи до сих пор не выявлены. Он был конспиратором не хуже, чем литератором. Но эту детективную задачу вы можете отложить себе на лето. Глядишь, и бабки какие-нибудь найдёте.
Дмитрий Быков на презентации романа «Июнь» // Московский Дом Книги, 21 сентября 2017 года:
[реплика из зала:]
— Хорошо, тогда другой… тогда другой вопрос. Вы сказали, что вы начали читать новый курс лекций в школе. Они будут выложены на интернете или это только для…
[Дмитрий Быков:]
— Не знаю, не знаю. Вообще это не курс лекций. Это такой семинар, который называется «Бейкер-стрит, [221б]». Там я детьми соби… Ну он междисциплинарный, как это сейчас принято. Я собираюсь разгадывать там с детьми великие тайны. Ну, например, кто был Григорий Отрепьев, или была ли сожжена Жанна д’Аарк или Жанна [нрзб.] это всё-таки она, или «Тайна Эдвина Друда», или упомянутая Женщина из Исдален, или Зодиак. Вот такие вещи. Причём, мне кажется, я, кстати, набрёл на интересную вещь. Вот это я с ними намерен рассмотреть в ближайшее время. В романе Чернышевского «Что делать?» встречаются целые абзацы, состоящие из цифр, цифр на первый взгляд ненужных: рост и вес Рахметова, стоимость того или иного имения, его площадь и т.д. Это шифр совершенно очевидный. И я нашёл упоминание книги, по которой надо расшифровывать эти цифры. В романе «Что делать?» упоминается только одна книга, и упоминается дважды. Какая?
[реплика из зала:]
— Может быть, Библия?
[Дмитрий Быков:]
— Да совсем нет. Но близко. Это толкование Ньютона Евангелия от Матфея. Это книга, которую читает Рахметов. Это идеальная книга для дешифровки, потому что она трудно доставаема и доступна прежде всего в Лондоне, к которому адресована значительная часть романа. Я эти цифры подставил и эту книгу 1740-го года нашёл благодаря лондонским друзьям. Удивительные вещи, ребята, удивительные, да? Если бы фонд «Народной воли» где-то сохранился, я бы нашёл эти деньги. Но, к сожалению, они давно потрачены. Но в общем вот это мне интересно. Вот этим я буду заниматься. Это не… совсем не лекции, это попытка вовлечь детей в исследовательскую работу — расшифровка великих шифров. Вот так бы я сказал.
Дмитрий Быков «Российское образование в XXI веке: назревшие перемены и возможные вызовы» // 422-е заседание Совета Федерации Федерального Собрания Российской Федерации, 8 ноября 2017 года:
Дама в трауре в романе «Что делать?»: характеристика, образ, описание | Н. Г. Чернышевский
 |
| Портрет молодой женщины в шляпе. Художник Рамон Касас |
Дама в трауре является одной из второстепенных героинь романа «Что делать?» Н. Г. Чернышевского.
В этой статье представлена цитатная характеристика дамы в трауре в романе «Что делать?», характеристика, образ, описание.
Дама в трауре в романе «Что делать?»: характеристика, образ, описание
Дама в трауре впервые упоминается в главе 3 подглаве XXIX, которая посвящена биографии Рахметова.
Возраст дамы в трауре – 19 лет на момент ее знакомства с Рахметовым, ориентировочно в 1857 г.:
Дама в трауре является небедной дамой, независимой, умной и порядочной женщиной:
«Дама была вдова лет 19, женщина не бедная и вообще совершенно независимого положения, умная, порядочная женщина.» (глава 3 подглава XXIX)
Знакомство с Рахметовым
Ориентировочно в мае 1857 г. Рахметов видит на улице женщину, которая не может справиться с лошадью, которая везет ее коляску. Рахметов бросается помочь женщине и останавливает лошадь, н при этом получает травму груди и ноги. Дама в трауре размещает раненого у себя дома и сама в течение 10 дней ухаживает за ним.
Женщина влюбляется в Рахметова, тот отвечает ей взаимностью. Видя скромную одежду Рахметова, дама решает, что он беден, но это ее не останавливает – она сама предлагает ему повенчаться. Однако Рахметов отказывается, так как не хочет связывать себя узами брака. Тогда вдова предлагает ему быть просто любовниками, пока это возможно, но тот отказывается и от этого. Он не хочет связывать себя отношениями, так как это может мешать его общественной деятельности:
«Месяца через два после этого – дело было в конце мая – Рахметов пропадал на неделю или больше, но тогда никто этого не заметил, потому что пропадать на несколько дней случалось ему нередко. Теперь Кирсанов рассказал следующую историю о том, как Рахметов провел эти дни. Они составляли эротический эпизод в жизни Рахметова. Любовь произошла из события, достойного Никитушки Ломова. Рахметов шел из первого Парголова в город, задумавшись и больше глядя в землю, по своему обыкновению, по соседству Лесного института. Он был пробужден от раздумья отчаянным криком женщины; взглянул: лошадь понесла даму, катавшуюся в шарабане, дама сама правила и не справилась, вожжи волочились по земле – лошадь была уже в двух шагах от Рахметова; он бросился на середину дороги, но лошадь уж пронеслась мимо, он не успел поймать повода, успел только схватиться за заднюю ось шарабана – и остановил, но упал. Подбежал народ, помогли даме сойти с шарабана, подняли Рахметова; у него была несколько разбита грудь, но, главное, колесом вырвало ему порядочный кусок мяса из ноги. Дама уже опомнилась и приказала отнести его к себе на дачу, в какой‑нибудь полуверсте. Он согласился, потому что чувствовал слабость, но потребовал, чтобы послали непременно за Кирсановым, ни за каким другим медиком. Кирсанов нашел ушиб груди не важным, но самого Рахметова уже очень ослабевшим от потери крови. Он пролежал дней десять. Спасенная дама, конечно, ухаживала за ним сама. Ему ничего другого нельзя было делать от слабости, а потому он говорил с нею, – ведь все равно, время пропадало бы даром, – говорил и разговорился. Дама была вдова лет 19, женщина не бедная и вообще совершенно независимого положения, умная, порядочная женщина. Огненные речи Рахметова, конечно, не о любви, очаровали ее: «я во сне вижу его окруженного сияньем», – говорила она Кирсанову. Он также полюбил ее. Она, по платью и по всему, считала его человеком, не имеющим совершенно ничего, потому первая призналась и предложила ему венчаться, когда он, на 11 день, встал и сказал, что может ехать домой. «Я был с вами откровеннее, чем с другими; вы видите, что такие люди, как я, не имеют права связывать чью‑нибудь судьбу с своею». – «Да, это правда, – сказала она, – вы не можете жениться. Но пока вам придется бросить меня, до тех пор любите меня». – «Нет, и этого я не могу принять, – сказал он, – я должен подавить в себе любовь: любовь к вам связывала бы мне руки, они и так нескоро развяжутся у меня, – уж связаны. Но развяжу. Я не должен любить».» (глава 3 подглава XXIX)
Отказ Рахметова становится тяжелым ударом для несчастной вдовы. Судя по всему, после этого в ее жизни происходит перелом, после которого она сама становится «особенным человеком»:
«Что было потом с этою дамою? В ее жизни должен был произойти перелом; по всей вероятности, она и сама сделалась особенным человеком. Мне хотелось узнать. Но я этого не знаю, Кирсанов не сказал мне ее имени, а сам тоже не знал, что с нею. » (глава 3 подглава XXIX)
Спустя год Рахметов исчезает из Петербурга и, судя по всему, отправляется в Европу, а потом – в США. Никто не знает точно, где он сейчас и чем занимается:
«Когда прошло месяца три-четыре после того, как он пропал из Москвы, и не приходило никаких слухов о нем, мы все предположили, что он отправился путешествовать по Европе. Догадка эта, кажется, верна.» (глава 3 подглава XXIX)
«. через год во всяком случае ему «нужно» быть уже в Северо-Американских штатах, изучить которые более «нужно» ему, чем какую‑нибудь другую землю. » (глава 3 подглава XXIX)
Знакомство с Кирсановыми и Бьюмонтами
Спустя 5-6 лет после разрыва с Рахметовым, то есть в 1862-1863 гг., дама в трауре знакомится с семьями Кирсановых и Бьюмонтов. В этот день все они вместе едут на загородную прогулку, пикник, а затем отдыхают и веселятся в доме старика Полозова:
«Да ведь она познакомилась с Никитиным тогда же, как с Кирсановыми и Бьюмонтами, на этом пикнике, бывшем в конце нынешней зимы?»
На этой вечеринке дама в трауре ведет себя буйно и много дурачится:
«На небуйных санях сидели Кирсановы и Бьюмонты; на буйных четыре человека молодежи и одна дама, и от нее‑то все буйство буйных саней.» (глава 5 подглава XXIII)
«– Превосходно. Я ж вам говорила, что пустяки: устала, потому что много дурачилась. Теперь буду солиднее.
На этой вечеринке героиня одета во все черное, как будто у нее траур. При этом она вряд ли носит траур по давно умершему мужу. Вероятно, это траур посвящается Рахметову, который долго не возвращается в Россию из-за границы:
«– Нет, нет! – говорят трое других. Но что ж это дама буйных саней вся в черном? Траур это, или каприз?» (глава 5 подглава XXIII)
«– В самом деле! Карл Яковлевич, пожалуйста, на минуту. Вы не встречались в Америке с тем русским, о котором они говорили?
– Да.» (диалог Мосолова и Бьюмонта о Рахметове, глава 5 подглава XXIII)
Когда на вечеринке дама в трауре видит счастливые пары Бьюмонтов и Кирсановых, это причиняет ей боль и напоминает о ее несчастной любви к Рахметову:
«Они садятся подле своих жен. Кирсанов обнял Веру Павловну; Бьюмонт взял руку Катерины Васильевны. Идиллическая картина. Приятно видеть счастливые браки. Но по лицу дамы в трауре пробежала тень, на один миг, так что никто не заметил, кроме одного из ее молодых спутников; он отошел к окну и стал всматриваться в арабески, слегка набросанные морозом на стекле.» (глава 5 подглава XXIII)
Кирсановым и Бьюмонтам понимают, что дама в трауре несчастна, хотя и пытается казаться веселой:
«Катерина Васильевна пошла укладывать уставшую гостью.
– Бедная! – проговорили в один голос, когда они ушли из зала, все трое остальные, бывшие в небуйных санях.» (глава 5 подглава XXIII)
«– Все‑таки бедная! – сказала Катерина Васильевна. – Будем при ней врознь. Мы с тобою, Верочка, а Чарли с Сашею.» (глава 5 подглава XXIII)
«Расстраивающее впечатление, на четверть часа произведенное дамою в трауре, прошло, исчезло, забылось, – не совсем, но почти.» (глава 5 подглава XXIII)
На этой вечеринке дама в трауре вдруг решает немного поспать. Ее ненадолго укладывают в одной из комнат. Оставшись одна, она на самом деле не спит, а садится в кресло и о чем-то думает. Вероятно, о Рахметове. По словам ее приятеля Мосолова, она часто уединяется таким образом под предлогом того, что ей хочется спать:
«Дама в трауре сидела, пододвинув кресла к столу. Левою рукою она облокотилась на стол; кисть руки поддерживала несколько наклоненную голову, закрывая висок и часть волос. Правая рука лежала на столе, и пальцы ее приподымались и опускались машинально, будто наигрывая какой‑то мотив. Лицо дамы имело неподвижное выражение задумчивости, печальной, но больше суровой. Брови слегка сдвигались и раздвигались, сдвигались и раздвигались.
В ходе вечеринки дама в трауре сначала советует молодежи не жениться и не влюбляться. Затем она говорит, что все-таки можно влюбляться и жениться, но разборчиво и без обмана:
«. слушайте, дети мои, наставление матери: не влюбляйтесь и знайте, что вы не должны жениться». Она запела сильным, полным контральто. » (глава 5 подглава XXIII)
«Дальше, дети, глупость; и это, пожалуй, глупость; можно, дети, и влюбляться можно, и жениться можно, только с разбором, и без обмана, без обмана, дети.» (глава 5 подглава XXIII)
«Так можно жениться и любить, дети: без обмана; и умейте выбирать.» (глава 5 подглава XXIII)
В гостях на вечеринке она ведет себя без церемоний. Например, в какой-то момент она прямо заявляет, что хочет спать. В итоге хозяева отводят ее в спальню, где та отдыхает:
«– Нет, я устала, – сказала она минут через пять, спокойно вставая с дивана. – Мне надобно отдохнуть, уснуть час-полтора. Видите, я без церемонии, ухожу. Пойдем же, Мосолов, искать старикашку, он нас уложит.» (глава 5 подглава XXIII)
На этой вечеринке спутником героини является молодой человек по фамилии Мосолов:
«– Нет, ничего, это так; дайте воды, не беспокойтесь, Мосолов уже несет. Благодарю, Мосолов; – она взяла воду, принесенную тем молодым ее спутником, который прежде отходил к окну, – видите, как я его выучила, все вперед знает. Теперь совершенно прошло. Продолжайте, пожалуйста; я слушаю.» (глава 5 подглава XXIII)
Свадьба с Рахметовым
Спустя два с лишним года, в 1865 г., мы снова видим даму в трауре, но теперь она одета в яркое розовое платье с букетом в руке. Рядом с ней в коляске сидит «мужчина лет тридцати». Судя по всему, это Рахметов, так как ему в этот период как раз около 30 лет. Даме в трауре на этот момент 25 лет. По ее словам, она больше двух лет ждала этого дня, то есть возвращения Рахметова или венчания с ним:
«– В Пассаж! – сказала дама в трауре, только теперь она была уже не в трауре: яркое розовое платье, розовая шляпа, белая мантилья, в руке букет. Ехала она не одна с Мосоловым; Мосолов с Никитиным сидели на передней лавочке коляски, на козлах торчал еще третий юноша; а рядом с дамою сидел мужчина лет тридцати. Сколько лет было даме? Неужели 25, как она говорила, а не 20? Но это дело ее совести, если прибавляет.
– Да, мой милый, я два года ждала этого дня, больше двух лет; в то время, как познакомилась вот с ним (она указала глазами на Никитина), я еще только предчувствовала, но нельзя сказать, чтоб ждала; тогда была еще только надежда, но скоро явилась и уверенность.
– Позвольте, позвольте! – говорит читатель, – и не один проницательный, а всякий читатель, приходя в остолбенение по мере того, как соображает, – с лишком через два года после того, как познакомилась с Никитиным?
– Да ведь она познакомилась с Никитиным тогда же, как с Кирсановыми и Бьюмонтами, на этом пикнике, бывшем в конце нынешней зимы?
– Так что ж такое? вы начиняете рассказывать о 1865 годе?
По словам исследователей, Чернышевский задумывал написать продолжение романа – вторую часть. В ней он собирался вывести в качестве центральных персонажей даму в трауре и Рахметова, которые влюблены друг в друга и которые в конце концов женятся.
Это была цитатная характеристика дамы в трауре в романе «Что делать?» Н. Г. Чернышевского, характеристика, образ, описание героини.
Что делать чернышевский дама в трауре
Николай Гаврилович Чернышевский
Из рассказов о новых людях
Роман Н. Г. Чернышевского «Что делать?» был написан в стенах Петропавловской крепости в декабре 1862-апреле 1863 г. Вскоре же напечатанный в «Современнике», он сыграл колоссальную, ни с чем не сравнимую роль не только в художественной литературе, но и в истории русской общественно-политической борьбы. Недаром тридцать восемь лет спустя В. И. Ленин так же озаглавил свое произведение, посвященное основам новой идеологии.
Номера «Современника» за 1863 г., содержавшие текст романа, были строго изъяты, и русский читатель в течение более чем сорока лет вынужден был пользоваться либо пятью зарубежными переизданиями (1867-1898 гг.), либо же нелегальными рукописными копиями.
После Великой Октябрьской социалистической революции и до 1975 г. роман был переиздан на русском языке не менее 65 раз, общим тиражом более шести миллионов экземпляров.
Как это ни странно, но до сих пор не было осуществлено научное издание романа. Текст его ни разу не был полностью прокомментирован: некоторые, понятные современникам, но темные для нас места оставались нераскрытыми или же неверно интерпретированными.
Настоящее издание впервые дает научно выверенный текст романа и полностью воспроизводит черновой автограф. В дополнении печатается записка Чернышевского к А. Н. Пыпину и Н. А. Некрасову, важная для уяснения замысла романа и долго остававшаяся ошибочно понятой. В приложении даны статьи, посвященные проблемам изучения романа, и примечания, необходимые для его правильного понимания.
Искренняя благодарность внучке великого революционера и писателя, Н. М. Чернышевской за ряд советов и неизменную дружескую помощь и М. И. Перпер за важные текстологические указания.
Из рассказов о новых людях
(Посвящается моему другу О.С.Ч.)
— Давайте чаю, расскажу.
Рассказ полицейского чиновника долго служил предметом одушевленных пересказов и рассуждений в гостинице. История была вот какого рода.
Что делать чернышевский дама в трауре
I. Детство и годы учения
Днем 7 июля 1862 года в ворота Петропавловской крепости въехала черная карета, в которой жандармы привезли Николая Гавриловича Чернышевского, арестованного по приказанию царя.
Правительство Александра II уже давно замышляло расправу над великим революционером, писателем и ученым, нетерпеливо ожидая удобного предлога, чтобы пресечь его деятельность. Духовный вождь революционного поколения «шестидесятников», стоявший во главе «Современника» – лучшего журнала эпохи, был в глазах царя и его приспешников наиболее опасным противником существовавшего строя. Его арест был предрешен.
В иных отношениях шутливо, а отчасти и серьезно он уподоблял писание автобиографии историческому повествованию, в котором должно было, начав со времен «доисторических», с легенд и мифов, перейти постепенно к фактам, к живым лицам, к действительной жизни. Он хотел воскресить обстановку, в которой жили его ближайшие предки, их понятия, бытовой уклад, чтобы дать читателям полное представление о тех впечатлениях, под влиянием которых вырастало поколение среднего сословия, родившееся на свет в коренных областях России в двадцатых годах XIX века.
Из рассказов бабушки со стороны матери, П.И. Голубевой, корни «родословного древа» были Чернышевскому известны смутно, не глубже, чем на полвека до собственного рождения. Чернышевский не знал толком, священником или дьяконом был его прадед, не знал даже и фамилии его. Генеалогические сведения о предках со стороны отца были не богаче и начинались годом его рождения (1793). Но и это Чернышевский запомнил лишь по его послужному списку. Он не поинтересовался узнать от отца отчество своего деда.
Жизнь предков Чернышевского была бедна и однообразна, как только могло быть тогда бедно и однообразно существование сельского духовенства, занимавшего на социальной лестнице низшие ступени. Некоторые из предков будущего «мужицкого демократа» переходили из духовного в крестьянское сословие – в родословной его наряду с дьяконами и священниками были и простые землепашцы.
Гавриил Иванович родился в семье дьякона села Чернышева Чембарского уезда Пензенской губернии. Фамилию свою он получил при поступлении в семинарию по названию родного села. Еще в детстве лишился он отца, и овдовевшая мать, не имея средств кормить и воспитывать сына, привела его в грязных лаптях к тамбовскому архиерею и, кланяясь в ноги, со слезами на глазах просила не оставить ее. Из жалости Гавриила Чернышевского определили в тамбовское духовное училище на «казенный кошт». Мальчик вовсе не знал грамоты, но, видимо, жаждал учиться.
В духовном училище он пробыл до 1803 года, весьма успешно окончил его и был переведен в пензенскую семинарию. По окончании ее Гавриила Ивановича как лучшего ученика определили учителем греческого языка в той же пензенской семинарии. Затем последовали назначения его библиотекарем и учителем пиитического класса семинарии.
В 1818 году случай изменил течение его педагогической карьеры. В тот год в Саратове умер протоиерей Сергиевской церкви Е.И. Голубев.
И вот тогдашний губернатор Саратова Панчулидзев обратился к пензенскому архиерею с просьбой назначить на место Голубева «лучшего студента» из окончивших семинарию, с тем чтобы получивший назначение женился на дочери покойного протоиерея.
Не забывая и о своих интересах, губернатор добавлял, что просит прислать человека достойного, ученого, но небогатого, дабы тот взялся заодно преподавать науки губернаторским детям. Выбор архиерея пал на Г.И. Чернышевского, который вообще обращал на себя внимание как человек незаурядный.
Вскоре после свадьбы Гавриила Ивановича и Евгении Егоровны Голубевой состоялось и рукоположение его в священники «унаследованной» им Сергиевской церкви.
В приданое за Голубевой он получил дом на большом участке земли, спускавшемся от Сергиевской улицы вниз, к Волге.
Таким образом, преподаватель пензенской семинарии неожиданно для себя оказался возведенным в сан священника. Он вошел в семью, руководимую суровой и властной вдовой Голубева.
Выдав замуж старшую дочь Евгению, с целью оставить в «семейном владении» Сергиевскую церковь, Голубева вскоре выдала замуж и младшую дочь Александру. Если в первом случае ей был нужен кандидат в священники, то во втором она искала уже лицо дворянского происхождения. Не честолюбивые соображения толкали ее на это, а «житейская» необходимость. У Голубевых была многочисленная прислуга из крепостных, еще при «батюшке купленных», приобретение которых приходилось записывать на чужое имя, подыскивая подставное лицо дворянского звания. «Меня выдала мать именно затем, чтобы перевести на мое имя крестьян…» – писала Александра Егоровна.
Женившись на Евгении Егоровне, Гавриил Иванович одинаково заботливо относился и к ней и к младшей сестре ее – Александре.
После смерти Котляревского, первого мужа Александры Егоровны, ее, двадцатилетнюю, с тремя детьми, мать вторично выдала замуж за дворянина Н.Д. Пыпина. Первоначально Пыпины и Чернышевские жили вместе, в одной квартире, а потом, с увеличением, семьи, Пыпины поместились во флигеле на том же дворе.
Семьи сестер были настолько дружны, что. в сущности как бы слились в одну семью, жившую общими интересами.
12 (24) июля 1828 года Гавриил Иванович записал: «Поутру в 9 часов родился сын Николай». Пиршество, устроенное родителями в честь этого радостного события, надолго осталось в памяти саратовцев.
К этому времени Гавриил Иванович достиг известного положения в обществе: он был протоиереем, благочинным, членом консистории; но, как отмечал впоследствии сам Н.Г. Чернышевский, семейство его отца «не принадлежало даже и к среднему кругу губернского почета и блеска».
Семья не бедствовала, не нуждалась, но достаток поддерживался здесь непрестанной работой старших и носил довольно своеобразный характер. Хозяйственный уклад семей своего отца и Пыпиных Н.Г. Чернышевский в одном из своих писем сибирского периода называет безденежным. Было все жизненно необходимое, но не было денег.
Все старшие были постоянно заняты. Гавриил Иванович и Н.Д. Пыпин (работавший по дворянским выборам) с утра до ночи писали каждый свои должностные бумаги. Гавриил Иванович, по расчетам сына, собственноручно писал от 1 500 до 2 тысяч «исходящих» бумаг в год. При всем том он находил время заниматься воспитанием и обучением младших членов семьи. Он обучал свояченицу не только французскому, но и греческому языку. Племянницы, сын, племянник А.Н. Пыпин, ставший впоследствии академиком, – все они прошли первоначально его школу. И какую школу! Н.Г. Чернышевский, совершенно свободно говоривший на латинском языке, был целиком обязан этим отцу. «Я самоучка во всем, кроме латинского языка, которому хорошо учил меня отец».
Умение работать, многосторонность, внутренняя энергия, способности, получившие у сына совсем иное направление, передались ему от отца.
«Наши матери с утра до ночи работали. Выбившись из сил, отдыхали, читая книги», – вспоминал Чернышевский. Книга была в почете в этой семье. Гавриил Иванович, человек весьма образованный и начитанный, не скупился на приобретение ценных изданий. Дети большею частью были предоставлены самим себе. Матери, погруженные в заботы безденежного хозяйства, могли только урывками уделять им внимание. Прислуга (крепостные Пыпиных) целиком была занята хозяйственными делами.
Мягкий, всегда сдержанный отец старался не стеснять свободы сына. Любовь беспокойной, болезненной матери, наоборот, была требовательна. И часто в юности Чернышевскому приходилось итти наперекор своим желаниям, чтобы не огорчать мать.