какая болезнь была у гоголя

Какие причуды и тайны о себе скрывал Гоголь: От дворянского происхождения до недугов

Получайте на почту один раз в сутки одну самую читаемую статью. Присоединяйтесь к нам в Facebook и ВКонтакте.

Что известно о семье Николая Гоголя и почему его называли Яновским

Интересная история происхождения фамилии Яновский, которой иногда подписывался Николай Гоголь. Оказывается, что настоящая фамилия писателя, принадлежащая его роду, была Яновский, а не Гоголь. Последнюю, просто выдумал его дед Афанасий Яновский в надежде получить дворянский титул. Дед был полковым писарем и женился на дочери помещика. За женой было поместье, а вот дворянства не было. Императрица Екатерина II пообещала сохранить все права польскому шляхетству после разделения Речи Посполитой.

Дед Афанасий не растерялся, раздобыв поддельную грамоту, в которой было указано, что он шляхетского происхождения. Там писалось, что сам король Ян-Казимир даровал дворянство прапрадеду помещика Андрею Гоголю. Подтвердить, как и опровергнуть этот факт было на то время невозможно. Афанасий Яновский добивался признания дворянства несколько лет, но ему это все-таки удалось. Хотя со временем, Николай не захотел носить фамилию Яновский и стал просто Гоголем. У литератора должна быть короткая и запоминающаяся фамилия.

Откуда пошло увлечение Гоголя рукоделием

Сам Гоголь вспоминал, что умение шить, и вязать у него было в запасе, как одно из средств зарабатывания денег на жизнь. Однако ему повезло, и применить его в реальности не пришлось. Поэтому рукоделие осталось просто его любимым хобби на всю жизнь. Правда, перед другими он немного стеснялся, пытаясь скрыть свое занятие от посторонних глаз.

Здоровье Гоголя и страсть к лечению

Когда Гоголь приехал учиться в Нежинскую гимназию, то поразил всех своим видом. Родители очень трепетно к нему относились, словно он доживал свои дни, пораженный неизлечимой болезнью. Мальчик был закутан во много слоев одежды и одеяла, и похож на капусту. Его лицо было бледным и прозрачным с красными пятнами из-за золотухи. Глаза с красным ободком, а из ушей постоянно что-то текло, поэтому и были они смешно подвязаны платком.

Из-за частых болезней и желания лечиться, Гоголь мог отсутствовать длительное время в Патриотическом институте, где он преподавал, поэтому его уволили. Своим знакомым он любил жаловаться на болезни, придумывая фантастические особенности и преувеличивая то, что могло быть на самом деле. Путешествуя по России и Европе, Гоголь часто посещал местных врачей и с удовольствием пробовал новые методики лечения. После чего давал советы своим знакомым и уверял, что этот способ лечения просто творит чудеса.

Тайна смерти и захоронения Гоголя

Понравилась статья? Тогда поддержи нас, жми:

Источник

Психопатология у Гоголя или «мертвые души» психиатров?

Скавыш В. А. (Москва), врач-психиатр высшей категории, канд. мед. наук / 2007

Хотя изучение архивов и рукописей не тождественно клинической беседе, и сами врачи, и читатели их статей верили, что опыт врача помогает «понять» Гоголя. Не отсюда ли проистекают «находки» психиатров? А если индукция психопатологии в текстологию мешает пониманию? «Видите, господа присяжные, так как психология о двух концах, то уж позвольте мне и тут другой конец приложить, и посмотрим, то ли выйдет?» 7

Неэтично патологизировать другого, считая себя априорно здоровым. В уме, где чужие болезни на глазах, свои — за спиной, таится анозогнозия гордыни, мертвящее дыхание сатаны по Иоанну Кронштадтскому. При чтении переписки Гоголя следует отличать фактологию и интерпретацию читающего. В науке факты неразрывно связаны с той или другой интерпретацией (концепцией), и надо осознавать выбор фактов, интенцию воспринимающего сознания, кочку зрения в терминах философа Уильяма Джеймса. Или, как учили философы Иоганн Фихте и Франц Брентано: смысл задает интенция сознания. Смысл содержится не в тексте, а рождается душой читателя. В интерпретации рукописей психиатру, кроме метода психопатологии, нужна научная герменевтика (от Шлейермахера и Гадамера до Поля Рикера), иначе он бессознательно индуцирует отсебятину в вербальные символы другой личности. Русская пословица учит: чужая душа — потемки.

А вот что писал Ясперс, с философских позиций экзистенциализма оценивая возможности психиатрии:

Очевидно, что в таких вопросах следует учитывать несколько интерпретаций, а не рекламировать свою как истинную, что было свойственно Ломброзо, писавшему:

В основе рассуждений Ломброзо оксюморон, а по сути — заблуждение. Ведь гений и злодейство — две вещи несовместные. Не правда ли?

Гений — яркое, искрометное, оригинальное, неподражаемое. Болезнь, наоборот, типичное, многократно, монотонно повторяющееся в разных душах, что позволило выделить перечень болезней и аномалий, и психиатрия — наука о распознавании и лечении болезней личности. В христианской антропологии личность трихотомична (дух, душа, тело), и грехи — делом, словом, помышлением, ведением, неведением, волею, неволею — ведут к духовной патологии личности. Традиционно выделяют семь основных грехов: гордость, сребролюбие, блуд, чревоугодие, леность, зависть и гнев. С другой стороны, наукой установлено, что патологическая физиология, нарушение биохимических процессов мозга ведут к обеднению, извращению свойств, обезличиванию личности, остановке онтогенетического развития и деградации (повреждению личности на душевном уровне). В психиатрии выделяют два регистра психопатологии — экзогенный и эндогенный, раскрывающие болезни души с двух сторон (внешней и внутренней). Психиатры пишут о сочетанной психопатологии или коморбидности; отсюда следующие варианты состояния здоровья: 1) болен дух, здорова душа; 2) здоров дух, больна душа; 3) болен дух, больна душа; 4) здоров дух, здорова душа. Первый и третий случаи — забота священника, второй и третий — психиатра. Известный Д. Е. Мелехову старец, архимандрит Георгий из Даниловского монастыря, различал эти болезни личности, говоря одним: «Ты, деточка, иди к врачу», другим глаголя: «Тебе у врачей делать нечего». Были случаи, когда старец, наладив духовную жизнь своего чада, рекомендовал сходить ему к врачу или, наоборот, брал от психиатра людей для духовного лечения.

Здоровый в психиатрии — часто больной, считающий себя здоровым из-за анозогнозии. Вспомним рассуждения гоголевского Поприщина: «В Испании есть король. Он отыскался. Этот король я. Именно только сегодня об этом узнал я. Признаюсь, меня вдруг как будто молнией осветило. Я не понимаю, как я мог думать и воображать себе, что я титулярный советник. Как могла взойти мне в голову эта сумасбродная мысль. Хорошо, что еще не догадался никто посадить меня тогда в сумасшедший дом. Теперь передо мною все открыто. Теперь я вижу все как на ладоне» (III, 207-208).

Феноменология психиатрии связана с философией Гуссерля (для нее существует антитеза смысла и явления). «Смысл» она изучает и анализирует, а «явление» не включает в предметный объем феноменологии; это якобы «естественная установка». Так получается сомнительный дуализм и формально-логическая схоластика: как будто бы «явление» не есть смысл и категория, а «смысл» — не явление и вещь. Кроме того, в психиатрии игнорируется проблема греховности. Здоровыми считают лиц, у которых нет клинических психопатологических симптомов. А бессознательный уровень? Этих «здоровых» считаю средним состоянием (предболезнью) по Ибн Сине. Если средний человек сам о себе думает, что он здоров, то анозогнозия усиливается, болезнь прогрессирует и риск перехода «тихого» помешательства в «буйное» повышается. Если средний человек сам о себе думает, что он болен и первый из грешников, то он не безнадежен. Если больной осознал болезнь своей личности, то он перешел в среднее состояние. Если больной убежден, что «здоров», то он безнадежен и невменяем. Может личность быть здоровой психически (и душевно, и духовно)? Теоретически может, но в жизни это единица на миллионы больных, ибо психическое здоровье означает святость, состояние святой души пророка (в понимании Ибн Сины в «Даниш-намэ»). Европейская психиатрия, включая русскую, развивалась в русле естественно-научной парадигмы, в рамках «школы соматиков», считавших, что психические болезни не отличаются от телесных болезней, являясь болезнями головного мозга (Гризингер и др.). Мысли, эмоции, волевые поступки рождаются в душе как печень секретирует желчь? Мозг рождает сознание как собака И. П. Павлова условные рефлексы? Редукционизм биологической психиатрии усугубился тем, что философия Канта объявила, что люди знают объекты («вещи для нас»), а абсолютная истина («вещь в себе») не познаваема. Если верить Канту, то скатишься к агностицизму. Не лучше гносеология сенсуализма (гипотеза отражения В. И. Ленина), ибо проверить свои ощущения о реальности человек никак не может, кроме как снова через те же самые ощущения. Такая проверка является порочным кругом, о чем писал еще Ибн Сина. Более того, допущение Ленина о «чистых» ощущениях ложно. Наоборот, осознанность включена в саму ткань ощущения людей как в норме, так и в психопатологии. Связь ощущений и сознания составляет неразрывное единство чувства и смысла, как тело, душа и дух взаимосвязаны. Ощущение homo sapiens, в отличие от животных, не является «чистым», а несет «теоретическую нагруженность», что показано теорией лингвистической относительности Сепира — Уорфа (США). Я предпочитаю сенсуализму Ленина рационализм епископа Джорджа Беркли, вспоминая книгу «Три разговора гилуса с филонусом».

Можно неправильно толковать содержание прочитанного, не заметив даже того, что вы не поняли, что сказал, пытался донести автор. Ложное понимание текста извратит видение личности, руку приложившей. Не это ли случилось с Гоголем? В романе «Чума» Альбера Камю сказано:

Гоголь был признан сумасшедшим после «Выбранных мест из переписки. ». Если текст кажется бредовым, то бред — в тексте или в видящей его личности? Тождественно ли смыслообразование писателя тому же у читателя? Понял ли Белинский, первым бросивший камень, то, что хотел сказать автор «Переписки. »? Текст писан в духе русской религиозно-философской прозы, например, писем епископа Феофана Затворника «Что такое духовная жизнь и как на нее настроиться». Не умри Белинский от туберкулеза, интересно было бы посмотреть, не кончилась ли бы его ругань духовенства каким-либо психопатологическим синдромом, поскольку подобное поведение бывает при шизофрении. Напомню об Акакии Акакиевиче, хотя и не был он значительным лицом среди психиатров: «Почему он усмехнулся, потому ли, что встретил вещь вовсе не знакомую, но о которой, однако же, все-таки у каждого сохраняется какое-то чутье, или подумал он, подобно многим другим чиновникам, следующее: „Ну, уж эти французы! что и говорить, уж ежели захотят что-нибудь того, так уж точно того. “ А может быть, даже и этого не подумал — ведь нельзя же залезть в душу человека и узнать все, что он ни думает» (III, 159).

В письме из Парижа от 28 мая (9 июня) 1847 года Владимир Алексеевич Муханов пишет:

Братья Мухановы, в числе немногих современников Николая Васильевича, видели в нем более христианина, чем писателя. Сам Гоголь желал такого именно к себе отношения: «Старайтесь, — писал он матери в 1844 году, — лучше видеть во мне христианина и человека, чем литератора».

Источник

«Невольник страдания»

История болезни Н. В. Гоголя

Он — отец русской тоски в литературе: той тоски, того тоскливого, граней которого сейчас и предугадать невозможно; как не видно и выхода из нее, конца ее.

Какое ты умное, и странное, и больное существо!

Какой доктор, хотя бы он знал донага всю натуру человека, может нам определить нашу внутреннюю жизнь?

Человек всегда больше того, что он знает и может знать о себе, он больше того, что знает или может знать кто‑либо другой.

…печаль, которая не выливается в слезах, обязывает плакать другие органы.

1. «Новорожденный был необыкновенно слаб и худ…»

В семье Василия Афанасьевича Гоголя (Яновского) и Марии Ивановны, урожденной Косяровской, было 12 детей, из которых в живых остались три дочери и единственный сын — Николай. Маленький Гоголь до трех лет не говорил, читать выучился в семь лет. С детства он был свидетелем особого внимания родителей «к формальному отправлению обряда, ко всем знакам благочестия и благомыслия. Временами религиозно‑мистическое настроение родителей доходило до аскетизма, выражавшегося в изнурительном посте…» Василий Гоголь был человеком мистически настроенным. Рассказывали, что его будущая жена явилась ему во сне маленькой девочкой, которую за руку к нему вела… пресвятая дева Мария! Он умер рано, в возрасте 48 лет, вероятно, от туберкулеза. Мать Гоголя отличалась «странностями» и производила на окружающих временами впечатление «человека не в себе». Очевидно, что крайняя мнительность и религиозный мистицизм Гоголя были чертами наследственными.

В детстве Гоголя донимала «золотуха» и гноетечение то из одного, то из другого уха. В 13 лет он перенес скарлатину, тогда болезнь смертельно опасную, но вскоре оправился и из хилого, болезненного подростка стал «сильным, веселым и падким до разных потех и шалостей юношей». Гоголь начал заниматься литературой. Он пишет трагедию «Разбойники» и сатиры «Дуракам закон не писан» и «Россия под игом татар». Он принимал активное участие в театральных постановках и рисовал декорации к спектаклям. Николай Гоголь был еще «охотник до всего радостного». Однокашники описывали его как «натуру противоречивую», подростка саркастичного, любившего давать прозвища, и не всегда безобидные. Но самое любопытное состояло в том, что по русской словесности Гоголь имел «тройку»!

Окончив лицей, Гоголь был выпущен с чином четырнадцатого класса. Совершенно неожиданно у него проснулось честолюбие, и он решил достичь успехов на юридическом поприще. Гоголь уехал в Петербург делать карьеру. И тут впервые его настигла хандра, и он целую неделю сидел «поджавши руки и ничего не делал». Петербург встретил его неприветливо: в суровом (по сравнению с Украиной) климате он часто болел. Неудачу потерпел литературный дебют Гоголя — «Ганс Кюхельгартен». Его не устраивало окружающее и окружающие.

2. «Мелкого не хочется, великое не выдумывается…»

Гоголь служит и начинает печататься — с января 1831 г. «Литературная газета» публикует его статьи, а в мае того же года начинающий литератор знакомится с А. С. Пушкиным. Одновременно его повысили по службе. Кажется, что эти успехи должны были приободрить Гоголя, но в его письмах этого периода часто встречается фраза: «заклинаю Вас не беспокоиться ни о чем и побольше веселиться». «Заклинаю» — едва ли случайное здесь слово. Эти слова действительно звучат как заклинания, в которых присутствует что-то от личного опыта, причем не давнего, а сиюминутного, переживаемого в настоящее время. Есть что-то от самовнушения, или, говоря современным языком, от аутогенной тренировки. Молодые люди в его возрасте делали карьеру или волочились за хорошенькими девушками, Гоголь же ныл и жаловался на здоровье. Временами, правда, он бывал еще шутлив и весел, к тому же любил плотно и вкусно поесть.

Гоголь исправно посещал петербургских врачей. Он обращался к гоф-медику Семену Федоровичу Гаевскому (1778–1862) — генерал-штаб-доктору, бывшему адъюнкт‑профессору патологии и терапии клиники внутренних болезней Медико-хирургической академии, который был «литературным» врачом. Кроме геморроя, профессор у молодого человека ничего не обнаружил, хотя у того болела то голова, то грудь, то спина, то «печенка»… К тому же у него и в Петербурге, и дома «умственный запор», «ум в странном бездействии: мысли так растеряны, что никак не могут собраться в одно целое».

Профессорство скоро потерпело фиаско, и Гоголь сразу захворал, снова вернулась тоска. Даже успех «Ревизора» не развеял ее: «„Ревизор“ сыгран, и у меня на душе так смутно, так странно… чувство грустное и досадно-тягостное облекло меня… Еще раз повторю: тоска, тоска! Не знаю сам, отчего меня одолевает тоска». Он едет за границу «поправиться в своем здоровье, рассеяться, развлечься… разгулять свою тоску». Но даже в Париже Гоголь удручает всех своей «убийственной мнительностью,… носится со своим горем до того, что тяжело и грустно на него смотреть».

3. «Я боюсь ипохондрии, которая гонится за мной по пятам»

Весь 1837 год Гоголь «проболел», но начало следующего года встретил в приподнятом настроении: «Никогда не чувствовал себя так погруженным в такое спокойное блаженство. О Рим, Рим! О, Италия! Что за небо! Что за дни! Что за воздух! В душе небо и рай». В одной фразе пять восклицательных знаков. Но через два месяца он пишет: «…тупеет меня вдохновение, голова часто покрыта тяжелым облаком, которое я беспрестанно должен стараться рассеивать». Еще через месяц: «…здоровье мое плохо. Всякое занятие отяжеляет мою голову». Настроение и отношение к здоровью меняются беспрестанно, что называется, день на день не приходится. Путешествия по европейским курортам, улучшая, видимо, физическое состояние писателя, никак не сказывались на его настроении. В начале 1840 г. после посещения курорта Мариенбад (нынешние Марианские Лазни) он жалуется: «…нервическое расстройство и раздражение возросло ужасно, тяжесть в груди и давление, никогда дотоле мной не испытанное, усилились. По счастью, доктора нашли, что у меня еще нет чахотки, что это желудочное расстройство, остановившееся пищеварение и необыкновенное раздражение нервов… К этому присоединилась болезненная тоска, которой нет описания. Я… решительно не знал, куда себя деть, к чему прислониться… двух минут я не мог остаться в покойном положении ни на постели, ни на стуле, ни на ногах». Писатель всерьез полагал, что в нем находятся «зародыши» всех болезней, что желудок у него «вверх ногами».

Гоголь долго крепился, но в 1842 году разразился настоящий кризис. Он говорил о каких‑то «страшных припадках», которые заключались в колебаниях настроения от эйфорической радости до тяжкой, мучительной печали и сопровождались обмороками и «сомнамбулическим состоянием». Гоголь прибегает к водному лечению Пристница и в поисках все более авторитетных врачей беспрестанно колесит по Европе. В 1845 году в Гамбурге его консультировал известный врач-гомеопат лейб-медик курфюрста Гессенского И. Копп (Johann Heinrich Kopp, 1777–1858), который рекомендовал Гоголю лечение водами «для удаления геморроидальных, печеночных и всяких засорений». Писатель исправно пил минеральную воду целый месяц, но душа его «изнывала от страшной хандры», несчастный больной похудел. Он постоянно твердил: «Болезнь — есть истощение сил»… В это время Гоголь сжег первый вариант II тома «Мертвых душ».

После этого он поехал в Берлин, на консультацию к профессору И. Л. Шёнлейну, но по дороге, в Галле, попал на консультацию к другой знаменитости — профессору Крукенбергу (Peter David Krukenberg, 1787–1865), основателю первой университетской амбулатории. Гоголь пишет: «Крукенберг,осмотревши и ощупавши меня всего, спинной хребет, грудь и все…, решил, что причина всех болезненных припадков заключена в сильнейшем нервическом расстройстве, покрывшем все прочие припадки и произведшем все недуги». Писателя это не удовлетворило, и его консультирует известный терапевт, акушер-гинеколог, психолог, художник-романтик и автор знаменитого афоризма «Большая часть нашей психической жизни лежит в области бессознательного» К. Карус (Carl Gustav Karus, 1789 –1869). «Карус осмотрел меня вновь от головы до ног, ощупал и перестучал все мои кости и перещупал живот и нашел, что главная причина всего заключается в печени», — пишет Гоголь. Любопытно, что сам писатель предполагал наличие у себя самых страшных болезней, а выдающиеся немецкие клиницисты после тщательного физикального исследования отвергали органическую патологию, и они оказались правы! Доктора советовали Гоголю отдохнуть: Крукенберг — на острове Гельголанд в Северном море, Карус — в Карлсбаде (Карловых Варах).

Снова непонятная «страшная усталость». Единственное, что помогало, — дорога. Если судить по переписке, Гоголь постоянно находился в движении — и в России, и за границей. Примечательно, что и в помещении Гоголь все время ходил и даже бегал. «Постоянно тревожное его настроение заставляло его нередко менять свои рабочие места», — вспоминала сестра Гоголя, а Д. Мережковский называл бесконечные скитания писателя «отчаянным бегством от самого себя». Любопытно, что Мопассан и Есенин, страдавшие подобными перепадами настроения, все время ездили и плавали, а Есенин еще и летал.

Был у Гоголя и еще один стойкий симптом— бессонница. Я нашел упоминание о ней в 20 опубликованных письмах Гоголя.

Обуреваемый тревогой и беспокойством, не находящий помощи у врачей, Гоголь едет за спасением в Иерусалим. Но, совершив паломничество, приобщившись Святых Тайн у Гроба Господня, он не почувствовал себя лучше. Вернувшись в Россию, писатель констатирует: «тоска еще более». Часто он оказывается болен и «изнемогает духом».

После смерти знакомой, Н. П. Шереметьевой Гоголь стал часто заезжать в монастыри и молиться. Он читает книги Ефрема Сирина, «Четьи-Минеи», говеет и причащается. При этом Гоголь продолжает холодные обтирания и принимает гомеопатические пилюли. Осенью 1851 г. он неоднократно ездил в Оптину Пустынь и Троице-Сергиеву лавру. Писатель ищет спасения и у лекарей, и у протоиерея из Ржева Матвея Александровича Константиновского (1792–1857), у которого православие и мистика сочетались самым удивительным образом. Одни спасали тело Гоголя, другие — душу… К сожалению, не преуспели ни те, ни другие…

В самом начале октября 1851 г. Гоголь вместе с С. И. Аксаковым приехал в Абрамцево. Его вид поразил дочь Аксакова Веру: «Он так похудел, так изменился, что страшно видеть. Что это за болезненный дух… при таких расстроенных нервах… Разумеется, что в такие минуты может ли он быть в состоянии писать?» Гоголь, однако, посещает постановку «Ревизора» и собирается печатать заново написанный II том «Мертвых душ». Последний раз он упоминает свой труд в письме 2 февраля 1852 года. В это время умерла от тифа близкая знакомая Гоголя, Е. Хомякова, на панихиде по которой Гоголь сказал: «Все для меня кончено».

С этого момента, по словам одного из лечащих врачей, А. Т. Тарасенкова, писатель был «в каком-то нервическом расстройстве, которое приняло характер религиозного помешательства». В начале февраля 1852 года Гоголь начал поститься, обложился духовными книгами и прекратил заниматься литературным трудом. Он не только скудно питался, но и совершенно потерял сон. 7 февраля С. П. Шевырев чуть ли не на коленях умолял его принимать пищу. На следующий день, крайне изнуренный постом и бессонницей, Гоголь поехал в Преображенскую (психиатрическую) больницу. Я думаю, что он хотел встретиться с находившимся там знаменитым московским юродивым Иваном Яковлевичем Корейшей, предсказывавшим будущее, но почему-то передумал…

Граф А. П. Толстой, в доме которого в это время жил Гоголь, посоветовал ему вызвать врача. Писателя осмотрел его давний знакомый, ординарный профессор и директор госпитальной хирургической клиники Московского университета Федор Иванович Иноземцев (1802–1869). Профессор предположил, что Гоголь страдает катаром кишечника, и порекомендовал ему спиртовые компрессы на живот, лавровишневые капли и пилюли из ревеня (Гоголь жаловался на запор). Писатель, уже не веривший врачам, рекомендаций Иноземцева не исполнил, а утром, увидев себя во сне умершим, послал за приходским священником…

4. «…передо мной был человек, как бы изнуренный до крайности…»

Начиная с 11 февраля 1852 года из-за крайней слабости Н. В. Гоголь вынужден был постоянно находиться в постели, но той же ночью сжег в камине вторую часть «Мертвых душ»… Поскольку Ф. И. Иноземцев заболел инфлюэнцей (гриппом), к Гоголю пригласили врача Старо-Екатерининской больницы, штаб-лекаря доктора медицины Алексея Терентьевича Тарасенкова (1816–1873). Он был, что называется, на все руки: патолог, терапевт, психиатр (докторская диссертация его называлась «О признаках головного воспаления вообще и arachoiditis в особенности»). Позже он возглавлял несколько московских больниц. При первом осмотре, состоявшемся 16 (?) февраля 1852 г., Тарасенков обнаружил, что Гоголь крайне истощен и обезвожен. Он начал убеждать больного принимать пищу, но Гоголь на все увещевания реагировал «вяло и безжизненно». 17 февраля приходской священник уговорил Гоголя принять слабительное (клещевинное масло) и промыть желудок. Попытки И. П. Капниста (московский губернатор), графа А. П. Толстого и других уговорить Гоголя принимать пищу снова оказались безуспешными.

18 февраля к Гоголю пригласили профессора и директора клиники факультетской терапии Московского университета гоф‑медика Александра Ивановича Овера (1804–1864) — он известен еще тем, что при жизни заказал себе надгробный горельеф. А. И. Овер славился как диагност, хотя не признавал ни выстукивания, ни выслушивания (в Европе в это время были уже первые гибкие стетоскопы!), но у Гоголя блеснуть мастерством ему не пришлось. Он констатировал только, что «не дай Бог лечить такого ипохондрика».

19 февраля к Гоголю снова пригласили Овера и заслуженного профессора, доктора медицины и хирургии ректора Московского университета Аркадия Алексеевича Альфонского (1796–1869). Не очень понятно, зачем позвали его: к тому времени он был скорее чиновник, да и специализировался на офтальмологии. Альфонский рекомендовал прибегнуть к «магнетизированию» (гипнозу), чтобы подавить волю больного и принудить его принимать пищу! Вечером пришел доктор Константин Игнатьевич Солокогорский (1812–1890) для «магнетизирования», но его пассы оказались тщетны, Гоголь твердил: «Оставьте меня»… Врачи, кажется, уже начали терять терпение, и к писателю был приглашен адъюнкт-профессор «государственного врачебноведения» специалист по холере доктор медицины Степан Иванович Клименков (1805–1858). Он предложил кровопускание или влажное обертывание, но в тот суматошный день ограничились только введением мыльного суппозитория.

В полдень 20 февраля собрался консилиум: Овер, Солокогорский, Клименков, Тарасенков. Кроме них, были приглашены профессор Московского университета Александр Егорович Эвениус (1795–1872) и ординарный профессор и директор госпитальной терапевтической клиники Иосиф Васильевич Варвинский (1811–1878). Последний как раз владел перкуссией и аускультацией очень хорошо, но это делу не помогло. Врачебный ареопаг единогласно пришел к выводу, что сознание Гоголя помрачено. Мягкий живот, тахикардия и носовое кровотечение — вот все, что обнаружили врачи. А. Е. Эвениус предложил кормить Гоголя насильно. Овер поручил Клименкову поставить больному две пиявки на нос и облить голову холодной водой в ванне. И. В. Варвинский, осмотрев Гоголя последним, вынес вердикт о наличии воспаления желудочно-кишечного тракта вследствие истощения (?!) и рекомендовал бульонную ванну. Ванну сделали, на нос поставили шесть крупных пиявок, к голове приложили примочку. Вечером Овер и Клименков рекомендовали подольше поддерживать кровотечение, ставить горчичники на конечности, затем «шпанскую мушку» на затылок, класть лед на голову и давать внутрь отвар алтейного корня с лавровишневой водой. Клименков пытался делать Гоголю «массаж» (?!). После такой медицинской агрессии пульс больного к полуночи стал слабым, а дыхание затрудненным. Вновь поставили «мушку», пытались согревать руки и ноги, обкладывали тело пациента горячим хлебом. «Все это, — сухо замечает А. Т. Тарасенков, — помогло ему (Гоголю — Н. Л.) скорее умереть…» Вечером того же дня Н. В. Гоголь умер.

5. «Замученный варварами-врачами Гоголь умер…»

Итак, четыре версии: 1) мозговая горячка (А. И. Овер); 2) тиф (А. Белышева); 3) периодическая меланхолия (Н. Н. Баженов); 4) интоксикация каломелем (К. Смирнов). Есть и еще один диагноз — «спинная сухотка», или третичный нейросифилис (Ч. Ломброзо). Думаю, что органическую патологию и интоксикацию (врачи Гоголя все-таки были вменяемые люди) надо исключить. Не было у Гоголя лихорадки и тифозной экзантемы, ангины и увеличения лимфоузлов — классических признаков брюшного тифа. Да, Овер не пальпировал и не выслушивал больного, зато это сделал И. В. Варвинский, добросовестный и дотошный клиницист, один из самых даровитых российских учеников И. Л. Шёнлейна. Тиф ведь дает такие признаки, которые в то время можно было обнаружить и без УЗИ! Да и началась болезнь Гоголя не с утраты аппетита, а с сознательного отказа от приема пищи. Сухой язык, на который постоянно ссылалась А. Белышева как на бесспорный признак тифа, и неудивителен при таком обезвоживании (Гоголь не только от приема пищи отказывался, но и от воды). Спинная сухотка невозможна по другой причине: в жизни Гоголя не было женщин… Было другое.

В детстве Гоголь демонстрировал черты боязливой (тревожной) личности: кошка ему казалась ведьмой, он боялся засыпать в темноте, трепетал перед грозой, а в уездном училище и в Нежинском лицее демонстрировал робость, униженность, покорность. В более взрослом возрасте Гоголь — психоастеник: для него характерны абулия (безволие), навязчивые сомнения и скрупулезность, склонность к моральным кризам, застенчивость и тормозимость в ходе общения, тенденция к интроспекции и самоанализу. Но сильнее всего у писателя проявлялась ипохондрия — патологическая озабоченность своим здоровьем. Примечательно, что он нередко чувствовал себя как «не здоровый — не больной». Бросалось в глаза еще и другое — постоянная «усталость» и отсутствие заметного прилива сил после отдыха. Не менее 16 лет провел Гоголь в самых живописных местах Средней и Южной Италии, на водах и климатических курортах, но какого-то чудодейственного эффекта не было! Страшная «усталость» по утрам, почти мистическая слабость, «перевернутый вверх ногами желудок», «засоренность печени», колебания аппетита, бессонница… Да, вероятно, врачи говорили Гоголю то, что он хотел услышать (ипохондриком его назвал только Овер, и то за глаза), но ведь объективной симптоматики они у него не находили! Очень характерной была инертность, «неподвижность» симптомов: боли в животе, одышки, диспепсии, бессонницы на фоне пресловутой «усталости». Но когда есть много жалоб, а в течение многих лет никаких драматических болезней не возникает, что это? Сейчас это называют «психосоматическое («телесно-психическое») расстройство. Боли были то там, то сям, да и возникали и обострялись они при эмоциональном напряжении или по ночам, когда не было отвлекающих моментов. Чем более депрессивно-ипохондрическими были мысли Гоголя, тем чаще его посещал запор, тошнота и боль в животе.

Известно, что эмоциональные расстройства депрессивного ряда скрываются порой за неудержимой тягой к путешествиям, а способность жить оседло и оставаться с самим собой неслучайно издавна рассматривается как «первые доказательства спокойствия духа». С другой стороны, двигательное беспокойство в известной мере смягчает депрессию и тревогу… Но за Гоголем постоянно, как тень, следовала его знаменитая тоска, хандра, меланхолия. Вот почему исследователи, начиная с Н. Н. Баженова, предполагают наличие у Гоголя депрессии, а точнее, говоря современным языком, биполярного расстройства. Невеселое, мрачное настроение закономерно лишает человека и аппетита, и способности радоваться маленьким жизненным удовольствиям. Вполне логично укладываются в депрессивный радикал личности нарушения сна, озабоченность своим здоровьем, периодическое снижение памяти, а главное — затруднение психической работоспособности («мозговой запор»), снижение побуждений к деятельности, пессимистические суждения, носящие характер сверхценных опасений за свое здоровье, за свою пригодность к продолжению литературного труда. А финал болезни Гоголя имел характер классической меланхолии, с витальной тоской и психомоторной заторможенностью.

Сам Н. В. Гоголь называл свою болезнь «периодической», и в эти периоды он находился «в почти неподвижном состоянии в течение двух-трех недель». Первый приступ, согласно догадке Н. Н. Баженова, Гоголь перенес в возрасте 24 лет, в 1833 году, названном писателем «мертвым». Затем в 1837, 1838, второй половине 1840, в 1842, 1843, 1848, 1849 гг., весь 1850 и 1851 г. у него отмечались многомесячные периоды депрессии с утратой трудоспособности. Если считать, что все крупные произведения, исключая «Избранные места из переписки с друзьями», Гоголь написал в течение 12 лет, и вычесть из них указанные периоды, то в «светлых» промежутках он должен был творить просто с гиперманиакальной сверхинтенсивностью! Его творчество было крайне аритмично и неровно. В последние четыре года жизни Гоголя перерывы в творчестве были особенно длительными и мучительными, и писатель жаловался на полное «бездействие духа» и неспособность работать.

Сама болезнь Гоголя, которую тогда называли «двойное помешательство», была описана французскими психиатрами Ж. Фальре и Ф. Балларже через два года после смерти писателя. Среди врачей, лечивших Гоголя, был только один психиатр — ординатор (с 1832 г.) Преображенской больницы К. Солокогорский. Врачи понимали только одно: Гоголь ведет себя неправильно. Поэтому и лечили его так, как лечили тогда умалишенных вообще: охлаждали голову, производили кровопускания, ставили отвлекающие «мушки» и клизмы. Винить медиков в смерти Гоголя несправедливо. Писатель стал, говоря словами П. Верхарна, «невольником страдания». Таких больных в современных США не меньше 15 млн человек. А в России.

Мне представляется, что абсолютно прав был В. В. Розанов, говоря: «Раннее написание „Записок сумасшедшего“, в такой степени правдоподобных, указывает, что ему вообще была знакома стихия безумия. При его остром уме, непрерывной наблюдательности, при его интересе к действительной жизни, тогда как формы умственного расстройства прежде всего связываются с полной апатией к реальной действительности, правдоподобнее всего предположить, что боль и страдание, возможный хаос и дезорганизация прошли не через ум его, а через совесть и волю…» Блестящий диагноз аффективно-волевого расстройства! Неясно, однако, почему болезнь Гоголя приняла форму религиозного помешательства, форму фанатической исступленности и полного аскетизма. Обязательна ли для искренней веры готовность к самоуничтожению, ведь это противоречит религиозным догматам? Так или иначе, но мировая литература лишилась одного из самых блестящих ее творцов…

Н. Ларинский, 1998–2015

Алешкевич

Насчет «профессорства» Гоголя. В 1834 году он раздумывал, искать ли ему кафедры всеобщей истории во вновь открывшемся тогда Киевском университете Св. Владимира (по совету М. А. Максимовича) или места адъюнкт-профессора в Московском университете (как рекомендовал М. П. Погодин). Из переписки Гоголя с последним мы знаем, что он действительно имел намерение стать адъюнкт-профессором Московского университета. И в письме к Пушкину – от 23 декабря 1833 года – Гоголь замечал, что ему предлагали место в Московском университете. Однако не вышло ни того, ни другого, – на деле получилось третье: министр народного просвещения граф Сергей Семенович Уваров предложил Гоголю профессуру по кафедре всеобщей истории при Петербургском университете, и он остался в Петербурге. И все же Московский университет в судьбе Гоголя оставил заметный след. Вспомним о том огромном влиянии, которое оказывал университет в 1830–1840-е годы на культурно-общественную и литературную жизнь тогдашней России. «Московские студенты, – пишет в своих воспоминаниях о Гоголе Сергей Тимофеевич Аксаков, – все пришли от него в восхищение и первые распространили в Москве громкую молву о новом таланте». В числе этих студентов были Лермонтов, Гончаров, Тургенев, Герцен, Огарев, Станкевич, Белинский. Все они вышли на свои жизненные и творческие пути из Московского университета. Уже в 1835 году Белинский провозгласил Гоголя «главою литературы, главою поэтов». В 1834 году Гоголь был избран действительным членом состоящего при Московском университете Общества любителей российской словесности, секретарь которого Михаил Погодин предложил молодому писателю участвовать в работе Общества, но тот отделался шутливым письмом. «Я получил маленькое прибавление, впрочем, гораздо больше письма вашего, – писал Гоголь Погодину 13 марта 1834 года из Петербурга, – о венчании меня, недостойного, в члены Общества любителей слова, труды которого, без сомнения, слышны в Лондоне, Париже и во всех городах древнего и нового мира. Приношу вам чувствительную благодарность, почтеннейший секретарь общества, Михаил Петрович, и прошу также изъявить ее благородному сословию. Но, увы! Вы избрали самого негодного члена, который даже не может ничего прислать вам по своей лености… Я хотел было, однако ж, прислать вам кое-что, но болезнь, которая приколотила меня было к кровати ровно на две недели, отняла всякую к тому возможность». Гоголь был выбран членом Общества любителей российской словесности вместе с братьями Киреевскими, поэтом Николаем Языковым, профессором Николаем Ивановичем Надеждиным. Но вскоре деятельность Общества приостановилась, и оно возобновилось шесть лет спустя после кончины Гоголя. Погодин, теперь уже председатель его, 7 февраля 1865 года читал на заседаниях отрывки из своих записок «Встреча с С. П. Шевыревым и Н. В. Гоголем в Риме в 1839 г.». Общество не преминуло почтить память Гоголя в 1902 году, по поводу 50-летия со дня кончины писателя. Тогда в университете состоялось торжественное заседание, посвященное воспоминаниям о Гоголе. Университетское Общество любителей российской словесности, как известно, явилось главным инициатором сооружения памятника Гоголю по всенародной подписке. Он был открыт в Москве в 1909 году. Через 12 лет после избрания Гоголя членом Общества любителей российской словесности Московский университет новым актом высказал свое отношение к писателю, избрав его в 1845 году почетным членом Московского университета. Факт этот хорошо известен. В 1901 году в «Киевской Газете» (от 21 октября) была напечатана заметка без подписи, где сказано, что известный журналист и прозаик Владимир Алексеевич Гиляровский, член Общества любителей российской словесности, привез из своей поездки в Яновщину диплом Гоголя на звание почетного члена Московского университета (переданный ему на хранение племянником писателя Николаем Владимировичем Быковым). Текст этого документа гласит: «Состоящий под Высочайшим покровительством Государя Императора Николая Павловича Императорский московский университет, уважив отличные в ученом свете заслуги и литературные труды по части русской словесности господина коллежского советника Николая Васильевича Гоголя, признает его почетным своим членом, с полной уверенностию в его содействии Московскому университету во всем, что к успехам наук способствовать может. Дан в Москве июня 16 дня 1845 года». Далее следуют подписи попечителя Московского учебного округа графа Сергея Строганова, ректора университета профессора Аркадия Альфонского и секретаря Совета Василия Спекторского. Местонахождение этого диплома ныне неизвестно. Итак, Гоголь в 1845 году был избран в почетные члены старейшего русского университета «за отличные в ученом свете заслуги и литературные труды». И этот акт был довольно редким в жизни Московского университета: со времени его основания Гоголь был одним из немногих писателей, возведенных в это звание. Университет удостаивал звания своего почетного члена преимущественно людей науки. В акте избрания сообщается, что 31 января 1845 года в присутствии Совета г. ректор на основании параграфа 30 общего устава университетов предложил в числе других избрать почетным членом коллежского советника Николая Васильевича Гоголя, на что последовало единодушное согласие всех членов Совета. Архивы не сохранили подробностей. Возможно, с избранием Гоголя были сложности. 2 февраля 1845 года Погодин записал в своем дневнике: «Известие от Шевырева, что я избран в почетные (члены Московского университета. – В. В). Принц Ольденбургский, герцог Лейхтенбергский, Остроградский, Струве, Востоков и Гоголь. Назначение последнего вопреки мнению аристократов и, может быть, правительства». Небезынтересно знать, как Гоголь отнесся к этому акту университета? Об этом нет никаких следов в его письмах. Возможно, он и вообще не высказался по этому поводу. Напомним, что лето 1845 года – один из труднейших моментов его жизни. Он был занят другими проблемами. http://www.getsoch.net/gogol-i-moskovskij-universitet/

Дата: 2016-01-02 11:53:01

Гагарин

Вот еще суждения по теме. Плохая наследственность Николай Васильевич Гоголь-Яновский родился 20 марта (по старому стилю – прим. ред.) 1809 года. С точки зрения психического здоровья он имел плохую наследственность. Его отец страдал атипичной формой маниакально-депрессивного психоза с периодами то неудержимого веселья, то жестокой тоски. У матери писателя также имелись симптомы маниакально-депрессивного психоза. Заболевание это передается по наследству, причем при болезни обоих родителей заболевают 66 процентов детей. Общее состояние соматического здоровья Гоголя с детских лет было неважным. Николай Васильевич был физически слабым и болезненным человеком низкого роста, слегка сутуловат. Помимо тяжелой душевной болезни Н.В. Гоголь страдал в течение жизни многими сопутствующими острыми и хроническими заболеваниями. В детском возрасте он длительно болел золотухой с выраженной сыпью и перенес скарлатину с тяжелым течением, а также острый двухсторонний гнойный отит. Последний перешел в хроническую форму, что проявлялось частым гноетечением из ушей. Несколько раз наблюдались острые инфекции верхних дыхательных путей, протекавшие довольно тяжело. Что беспокоило Гоголя Иммунитет у Гоголя был очевидно снижен. Поэтому, повзрослев, он продолжал часто болеть. Несколько раз он перенес острые респираторные инфекции дыхательных путей (ринофаринготрахеобронхиты), особенно тяжелые в 1829, 1833, 1834, 1836 × 1839 годах. Дважды у Гоголя в Петербурге произошло обморожение кожных покровов – носа, щек и ушей (1828, 1839). В 1830—1835 годах, а также в 1839-м у Николая Васильевича документально отмечены заболевания зубов (тяжелый кариес и флюс). В результате длительно протекавшего хронического отита к 40-летнему возрасту писатель стал глуховат на одно ухо. В 1839 году в Риме Николай Васильевич переболел малярийным энцефалитом, который осложнил течение маниакально-депрессивного психоза и вызвал из-за развития диэнцефального синдрома дополнительные изменения со стороны нервно-психической сферы. В 1845 году обнаружилось, что у писателя увеличенная печень (хронический гепатит), это могло быть следствием перенесенной ранее малярии или самостоятельно развившимся заболеванием. С 22-летнего возраста Гоголь страдал хроническим геморроем с сильными обострениями – в 1833, 1836, 1837 × 1849 годах. Возможно, по этой причине Гоголь писал свои произведения не сидя, а стоя за конторкой, проводя на ногах по 10—12 часов в день. Николай Васильевич был подвержен морской болезни, что осложняло его путешествия по морю. Наконец, Гоголь в июле 1842 года, находясь на своей родине, в селе Васильевка Полтавской губернии, перенес холеру. Писатель выжил, можно сказать, ему определенно повезло, ибо в XIX веке смертность от холеры достигала 70 процентов! Периодическая меланхолия Но основным заболеванием Гоголя, беспокоившим его более 20 лет жизни, до самой смерти, был маниакально-депрессивный психоз. В настоящее время большинство исследователей уверены в том, что Н.В. Гоголь страдал именно маниакально-депрессивным психозом, хотя при жизни ему этот диагноз не ставили. Дело в том, что эта нозологическая форма была подробно описана Крепелином (E. Kraepelin) лишь в начале ХХ века. Первым, кто поставил Гоголю диагноз психического заболевания, был выдающийся российский психиатр Н.Н. Баженов. В 1902 году он обратил внимание на то, что в жизни писателя чередовались приступы болезненно угнетенного и необычно веселого (мании и гипомании) настроения. В соответствии с медицинской терминологией тех лет Н.Н. Баженов назвал болезнь Гоголя «периодической меланхолией», что соответствует современному представлению о маниакально-депрессивном психозе. По нашему мнению, Гоголь заболел маниакально-депрессивным психозом в возрасте 21 года, во второй половине 1830-го, и болезнь его началась с гипоманиакальной фазы. Гипомания сохранялась долго, захватив всю первую половину 1831 года. Есть свидетельства литератора М.Н. Лонгинова о необычно веселом Гоголе того времени. Тогда Николай Васильевич устроился домашним учителем к Лонгиновым и обучал Михаила и двух его братьев. Гоголь буквально поражал учеников своей веселостью, жизнерадостностью; «рассказы его были уморительны». Именно в период первой гипомании, со второй половины 1830 года, Гоголь работал над «Вечерами на хуторе близ Диканьки». Как это часто встречается при душевных болезнях, Николай Васильевич даже и не подозревал, что заболел. Для писателя это был период невероятного подъема, упоения, повышенного умственного и физического тонуса. Невольно поражаешься, с какой быстротой написал он это произведение, занимаясь им лишь поздними вечерами и ночами, после изнурительного многочасового рабочего дня писца. Но какое свежее, колоритное произведение вышло! «Вечера» изумили самого Пушкина искренней, непринужденной, настоящей веселостью. Болезнь или период творческого вдохновения Из психиатрической науки известно, что в состоянии мании и гипомании все психические процессы (восприятие, запоминание, мышление) протекают легко. Для литератора гипоманиакальное состояние – благо, перо его начинает буквально «летать» по бумаге, ассоциации возникают очень быстро, воображение легко рисует в голове сюжеты, диалоги, описания природы. На сегодняшний день является установленным фактом, что некоторые писатели, художники и музыканты прошлого страдали скрытой или явной формой маниакально-депрессивного психоза. На фазы гипоманий и маний, называемых биографами периодами «творческого вдохновения», выпадали все успехи этих людей – лучшие произведения, картины, музыкальные сочинения. Если пересмотреть весь творческий путь Гоголя с учетом фаз его болезни, то выясняется, что все самые лучшие свои произведения или лучшие части произведений писатель сочинил, пребывая в гипоманиакальном или (значительно реже) в маниакальном состоянии. Наоборот, во время депрессивной фазы заболевания работоспособность писателя и, соответственно, его творческая активность резко снижались. Он вымучивал слова, образы, но художественная проза из-под его пера в периоды депрессий выходила блеклой, серой и невыразительной. Как развивалась болезнь Наш анализ показывает, что первая депрессивная фаза наступила у Гоголя в конце июня 1832 года. Николай Васильевич в то время благополучно работал старшим учителем истории в Патриотическом ин­сти­туте. В середине июня он взял отпуск и отправился из Петербурга на родину, в малороссийскую Васильевку. Никаких внешних поводов и причин для депрессии не было, но так часто и бывает при маниакально-депрессивном пси­хозе. Перед отправ­лением в путь Го­голь почувствовал какое-то недомогание, а своему другу А.С. Данилевскому в письме сообщил, что неожиданно сильно похудел. По пути в Васильевку Гоголь 30 июня останавливается в Москве и вдруг чувствует себя совершенно больным, что заставляет его задержаться в городе на полторы недели. Болезнь его подтверждена документально в письмах к матери и товарищу по гимназии Н.Я. Прокоповичу, сви­детельством про­фессора М.П. По­година и мемуарами писателя С.Т. Аксакова. Последний вспоминал: «Гоголь сказал про себя, что был прежде толстяк, а теперь болен… Он удивил меня тем, что начал жаловаться на свои болезни и сказал даже, что болен неизлечимо. Смотря на него изумленными и недоверчивыми глазами, потому что он казался здоровым, я спросил его: „Да чем же вы больны?“ Он отвечал неопределенно и сказал, что причина болезни его находится в кишках». По рекомендации историка М.П. Погодина Гоголь обращался за медицинской помощью к терапевту, профессору Московского университета И.Е. Дядь­ковскому http://forum.antivsd.ru/index.php?t

Дата: 2015-12-28 16:19:04

Песков

Дата: 2015-12-24 09:15:41

Волош

Дата: 2015-12-22 13:09:29

Булгаковед

Дата: 2015-12-18 13:09:43

Стасов

Дата: 2015-12-18 11:59:59

Дата: 2015-12-17 15:50:16

Юдачев

Источник