и какая то женщина с искаженным лицом слушать
Аквариум То, что я должен сказать
Другие песни
Krolik.biz — музыкальный портал, который представляет собой огромную медиатеку, где можно слушать и качать музыку в формате mp3. На нашем ресурсе легко найти музыкальные произведения различных жанров и тематической направленности, включая драйвовый рок, изысканный джаз, мелодичное ретро, легкую классику и много чего другого! Все сборники и отдельные треки тщательно рассортированы по категориям, благодаря чему их поиск осуществляется максимально быстро. Отдельно в меню Вы сможете найти самые «горячие» музыкальные новинки и рейтинг топ-100 наиболее популярных композиций.
Поиск музыки
Чтобы найти и послушать или скачать музыку достаточно использовать поисковый фильтр. В этот фильтр можно ввести имя или псевдоним исполнителя, группы, а также название композиции, причем, как на русском, так и на английском языке.
Также можно использовать поиск музыки по жанру. Это не менее эффективный и удобный способ поиска необходимого музыкального материала.
Понравившиеся композиции можно добавить в плейлист, создав собственную музыкальную коллекцию.
Прослушивание музыки
На нашем ресурсе у Вас будет доступ к абсолютно любому музыкальному материалу всевозможных жанров и направлений. У нас можно слушать музыку онлайн бесплатно и без регистрации. Вам достаточно выбрать интересующую Вас песню и запустить ее через встроенный плеер.
В отличие от других ресурсов мы не ставим ограничения на прослушивание музыки и не предлагаем скачивать дополнительные программы на ПК. Также Вы не столкнетесь с необходимостью отправлять какие-либо смс или вводить многочисленные капчи.
Скачивание музыки
У нас Вы сможете скачать музыку бесплатно и без регистрации в неограниченном количестве — это может быть несколько треков любимого исполнителя.
Музыка на нашем портале представлена в формате mp3 — наиболее популярном и широко применимом для оценочного ознакомления формате хранения и передачи информации в цифровой форме. Данный формат поддерживается всеми ОС и современными моделями аудио- и DVD-плееров.
Согласно законодательству РФ весь музыкальный материал, представленный на этом ресурсе, предназначен только для персонального использования в ознакомительных целях. Права на упомянутые музыкальные файлы принадлежат их владельцам. После прослушивания загруженного аудиофайла Вы должны удалить его, либо же, приобрести лицензионный компакт-диск. В противном случае Вы нарушите закон об интеллектуальной собственности.
То, что я должен сказать. (А.Вертинский)
ТО, ЧТО Я ДОЛЖЕН СКАЗАТЬ.
Осторожные зрители молча кутались в шубы,
И какая-то женщина с искаженным лицом
Целовала покойника в посиневшие губы
И швырнула в священника обручальным кольцом.
Дубликаты не найдены
Сегодня исполняется 95 лет со дня рождения одного из самых ярких политиков не только последнего столетия, но и, пожалуй, всех запамятных времён, лидера кубинской революции, отца кубинской независимости, государственного, политического и партийного деятеля, руководившего Кубой с 1959 до 2008 года, Фиделя Алехандро Кастро Руса (1926-2016).
Легендарный команданте был настолько верен своим идеям и уверен в совей правоте, что смог провести целое государство через сложнейшие времена и оставить задел на сохранение курса и после его ухода из жизни. Фиделя Кастро называли «последним динозавром уходящей коммунистической эпохи» и «идейным вдохновителем всех коммунистов планеты».
Трудно вспомнить ораторов, подобных Кастро: он вошёл в Книгу рекордов Гиннесса как самый пламенный оратор после того, как произнёс свою речь перед ООН 26 сентября 1960 года, продолжавшуюся 4 часа 29 минут (этот рекорд в стенах ООН не побит до сих пор). А самая длинная речью Фиделя, с которой он вышел к своему народу на Третьем съезде Кубинской Коммунистической Партии в 1986 году, продолжалась 7 часов 10 минут. И люди слушали, как заворожённые, и отвечали, и поддерживали своего лидера.
Любопытно, что, основываясь на документально зафиксированных данных, «круче» Фиделя был только его товарищ, ныне покойный президент Венесуэлы Уго Чавес: в январе 2012 года он начал свою речь в Национальной ассамблее в 13 часов, а сошёл с трибуны лишь в полночь. Между тем друг с другом друзья разговаривали часами, и однажды их беседа растянулась на 10 часов!
Можно сказать, что Фидель невольно стал и обладателем антирекорда: за годы пребывания у власти против него было совершено более 600 попыток покушения.
Впрочем, речь сейчас не о пламенных речах, а о человеке, создавшем первое в Латинской Америке социалистическое государство, который прожил долгую жизнь, не отступивший от своей веры и выбранного курса. Фидель был большим другом СССР, дорожил нашей дружбой и наделся, что другие страны Латинской Америки будут верны идеям революции и борьбы за независимость, поддерживая их. Он не отказался от этого даже когда госсекретарь США Генри Киссинджер, а в дальнейшем и его коллеги, предлагали Кастро взамен снятие экономического эмбарго, которое уже много десятилетий душит Кубу. Фидель осознавал, что Штатам нужна только полная капитуляция, они ослабят хватку только когда страна продастся в обмен. Увы, вы легко найдёте в Сети беседу Оливера Стоуна с Фиделем Кастро, состоявшуюся незадолго до смерти команданте, в которой Фидель со свойственной ему прямотой говорит о том, что Россия именно так и поступила. Что ж, возможно, эта позиция кубинского лидера во многом объясняет охлаждение отношений между нашими странами, которое сегодня уже трудно преодолеть.
Но сейчас предлагаю вернуться во времена, когда всё было немного иначе, а Фиделю исполнилось 50 лет.
Опасаясь контрразведки, избегая жизни светской,
Под английским псевдонимом «мистер Джон Ланкастер Пек»,
Вечно в кожаных перчатках, чтоб не сделать отпечатков,
Жил в гостинице «Советской» несоветский человек.
Джон Ланкастер в одиночку, преимущественно ночью,
Чем-то щелкал, в чем был спрятан инфракрасный объектив.
А потом в нормальном свете, представало в черном цвете
То, что ценим мы и любим, чем гордится коллектив.
Клуб на улице Нагорной стал общественной уборной,
Наш родной центральный рынок стал похож на грязный склад.
Искаженный микропленкой, ГУМ стал маленькой избенкой.
И уж вспомнить неприлично, чем предстал театр МХАТ.
Но работать без подручных может грустно, может скучно,
Враг подумал, враг был дока, написал фиктивный чек,
И, где-то в дебрях ресторана, гражданина Епифана
Сбил с пути и с панталыку несоветский человек.
Епифан казался жадным, хитрым, умным, плотоядным,
Меры в женщинах и в пиве он не знал и не хотел.
В общем, так: подручный Джона был находкой для шпиона.
Так случиться может с каждым, если пьян и мягкотел.
Вот и первое заданье: в 3.15, возле бани,
Может раньше, может позже остановится такси,
Надо сесть, связать шофера, разыграть простого вора,
А потом про этот случай раструбят по Би-Би-Си.
А за это, друг мой пьяный, – говорил он Епифану, –
Будут деньги, дом в Чикаго, много женщин и машин..
Враг не ведал, дурачина: тот, кому все поручил он,
Был чекист, майор разведки и прекрасный семьянин.
Да, до этих штучек мастер этот самый Джон Ланкастер,
Но жестоко просчитался пресловутый мистер Пек.
Обезврежен он и даже он пострижен и посажен,
А в гостинице «Советской» поселился мирный грек.
««« Песня о любви к Родине »»»
Патриот России редкий, ас промышленной разведки
(Под любой секрет военный ключ умело подбирал) –
Был при царственной персоне на туманном Альбионе
Наш Матвей Иваныч Платов, храбрый русский генерал.
И с царём и в одиночку он ходил и днём и ночью
По музеям и заводам, где и тырил чертежи,
Но твердил в любой беседе, на фуршете ль, на обеде:
«Ваши люди лишь не плохи, а вот наши – хороши!»
Как английский люд не бился – ничему не удивился,
Чем немало озадачил их научный коллектив,
И презент, блоху стальную, осмеял, как хрень чудную,
Мелкоскоп в карман, однако, для комплекта прихватив.
«Где найти таких засранцев, опозорить чтоб британцев. »
Платов думал. Платов – дока! Платов – это голова.
И когда в пути, под Тулой, подвернулся тип сутулый –
Он и был трудоустроен (правда, в матерных словах).
Этот тип казался хилым; простаком, но не дебилом;
Средь своих, родных и близких, назывался он Левшой.
В общем, так: за литр водки не найти ценней находки!
Так попасться может каждый, если поит чин большой.
Вот и первое заданье: «Англосаксам в назиданье
Ты с блохой придумай что-то, как мы можем на Руси –
Пусть в тоске дела бросают, локти пусть себе кусают,
А потом про этот случай раструбят по Би-Би-Си.
И ещё: надень тулупчик и в Британию, голубчик,
Вслед за мною собирайся – за разведчика сойдёшь.
Спросит кто: «Продать секреты?» – покупай, не жми монеты;
Если где чертёж добудешь – переправишь мне чертёж.
Шаг за шагом, друг мой пьяный, в знаньях мы сотрём изъяны,
Просвещенная Россия в космос свой направит взор!»
Знал бы он, что в век ракетный наш народ такой же бедный,
И по снегу в сёлах дети по нужде бегут на двор.
Да, стратегом был, ребята, наш Матвей Иваныч Платов!
Чтил державы интересы, знал и помнил – что почём;
А сейчас продажной власти наплевать, какой ты мастер,
И, в итоге, те же ружья чистим тем же кирпичом.
То, что я должен сказать
Слова: А. Вертинский
Музыка: А. Вертинский
Исп.: Александр Вертинский
Осторожные зрители молча кутались в шубы,
И какая-то женщина с искажённым лицом
Целовала покойника в посиневшие губы
И швырнула в священника обручальным кольцом.
Закидали их ёлками, замесили их грязью
И пошли по домам – под шумок толковать,
Что пора положить бы уж конец безобразью,
Что и так уже скоро, мол, мы начнём голодать.
И никто не додумался просто стать на колени
И сказать этим мальчикам, что в бездарной стране
Даже светлые подвиги – это только ступени
В бесконечные пропасти – к недоступной Весне!
Октябрь 1917, Москва
What I have to say
Words: A. Vertinsky
Music: A. Vertinsky
Soloist: Alexander Vertinsky
I don’t know why and who needs it,
Who sent them to their deaths nekozawa hand
Just so mercilessly, so evil and unnecessary
Dropped them into Eternal Peace!
Careful viewers silently wrapped themselves in coats,
And a woman with a distorted face
Kissed the dead man in blue lips
And threw it in the priest’s wedding ring.
The trees pelted them, kneaded them with mud
And went home under the guise of interpreting,
It was time to put so an end to the disgrace
And soon, they say, we will begin to starve.
And no one thought just to kneel
And tell these boys that incompetent in the country
Even bright feats is only steps
In the infinite abyss – not available for the Spring!
И какая то женщина с искаженным лицом слушать
Первая моя встреча с этим стихотворением — или, если кому угодно, романсом — состоялась на развалинах исторического центра Тулы, в самом начале главной улицы этого старинного русского города, которая в своё время называлась Киевской, потом стала улицей Коммунаров, а на тот момент именовалась уже проспектом Ленина. Никто толком не знал, что там замыслили областные власти на этот раз, но несколько кварталов старой Тулы были добросовестно и в очень короткий срок обращены буквально в руины.
Руины производили жуткое, никогда ранее не испытанное ощущение некоего краха старого мира. Поверх них открывались просторы и перспективы, вообразить которые было до той поры практически невозможно и от которых захватывало дух. Порывистый ветер лихорадочно перелистывал страницы нескольких антикварного вида книг, тут и там разбросанных среди битых кирпичей. Я поднял одну из них, что валялась у самых ног, — это был какой-то древний песенник, с ерами и с ятями, — и прочитал на раскрытой странице название романса Александра Вертинского: «То, что я должен сказать».
Событие, под впечатлением от которого Вертинский написал эти строки, можно датировать совершенно точно — Москва, 13 (26 по н. ст.) ноября 1917 года. Именно в тот день в церкви Большого Вознесения у Никитских ворот, где когда-то венчались Пушкин и Натали, совсем близко от «студенческих» Большой и Малой Бронных улиц, и состоялось то самое отпевание.
Процедуру отпевания возглавлял митрополит Евлогий (Георгиевский), которого попросил об этом новоизбранный (за неделю до этого) патриарх Тихон. Вот как в своей книге «Путь моей жизни» (Париж, 1947 год) вспоминает тот день митрополит Евлогий:
Похороны были в ужасную погоду. Ветер, мокрый снег, слякоть … Все прилегающие к церкви улицы были забиты народом. Это были народные похороны. Гробы несли на руках добровольцы из толпы…
Юнкера и студенты-добровольцы были похоронены далеко за городом, на Братском мемориальном кладбище жертв мировой войны. Собственно, они и стали самыми первыми «белогвардейцами», то есть теми, кто прикреплял к своей одежде белые ленты, — молодые противники октябрьского большевистского переворота.
И я тоже не знаю, на кого намекал тут Александр Николаевич. Отпором большевистским отрядам руководили в Москве городской голова Вадим Руднев и командующий войсками Московского военного округа полковник Константин Рябцев. Оба они социалисты, эсэры, соратники Керенского. Действительно, может создаться впечатление, что оба они думали в те дни не столько о подавлении мятежа, сколько о быстрейшей сдаче города большевикам — пусть даже и ценой гибели наиболее пассионарных сторонников Временного правительства… Вспоминается очень верная мысль культуролога-москвоведа Рустама Рахматуллина, афористично выраженная им в новомировской статье 2001 года:
Незаконной силе противостояла псевдозаконная … Социалист Руднев покинул Россию в самый разгар Гражданской войны; он умер во Франции вскоре после её оккупации нацистской Германией. Социалист Рябцев, отсидев три недели в тюрьме, был отпущен большевиками на свободу и через некоторое время оказался в Харькове, где занимался журналистской работой в местных изданиях. В июне 1919 года, в ходе широкого наступления на Москву, Харьков был занят частями Добровольческой армии под командованием генерал-лейтенанта Владимира Зеноновича Май-Маевского — того самого «его превосходительства», у которого был известный по советскому фильму «адъютант». Константин Рябцев был арестован контрразведкой и примерно месяц спустя убит «при попытке к бегству»…
Это объявление появилось в харьковской газете «Новая Россия» 22 июня (5 июля по н. ст.) — как раз тогда, когда бывший полковник Рябцев уже находился в деникинской контрразведке:
Из Обращения генерала Деникина «К населению Малороссии» (по тексту, опубликованному в харьковской газете «Новая Россия» от 14 (27) августа 1919 года):
…Желая обессилить русское государство прежде, чем объявить ему войну, немцы задолго до 1914 года стремились разрушить выкованное в тяжёлой борьбе единство русского племени.
С этой целью ими поддерживалось и раздувалось на юге России движение, поставившее себе целью отделение от России её девяти губерний, под именем «Украинской Державы». Стремление отторгнуть от России малорусскую ветвь русского народа не оставлено и поныне…
Однако же, от изменнического движения, направленного к разделу России, необходимо совершенно отличать деятельность, внушённую любовью к родному краю, к его особенностям, к его местной старине и его местному народному языку.
Объявляя государственным языком на всём пространстве России язык русский, считаю совершенно недопустимым и запрещаю преследование малорусского народного языка. Каждый может говорить в местных учреждениях, земских, присутственных местах и суде — по-малорусски …
Равным образом не будет никаких ограничений в отношении малорусского языка в печати…
Конституционный демократ по своим политическим воззрениям, Антон Иванович Деникин поддержал Февральскую революцию 1917 года, но очень скоро стал решительным противником социалистического Временного правительства и открыто поддержал мятеж генерала Корнилова. 
В национальной политике Деникин являлся убеждённым приверженцем идеи единой и неделимой России. По своим личным качествам он был глубоко порядочным человеком, до конца жизни оставался русским патриотом и подданства Российской империи менять не собирался. В годы Великой Отечественной войны Антон Иванович Деникин решительно отверг все предложения немцев о сотрудничестве. Отделяя собственно Россию от большевиков, он призывал русскую эмиграцию к безусловной поддержке Красной армии. Есть указания на то, что в 1943 году Деникин на свои личные средства собрал и отправил в помощь Красной армии вагон с медикаментами. После победы над Германией Сталин не требовал от союзников выдачи своего бывшего противника.
Антон Иванович Деникин скончался от сердечного приступа в августе 1947 года; в октябре 2005 года его прах был торжественно перезахоронен на территории Донского монастыря…
В конце 1917 года, когда Александр Вертинский писал эти строки, всё происходящее вокруг, действительно, могло «осторожным зрителям» показаться всего лишь досадным «безобразием». А ведь как хорошо, как радостно в феврале-то всё получалось!
Всё совершилось не так, как ожидали, но быстро, словно на кинематографической ленте, в сказке или во сне.
Папа — видный чиновник, занимавший хорошую должность, со дня на день ждавший назначения в губернаторы, пришёл однажды домой сияющий, восторженный и заявил жене и детям, что совершилась «великая, бескровная» революция.
Все этого давно нетерпеливо и страстно ждали. Папа красноречиво и даже вдохновенно говорил о неминуемой близкой победе над «исконным» грозным врагом, о свободной армии, о свободе народа, о будущих великих судьбах России, о подъёме народного благосостояния и образования, о комитете Государственной Думы, приявшей власть, о Родзянко и т. п.
Так начинается повесть писателя Ивана Родионова «Жертвы вечерние». Иван Родионов был не только талантливым писателем (одно время выдвигалась гипотеза, что именно он является настоящим автором шолоховского «Тихого Дона»), но и монархически настроенным казачьим офицером. В годы мировой войны Иван Родионов, подобно Деникину, сражался в войсках генерала Брусилова — все вместе они участвовали тогда в знаменитом «брусиловском прорыве».
Из этих троих лишь он один отказался присягать Временному правительству. Но вот о крушении этого Временного правительства уже не печалился никто из них. Иван Родионов закончил Гражданскую войну полковником и доживал свой век уже в эмиграции (повесть «Жертвы вечерние» была издана в 1922 году в Берлине). Генерал Брусилов ушёл в отставку ещё летом 1917 года, в дни октябрьских боёв красногвардейцев с юнкерами находился как раз в Москве и даже получил тогда случайное лёгкое ранение. В самом конце Гражданской войны бывший генерал стал активно сотрудничать с высшим командованием Красной армии…
А в Феврале всё начиналось очень весело. От старого мира все дружно и стремительно отреклись, и прах его со своих ног быстренько отряхнули. На улицах царило ликование, крупные промышленники, боевые генералы и даже великие князья нацепили на себя красные банты и в едином порыве распевали «Марсельезу». Казалось, что вот теперь-то, когда вышвырнули вконец прогнивший царский режим, — теперь-то он и наступит, настоящий расцвет всего и вся.
«Все этого давно нетерпеливо и страстно ждали», — пишет Родионов. Самые образованные, самые демократические, самые разумные слои русского общества приближали эти февральские дни, как только могли. В интеллигентских кругах считалось едва ли не неприличным воздерживаться от безудержной критики правительства. Казалось, зажмурься, потом открой глаза — и всё останется по-прежнему, только одной лишь этой трёхсотлетней династии не станет. Казалось, какие пустяки. Ну, не станет и не станет. Казалось, вынь кирпичик — стена не рухнет…
И оказалось вдруг, что государство подобно живому организму, у которого, разумеется, есть свой скелет — правовой скелет. Переломать кости этого скелета сравнительно нетрудно — но стоит ли тогда удивляться тому, что кости эти срастаются потом и долго, и трудно, и криво…
И какой-то жгучий стыд, и страшное разочарование, и обида, и отчаянная попытка «сделать красивую мину» всепонимания при полном непонимании происходящего — всё это выразилось в заключительной строфе стихотворения Александра Вертинского:
«Бездарная страна», как и «немытая Россия», — это излюбленные темы разочарованной в собственном народе русской либеральной интеллигенции, это её атрибут, её родовое пятно и её проклятие. Исторический опыт, увы, показывает, что разочарование это наступает у русского либерала с завидной регулярностью. Какое-то роковое «несходство характеров», ей-богу. Нигде в мире ничего подобного больше нет. Достоевский в своём романе «Идиот» почувствовал страшную опасность ещё в самом начале:
Исторически так сложилось, что с самого своего возникновения т. н. русский либерализм одной ногой стоял «здесь», а другой ногой — «там». Донельзя пошлый в своём высокомерии, весь состоящий из комплексов и внутренне ущербный, отечественный либерал — в относительно спокойные исторические периоды — никогда не ведал сомнений и всегда знал, «как надо». Народ всегда представлялся ему чем-то наподобие пластилина, из которого и можно, и должно лепить всякие красивые фигуры. И когда очередная «лепка» заканчивалась очередной трагедией, талантливый наш ваятель винил в том отнюдь не себя, а «неправильный пластилин».
Вот, к примеру, какими словами передавал собственный душевный раздрай один из героев повести Ивана Родионова «Жертвы вечерние»:
Писатель Иван Родионов, казачий полковник, дворянин и активный деятель белой эмиграции, скончался в 1940 году в столице нацистской Германии.
Один из его сыновей, Владимир, почти полвека был настоятелем храма Воскресения Христова в Цюрихе, став под конец жизни архиепископом Русской православной церкви.
Другой его сын, Ярослав, поэт и журналист, написал текст знаменитой довоенной «Песни московского извозчика»: «Но метро пришёл с перилами дубовыми, // Сразу всех он седоков околдовал…» — наверняка все слышали эту песню в исполнении Леонида Утёсова. Ярослав Родионов погиб под немецкими бомбами в 1943 году…
Заключительная строфа стихотворения насквозь фальшива и вся состоит из расхожих в то время штампов. Один из них — это как раз пресловутые «мальчики». Суть дела прекрасно изложил генерал Туркул в своих воспоминаниях «Дроздовцы в огне»:
Мальчики-добровольцы, о ком я пытаюсь рассказать, может быть, самое нежное, прекрасное и горестное, что есть в образе Белой армии. К таким добровольцам я всегда присматривался с чувством жалости и немого стыда. Никого не было жаль так, как их, и было стыдно за всех взрослых, что такие мальчуганы обречены вместе с нами на кровопролитие и страдание. Кромешная Россия бросила в огонь и детей. Это было как жертвоприношение …
…Сотни тысяч взрослых, здоровых, больших людей не отозвались, не тронулись, не пошли. Они пресмыкались по тылам, страшась только за свою в те времена ещё упитанную человеческую шкуру.
Последний командир Дроздовской дивизии не был либералом — скорее, в своей ненависти к большевикам он симпатизировал нацизму. Разделение людей по национальному признаку, конечно, отвратительно. Но столь же отвратительно и всякое другое их разделение, основанное на ненависти и на спеси — национальной или социальной. Приходят ведь к одному и тому же: кто-то окажется бесполезным «быдлом», а кто-то — ценным и светлым «небыдлом»…
И никто не додумался просто стать на колени … Лукавит здесь Александр Николаевич. Наша просвещённая элита всегда и во все времена обожала — разумеется, если поблизости были какие-нибудь осторожные зрители — обожала бухаться на колени и каяться, каяться, каяться. За то, за это, за пятое, за десятое. И за гибель «мальчуганов» с их светлыми подвигами, и за бездарную страну. За народ, который зловонный человеческий сор, — сплошь состоящий из вырожденцев и идиотов. За ступени и пропасти, за весну и за лето.
Быдло ведь… а чего ему надо-то в жизни? Есть у него жизнь, нет жизни — всё едино…
…Братское мемориальное кладбище, где похоронили когда-то «этих мальчиков», открыли в феврале 1915 года. Оно было создано по инициативе великой княгини Елизаветы Фёдоровны, основательницы Марфо-Мариинской обители (в июле 1918 года Елизавету Фёдоровну, вместе с несколькими её родственниками и друзьями, подвергли мучительной смерти — их живыми сбросили в шахту, где они и умерли от голода и ран).
К началу 1917 года на Братском кладбище похоронили уже около 18 тысяч солдат и офицеров русской армии, а также несколько десятков сестёр милосердия и врачей. В 1925 году кладбище было закрыто, а в 30-е годы — ликвидировано. В дальнейшем на территории кладбища был разбит парк, потом — в период массового строительства вблизи станции метро «Сокол» — там появились жилые дома, кафе, кинотеатр, аттракционы для детей. Некоторые несознательные жители, несмотря на установленные таблички, продолжают выгуливать на территории бывшего кладбища своих собак…
И чтоб закончить… На месте снесённых в центре Тулы старинных кварталов спустя несколько лет соорудили просторную и пустынную площадь Ленина (из которой вполне естественным образом исходит несколько укороченный теперь проспект Ленина — он же бывшая улица Коммунаров, она же бывшая Киевская улица). Вместо множества маленьких домов на этой новой площади выстроили один монументальный Дом Советов с большим бронзовым памятником Ленину перед ним. Потом, впрочем, когда пришли очередные новые времена, Дом Советов перевоплотился в тульский «Белый дом». Что касается памятника Ленину, то, как показало недавнее его обследование, «об отклонениях памятника от вертикальной оси пока речи не идёт».
Александр Вертинский, «То, что я должен сказать». Запись сделана в Берлине, в 1930 году.