Что ты друг мой не весел стих пушкин
Зимний вечер! Александр Пушкин 1799-1837
Буря мглою небо кроет,
Вихри снежные крутя;
То, как зверь, она завоет,
То заплачет, как дитя,
То по кровле обветшалой
Вдруг соломой зашумит,
То, как путник запоздалый,
К нам в окошко застучит.
Наша ветхая лачужка
И печальна и темна.
Что же ты, моя старужка,
Приумолкла у окна?
Или бури завываньем
Ты, мой друг, утомлена,
Или дремлешь под жужжаньем
Своего веретена?
Выпьем, добрая подружка
Бедной юности моей,
Выпьем с горя; где же кружка?
Сердцу будет веселей.
Спой мне песню, как синица
Тихо за морем жила;
Спой мне песню, как девица
За водой поутру шла.
Буря мглою небо кроет,
Вихри снежные крутя;
То, как зверь, она завоет,
То заплачет, как дитя.
Выпьем, добрая подружка
Бедной юности моей,
Выпьем с горя; где же кружка?
Сердцу будет веселей.
Другие статьи в литературном дневнике:
Портал Стихи.ру предоставляет авторам возможность свободной публикации своих литературных произведений в сети Интернет на основании пользовательского договора. Все авторские права на произведения принадлежат авторам и охраняются законом. Перепечатка произведений возможна только с согласия его автора, к которому вы можете обратиться на его авторской странице. Ответственность за тексты произведений авторы несут самостоятельно на основании правил публикации и российского законодательства. Вы также можете посмотреть более подробную информацию о портале и связаться с администрацией.
Ежедневная аудитория портала Стихи.ру – порядка 200 тысяч посетителей, которые в общей сумме просматривают более двух миллионов страниц по данным счетчика посещаемости, который расположен справа от этого текста. В каждой графе указано по две цифры: количество просмотров и количество посетителей.
© Все права принадлежат авторам, 2000-2021 Портал работает под эгидой Российского союза писателей 18+
1
Давным-давно, как говорится,
Скончалась добрая царица,
В тот памятный печальный год
Был полон скорби весь народ.
А царь с детьми один остался,
В их детской нежности купался,
Он сыновей боготворил,
Безмерно их он всех любил.
Но время в сказке быстро мчится,
И им пришла пора жениться.
Царь луки в руки им дает,
И в чисто поле их ведет.
Там отдал им такой приказ:
Стреляет каждый только раз,
И где стрела чья приземлится
Там брать девицу, чтоб жениться.
2
Старший сын стрелу пустил
В двор боярский угодил.
Стрела среднего взлетела
И в двери купца засела.
Младший промахнулся что-то
И попал стрелой в болото.
Взял лягушку он с собой
И отправился домой.
Царь детей к себе призвал,
И вот что им наказал.
Нужно спечь царю-отцу
Всем невесткам по хлебцу.
В руках быстрых и умелых
Будет пышным хлеб и белым.
Иван Царевич стал невесел,
Буйну голову повесил.
3
Вот пришёл в свои палаты
Над лягушкою поплакать,
Что бы в тишине присесть,
И обдумать всё как есть.
— Что царевич ты не весел?
Что ты голову повесил?
— Задала вопрос лягушка.
— Может не мила подружка?
— Ей царевич говорит:
— Хлеб испечь нам царь велит.
— Ложись спать дружок скорее,
Утро вечера мудрее.
-Лег царевич у окна,
В небе светится луна,
Звезды на небе горят,
Во дворце все крепко спят.
4
Тут лягушка кожу сняла
И красой-девицей стала.
На крыльцо она взошла
И что силы позвала:
Няньки-мамки собирайтесь,
И в дорогу снаряжайтесь,
Хлеб мне белый испеките,
И к утру сюда свезите!
Встал царевич — что за чудо,
Свежий хлеб лежит, откуда?
Неужели до утра
Хлеб лягушка испекла?
Городок на нем стоит,
Церковь золотом горит.
Изукрашен он на диво!
Есть застава, все красиво.
5
Долго царь тому дивился,
Вкусом хлеба насладился.
А вот старших отругал.
Хуже хлеба не встречал.
Оказался хлеб горелым,
Из муки испечен прелой,
Вид его был неопрятный,
Цвет его был неприятный.
Он сказал, что в этот раз
Дает новый им приказ:
Соткать за ночь по ковру
И свезти ему к утру.
И Царевич вновь не весел,
Снова голову повесил,
На сердце его тревога,
А она ему с порога:
6
Что царевич ты не весел?
Что вновь голову повесил?
Как же мне не горевать!
Дал приказ нам царь опять,
Чтоб за ночь ковер соткали
И к утру ему отдали.
Не грусти, Царевич милый,
Дай лишь Бог, чтоб были силы,
Спать ложись ты поскорей,
Утро вечера мудрей.
Я попробую соткать,
Может, будет что отдать.
Вновь лягушка кожу сняла
И красой – девицей стала,
На крыльцо опять взошла
И что силы позвала:
7
Мамки- няньки собирайтесь,
Да в дорогу снаряжайтесь,
Ковер шелковый сотките,
И к утру сюда свезите!
Встал Царевич утром рано.
Видеть это дело странно.
Ночь прошла ковёр готов
На нем много городов,
А над ними в тьме холодной
Со звездою путеводной,
Месяц по небу плывет,
И на землю свет свой льет.
Сотни звезд сияют сразу,
Так что любо даже глазу.
Вскоре звезды растворились,
В небе солнце засветилось.
8
Вот проснулись города,
В море плавают суда,
Солнце клонится к закату,
Ночь спешит на смену брату,
Каждый час меняет сутки,
И стрелой летят минутки.
Царь работе подивился
(младшим сыном он гордился),
И царевичам тотчас
Он отдал такой приказ:
До конца исхода дня
Всем собраться у меня
На пир свадебный застольный.
Едут гости в город стольный,
Всех прошу принарядиться,
Будем пить и веселиться!
9
А царевич вновь невесел,
Буйну голову повесил.
Вот добрался до крыльца,
И совсем сошел с лица,
Представляя, как лягушку
Принесет он на подушке.
А она уж тут как тут,
Хоть ее и не зовут.
Что царевич ты не весел?
Что вновь голову повесил?
Едут гости в город стольный,
Царь готовит пир застольный,
Всем сказал принарядиться,
Будем пить и веселиться.
Если в этом вся причина,
Не горюй, то не кручина!
10
В гости сам к царю ступай,
Я приеду следом, знай,
Как услышишь стук да гром,
Все заходит ходуном,
Ты скажи, что лягушонка
Едет в гости в коробчонке.
Вот на пир Иван пришел,
Да и к братьям подошел.
А те с женами шептались,
Да над братцем потешались.
Что пришел ты налегке?
Ты б жену принес в платке,
Мы б ей мух тут наловили,
И по-царски угостили.
Чай когда ее ловил,
Все болото исходил!
11
Грохот жуткий тут поднялся,
И дворец весь зашатался,
Заходило ходуном
Все, что было только в нем.
Гости сильно испугались,
Из дворца бежать пытались,
Но случилось как на грех,
Страх сковал собою всех.
Говорит Иван тогда:
Не пугайтесь, господа!
Это едет лягушонка,
В золоченой коробчонке…
Золоченая карета,
В серебро, хрусталь одета,
В шесть коней запряжена,
И сияет, как луна.
12
Все собою озарила,
Светом звезды погасила,
Из нее вышла девица,
Стройна станом, бело лица.
Красоты необычайной
И походкой величавой.
Ну не вздумать, не взгадать,
Только в сказке описать!
Гости на нее дивятся,
Лишь одни невестки злятся.
Всех гостей она обходит,
И к царевичу подходит,
За руки его берет,
За дубовый стол ведет,
И с царевичем садится
Кушать, пить и веселиться.
13
Вот тайком от всех она
Малость белого вина
В левый рукав себе налила,
А весь остаточек допила.
Заела все лебяжьим мясом,
Запила все холодным квасом.
От мяса косточки тайком
Прикрыла правым рукавом,
И левой ручкой со стола
В рукав их правый убрала.
Жены старших сыновей
Повторяли все за ней…
Все наелись и напились,
От вина развеселились,
Пришло время танцевать,
Гости начали вставать.
14
Сидеть было уж негоже,
Василиса встала тоже,
Да и вышла танцевать,
Чтобы косточки размять.
В танце же она взяла,
Ручкой левой повела —
Гладь озерная разлилась,
Гости сильно удивились.
А когда взмахнула правой,
Ради собственной забавы,
Все увидели, над ней
Летит стая лебедей,
В гладь озерную садится
И давай по ней кружиться.
Гости диву все дивятся,
Жены старших братьев злятся.
15
Вышли тоже танцевать,
Чтоб гостей по удивлять.
Как махать руками стали,
Всех гостей по обливали,
Кости все по разлетались
Гости все перепугались.
Одна косточка, как раз,
Залетела царю в глаз.
Царь тут сильно обозлился,
На невесток рассердился,
И держась рукой за глаз,
Прочь прогнал их в тот же час.
А царевич в это время
Заступил ногою в стремя,
Конь под всадником заржал,
И царевич ускакал.
16
Ночь его собою скрыла,
Луна к дому проводила.
В дом вошел Иван царевич,
И глазам своим не верит —
В Василисиной светлице
Из под лавки свет струиться!
Как жемчужина в ракушке,
Кожа светиться лягушки.
Вот она любви преграда,
Горя горького награда.
Если я ее сожгу,
Василису сберегу.
Без своей волшебной кожи,
Стать лягушкой уж не сможет!
Нужно только ее сжечь.
Поднял кожу — бросил в печь.
17
Огонек развеселился,
Свет от кожи растворился,
В тот же миг вошла в светлицу
Из прихожей Василиса.
Запах гари услыхала,
И от горя зарыдала.
Ах, царевич мой желанный,
Ненаглядный, долгожданный,
Ты не кожицу спалил,
Счастье наше погубил!
Оставалось лишь три дня
Быть лягушкой для меня,
А теперь опять проклятье
Мне становится заклятьем.
Сил уж нет сопротивляться,
Нам пришла пора прощаться
18
В тридесятом теперь царстве,
У Кощея в государстве
Будешь ты меня искать,
Да вот сможешь ли забрать?
Пепел собери от кожи,
Там лежать ему негоже,
Да возьми его с собой,
Пепел, он, спаситель мой.
Когда им меня осыплешь,
Стану я сама собой.
Все исчезнут наважденья,
И наступит миг отмщенья,
Чары рухнут и Кощей
От руки падет своей.
В прах он будет обращён,
Раствориться словно сон.
19
Рукой девица взмахнула,
И кукушкой упорхнула.
В путь царевич снарядился,
С братьями, отцом простился,
Оседлал он жеребца,
И уехал из дворца.
Долго ехал чистым полем,
И на судне плыл он морем,
Стран немало обошел,
Василисы не нашел.
Грусть взяла его такая,
Хоть скачи к воротам рая.
Но вдруг видит: что за чудо?
Появился ниоткуда,
Перед ним невдалеке,
Старик с посохом в руке.
20
Здравствуй добрый молодец.
Будь здоров и ты, отец.
Далека ль твоя дорога?
Не был ли тяжелым путь?
Вижу на сердце тревога,
Может, сядешь отдохнуть?
Отдохнуть, пожалуй, споро,
Цель пути так далека,
Доберусь еще не скоро,
Хоть уважу старика.
Слово за слово, и вскоре
Все поведал он о горе.
Что ж, старик ему ответил,
Ты меня на счастье встретил,
И тебе, я как смогу,
В твоем горе помогу.
21
Цель твоя уже близка.
Видишь, вон вдали река
Бликами воды мерцает,
Лес собою огибает?
Там Кощеева граница,
А у гор его столица.
Непроглядной пеленой,
Как за каменной стеной,
Всеми уж давно забытый,
Город там стоит сокрытый.
Как фантом он нереален,
Как надгробие печален,
Сквозь него можно пройти,
А вот в город нет пути.
Как попасть в него всем сложно,
Так и выйти невозможно.
22
Василиса там в неволе,
Непокорная злой доле,
На Кощея предложенье
Выражает лишь презренье.
Как открыть мне в город дверь?
И что делать мне теперь?
Не кручинься, молодец,
Колдовству придет конец!
Мы ведь встретились не зря,
Дам тебе свой посох я.
У Кощеевой столицы
Он начнет слегка светиться,
А как станешь у ворот,
Пелена с неё спадет.
Но ты посох не бросай,
В город вместе с ним ступай.
23
Раствориться лишь преграда
Колдовского непрогляда.
Смело в город заходи,
Не раздумывай, не жди.
За тобою по пятам
Будет слышен шум да гам,
Не дай Бог остановиться,
Испугаться, усомниться.
Посох силу потеряет,
Город дымкою растает.
Отыщи свою кукушку
И беги с ней на опушку,
Соверши над ней деянье,
И исчезнет заклинанье.
Посох взял Иван царевич
И глазам своим не верит.
24
Старец словно растворился,
Как туман, как дым разлился
Неизвестно от чего.
Был старик, и нет его.
Сумерки сгущаться стали,
И воспрянув от печали,
Держа посох тот в руке,
Поскакал Иван к реке.
Уцепившись за уздечку,
Переплыл с конем он речку.
Ни тропинки, ни дороги,
На скаку сломаешь ноги.
На коне он въехал в лес,
А затем с него и слез,
Сквозь кусты и бурелом
Идет смело напролом.
25
Кусты, ветви, буераки,
Как на бешеной собаке,
Меж собой переплелись.
Дескать, мол, не торопись,
Здесь дружочек не пройдешь,
Уходи, иль пропадешь…
Ночь к полуночи подходит,
На опушку он выходит.
Чаща леса позади,
Видны горы впереди.
К ним царевич поспешает,
Посох же в руке мерцает,
Знать поблизости столица
И пора остановиться.
Конь копытом землю бьет
И уж дальше не идет.
26
Отпустил его он в поле,
Погулять пока на воле.
Посох тихо зазвенел,
Воздух словно загустел,
Пошел рябью, заискрился,
Всколыхнулся, исказился,
И из тьмы его холодной
Непроглядной, чужеродной,
Как бредовый сон нежданный,
Появился город странный.
Словно ужас изначальный,
Он стоит, как склеп печальный.
Как застывшие мгновенья,
Все стоит в нем без движенья.
Тут Иван перекрестился
И войти в него решился.
27
За спиной поднялся вой,
Шум и грохот, да такой,
Что мороз пошел по коже,
Но царевичу негоже
Козней нечисти пугаться,
Разным страхам поддаваться.
Он к дворцу пройти стремиться,
Где его любовь томиться.
По ступеням в зал заходит,
И кукушку там находит.
На подставке у окна
В клетке там сидит она.
Клеть, похоже, что литая,
А кукушка золотая.
Живы только лишь глаза,
И заметна в них слеза.
28
Вскрыть же клетку невозможно,
И царевич осторожно
Клеть с подставки поднимает,
Нежно к телу прижимает.
Вмиг вокруг все оживилось,
Завертелось, закружилось.
Посох, как звезда сияет,
Светом нечисть отгоняет,
Но они как снежный ком,
А Иван от них бегом
Прочь из зала устремился.
Кто-то в ноги уцепился,
Кто-то за спину хватает,
Кто-то стонет и рыдает,
В, общем, шум стоит такой,
Что с ума сойдет любой.
29
Что за жуткая напасть,
Хоть бы наземь не упасть.
Он от них стрелою мчится,
Вот и города граница.
До коня рукой подать,
Вот бы только добежать.
На него Иван взлетает,
Вой за ним не утихает,
Конь его галопом мчится,
Только пыль за ним клубится.
Без оглядки на опушку
Он везет свою кукушку.
Словно вихрь он въехал в лес,
И с коня на землю слез.
Свет уж больше не мерцает,
Посох быстро угасает.
30
Лес уже не темен, светел,
А в руке Ивана пепел.
Сквозь решетку на кукушку
Сыплет пепел от лягушки.
Загремел внезапно гром,
И пошло все ходуном.
Страшный стон вдали раздался,
Это царь Кощей скончался.
Рухнул город, растворился,
Лес же весь преобразился.
И кукушка изменилась —
В Василису превратилась.
Счастью не было предела,
От восторга сердце пело!
И без грусти и печали
Они век свой доживали.
Сказка может быть и ложь
Только что с нее возьмешь
Александр Пушкин — Зимний вечер (Буря мглою небо кроет): Стих
Буря мглою небо кроет,
Вихри снежные крутя;
То, как зверь, она завоет,
То заплачет, как дитя,
То по кровле обветшалой
Вдруг соломой зашумит,
То, как путник запоздалый,
К нам в окошко застучит.
Наша ветхая лачужка
И печальна и темна.
Что же ты, моя старушка,
Приумолкла у окна?
Или бури завываньем
Ты, мой друг, утомлена,
Или дремлешь под жужжаньем
Своего веретена?
Выпьем, добрая подружка
Бедной юности моей,
Выпьем с горя; где же кружка?
Сердцу будет веселей.
Спой мне песню, как синица
Тихо за морем жила;
Спой мне песню, как девица
За водой поутру шла.
Буря мглою небо кроет,
Вихри снежные крутя;
То, как зверь, она завоет,
То заплачет, как дитя.
Выпьем, добрая подружка
Бедной юности моей,
Выпьем с горя; где же кружка?
Сердцу будет веселей.
Анализ стихотворения «Зимний вечер» Пушкина
Зимний вечер А.С Пушкина написано в 1825 году. В качестве вдохновения для поэта послужило небольшое село – Михайловское, куда послали поэта спустя какое-то время после южной ссылки. Резкая смена окружения — с яркого, солнечного юга, где Пушкина окружали живописные горные пейзажи, моря и праздничная атмосфера в кругу друзей на далекое поселение в зимнюю пору, навеяло гнетущее состояние на поэта, которому и без того было тоскливо. Именно в этот период жизни Пушкин находился под надзором родного отца. Вся переписка и дальнейшие действия молодого таланта, были под строгим контролем.
Пушкин всегда ассоциировал семейный очаг с надежной опорой и защитой в любой жизненной ситуации. Но в таких условиях его практически вытеснили из родного круга, и поэт проникался местной природой, проводя много времени за пределами дома.
В стихотворении «Зимний вечер» отчетливо наблюдается угнетенное и в каком-то роде, отшельническое настроение автора. Главные герои – лирический протагонист и старушка, символизирующая любимую няню поэта, которой и посвящен стих.
В первой из четырех строф ярко передаются впечатления от снежной бури. Завихрение ветров, сопровождающееся одиноким воем и плачем передают настроение тоски и состояние безысходности, по отношению к враждебному миру.
Вторая строфа раскрывает противопоставление дома и внешнего мира, в котором жилье представлено как ветхое, печальное и полное тьмы, не способное защитить от жизненных невзгод. Старушка, которая неподвижно проводит свое время, глядя в окно, так же навевает грусть и безысходность.
Неожиданно в третьей строфе возникает стремление преодолеть тоскливое состояние и отречься от безысходности. Уставшая душа должна вновь найти силы чтобы пробудиться и вновь появляется надежда на лучший жизненный путь.
Завершается стихотворение картиной противостоянием внутренней силой героя и враждебности внешнего мира. Теперь становится ясно, что защитить от жизненных невзгод могут только личные силы героя, настрой на позитивное, а не стены родного дома. К такому выводу приходит Пушкин в своем стихотворении.
Печальный опыт одиночества в Михайловском, позже будет греть душу поэта и навсегда останется приятным воспоминанием. В тишине и покоя у Пушкина появилось новое вдохновение и много ярких образов, красок и эпитетов которыми он в будущем восхвалял природу.
Стихи александра сергеевича пушкина
Буря мглою небо кроет,
Вихри снежные крутя;
То, как зверь, она завоет,
То заплачет, как дитя,
То по кровле обветшалой
Вдруг соломой зашумит,
То, как путник запоздалый,
К нам в окошко застучит.
Наша ветхая лачужка
И печальна и темна.
Что же ты, моя старушка,
Приумолкла у окна?
Или бури завываньем
Ты, мой друг, утомлена,
Или дремлешь под жужжаньем
Своего веретена?
Выпьем, добрая подружка
Бедной юности моей,
Выпьем с горя; где же кружка?
Сердцу будет веселей.
Спой мне песню, как синица
Тихо за морем жила;
Спой мне песню, как девица
За водой поутру шла.
Буря мглою небо кроет,
Вихри снежные крутя;
То, как зверь, она завоет,
То заплачет, как дитя.
Выпьем, добрая подружка
Бедной юности моей,
Выпьем с горя: где же кружка?
Сердцу будет веселей.
В КРОВИ ГОРИТ ОГОНЬ ЖЕЛАНЬЯ
В крови горит огонь желанья,
Душа тобой уязвлена,
Лобзай меня: твои лобзанья
Мне слаще мирра и вина.
Склонись ко мне главою нежной,
И да почию, безмятежный,
Пока дохнёт весёлый день
И двигнется ночная тень.
ЕСЛИ ЖИЗНЬ ТЕБЯ ОБМАНЕТ
Если жизнь тебя обманет,
Не печалься, не сердись!
В день уныния смирись:
День веселья, верь, настанет.
Сердце в будущем живёт;
Настоящее уныло:
Всё мгновенно, всё пройдёт;
Что пройдёт, то будет мило.
Медлительно влекутся дни мои,
И каждый миг в унылом сердце множит
Все горести несчастливой любви
И все мечты безумия тревожит.
Но я молчу; не слышен ропот мой;
Я слёзы лью; мне слёзы утешенье;
Моя душа, плененная тоской,
В них горькое находит наслажденье.
О жизни час! Лети, не жаль тебя,
Исчезни в тьме, пустое привиденье;
Мне дорого любви моей мученье –
Пускай умру, но пусть умру любя!
На холмах Грузии лежит ночная мгла;
Шумит Арагва предо мною.
Мне грустно и легко; печаль моя светла;
Печаль моя полна тобою,
Тобой, одной тобой… Унынья моего
Ничто не мучит, не тревожит,
И сердце вновь горит и любит – оттого,
Что не любить оно не может.
Слыхали ль вы за рощей глас ночной
Певца любви, певца своей печали?
Когда поля в час утренний молчали,
Свирели звук унылый и простой
Слыхали ль вы?
Встречали ль вы в пустынной тьме лесной
Певца любви, певца своей печали?
Следы ли слёз, улыбку ль замечали,
Иль тихий взор, исполненный тоской
Встречали ль вы?
Вздохнули ль вы, внимая тихий глас
Певца любви, певца своей печали?
Когда в лесах вы юношу видали,
Встречая взор его потухших глаз,
Вздохнули ль вы?
Подруга дней моих суровых,
Голубка дряхлая моя!
Одна в глуши лесов сосновых
Давно, давно ты ждёшь меня.
Ты под окном своей светлицы
Горюешь, будто на часах,
И медлят поминутно спицы
В твоих наморщенных руках.
Глядишь в забытые вороты
На чёрный отдаленный путь;
Тоска, предчувствия, заботы
Теснят твою всечасно грудь.
То чудится тебе……………….
ПОРА, МОЙ ДРУГ, ПОРА!
Пора, мой друг, пора! Покоя сердце просит –
Летят за днями дни, и каждый час уносит
Частичку бытия, а мы с тобой вдвоём
Предполагаем жить… И глядь – как раз – умрём.
На свете счастья нет, но есть покой и воля.
Давно завидная мечтается мне доля –
Давно, усталый раб, замыслил я побег
В обитель дальнюю трудов и чистых нег.
РОНЯЕТ ЛЕС БАГРЯНЫЙ СВОЙ УБОР
Роняет лес багряный свой убор,
Сребрит мороз увянувшее поле,
Проглянет день как будто поневоле
И скроется за край окружных гор.
Пылай, камин, в моей пустынной келье;
А ты, вино, осенней стужи друг,
Пролей мне в грудь отрадное похмелье,
Минутное забвенье горьких мук.
Печален я: со мною друга нет,
С кем долгую запил бы я разлуку,
Кому бы мог пожать от сердца руку
И пожелать весёлых много лет.
Я пью один; вотще воображенье
Вокруг меня товарищей зовёт;
Знакомое не слышно приближенье,
И милого душа моя не ждёт.
Я пью один, и на брегах Невы
Меня друзья сегодня именуют…
Но многие ль и там из вас пируют?
Ещё кого не досчитались вы?
Кто изменил пленительной привычке?
Кого от вас увлёк холодный свет?
Чей глас умолк на братской перекличке?
Кто не пришёл? Кого меж вами нет?
Он не пришёл, кудрявый наш певец,
С огнём в очах, с гитарой сладкогласной:
Под миртами Италии прекрасной
Он тихо спит, и дружеский резец
Не начертал над русскою могилой
Слов несколько на языке родном,
Чтоб некогда нашёл привет унылый
Сын севера, бродя в краю чужом.
Сидишь ли ты в кругу своих друзей,
Чужих небес любовник беспокойный?
Иль снова ты проходишь тропик знойный
И вечный лёд полуночных морей?
Счастливый путь. С лицейского порога
Ты на корабль перешагнул, шутя,
И с той поры в морях твоя дорога,
О волн и бурь любимое дитя!
Ты сохранил в блуждающей судьбе
Прекрасных лет первоначальны нравы:
Лицейский шум, лицейские забавы
Средь бурных волн мечталися тебе;
Ты простирал из-за моря нам руку,
Ты нас одних в младой душе носил
И повторял: «На долгую разлуку
Нас тайный рок, быть может, осудил!»
Друзья мои, прекрасен наш союз!
Он, как душа, неразделим и вечен –
Неколебим, свободен и беспечен,
Срастался он под сенью дружных муз.
Куда бы нас ни бросила судьбина
И счастие куда б ни повело,
Всё те же мы: нам целый мир чужбина;
Отечество нам Царское Село.
Из края в край преследуем грозой,
Запутанный в сетях судьбы суровой,
Я с трепетом на лоно дружбы новой,
Устав, приник ласкающей главой…
С мольбой моей печальной и мятежной,
С доверчивой надеждой прошлых лет,
Друзьям иным душой предался нежной;
Но горек был небратский их привет.
И ныне здесь, в забытой сей глуши,
В обители пустынных вьюг и хлада,
Мне сладкая готовилась отрада:
Троих из вас, друзей моей души,
Здесь обнял я. Поэта дом опальный
О Пущин мой, ты первый посетил;
Ты усладил изгнанья день печальный,
Ты в день его Лицея превратил.
Ты, Горчаков, счастливец с первых дней,
Хвала тебе – фортуны блеск холодный
Не изменил души твоей свободной:
Всё тот же ты для чести и друзей.
Нам разный путь судьбой назначен строгой;
Ступая в жизнь, мы быстро разошлись:
Но невзначай просёлочной дорогой
Мы встретились и братски обнялись.
Когда постиг меня судьбины гнев,
Для всех чужой, как сирота бездомный,
Под бурею главой поник я томной
И ждал тебя, вещун пермесских дев,
И ты пришёл, сын лени вдохновенный,
О Дельвиг мой, твой голос пробудил
Сердечный жар, так долго усыпленный,
И бодро я судьбу благословил.
С младенчества дух песен в нас горел,
И дивное волненье мы познали;
С младенчества две музы к нам летали,
И сладок был их лаской наш удел;
Но я любил уже рукоплесканья,
Ты, гордый, пел для муз и для души;
Свой дар, как жизнь, я тратил без вниманья,
Ты гений свой воспитывал в тиши.
Служенье муз не терпит суеты;
Прекрасное должно быть величаво;
Но юность нам советует лукаво,
И шумные нас радуют мечты…
Опомнимся – но поздно! И уныло
Глядим назад, следов не видя там.
Скажи, Вильгельм, не то ль и с нами было,
Мой брат родной по музе, по судьбам?
Пора, пора! Душевных наших мук
Не стоит мир; оставим заблужденья!
Сокроем жизнь под сень уединенья!
Я жду тебя, мой запоздалый друг –
Приди; огнём волшебного рассказа
Сердечные преданья оживи;
Поговорим о бурных днях Кавказа,
О Шиллере, о славе, о любви.
Пора и мне… пируйте, о друзья!
Предчувствую отрадное свиданье;
Запомните ж поэта предсказанье:
Промчится год, и с вами снова я,
Исполнится завет моих мечтаний;
Промчится год, и я явлюся к вам!
О, сколько слёз и сколько восклицаний,
И сколько чаш, подъятых к небесам!
И первую полней, друзья, полней!
И всю до дна в честь нашего союза!
Благослови, ликующая муза,
Благослови: да здравствует Лицей!
Наставникам, хранившим юность нашу,
Всем честию, и мёртвым и живым,
К устам подъяв ликующую чашу,
Не помня зла, за благо воздадим.
Полней, полней! И, сердцем возгоря,
Опять до дна, до капли выпивайте!
Но за кого? О, други, угадайте…
Ура, наш царь! Так! Выпьем за царя.
Он человек! Им властвует мгновенье.
Он раб молвы, сомнений и страстей;
Простим ему неправое гоненье:
Он взял Париж, он основал Лицей.
Пируйте же, пока ещё мы тут!
Увы, наш круг час от часу редеет;
Кто в гробе спит, кто дальный сиротеет;
Судьба глядит, мы вянем; дни бегут;
Невидимо склоняясь и хладея,
Мы близимся к началу своему…
Кому ж из нас под старость день Лицея
Торжествовать придётся одному?
Несчастный друг! Средь новых поколений
Докучный гость и лишний, и чужой,
Он вспомнит нас и дни соединений,
Закрыв глаза дрожащею рукой…
Пускай же он с отрадой хоть печальной
Тогда сей день за чашей проведёт,
Как ныне я, затворник ваш опальный,
Его провёл без горя и забот.
ТЫ ВИДЕЛ ДЕВУ НА СКАЛЕ
Ты видел деву на скале
В одежде белой над волнами,
Когда, бушуя в бурной мгле,
Играло море с берегами,
Когда луч молний озарял
Её всечасно блеском алым
И ветер бился и летал
С её летучим покрывалом?
Прекрасно море в бурной мгле
И небо в блесках без лазури;
Но верь мне: дева на скале
Прекрасней волн, небес и бури.
ЧТО В ИМЕНИ ТЕБЕ МОЁМ
Что в имени тебе моём?
Оно умрёт как шум печальный
Волны, плеснувшей в берег дальный,
Как звук ночной в лесу глухом.
Оно на памятном листке
Оставит мёртвый след, подобный
Узору надписи надгробной
На непонятном языке.
Что в нём? Забытое давно
В волненьях новых и мятежных,
Твоей душе не даст оно
Воспоминаний чистых, нежных.
Но в день печали, в тишине,
Произнеси его, тоскуя;
Скажи: есть память обо мне,
Есть в мире сердце, где живу я…
Там, где море вечно плещет
На пустынные скалы,
Где луна теплее блещет
В сладкий час вечерней мглы,
Где, в гаремах наслаждаясь,
Дни проводит мусульман,
Там волшебница, ласкаясь,
Мне вручила талисман.
И, ласкаясь, говорила:
«Сохрани мой талисман:
В нем таинственная сила!
Он тебе любовью дан.
От недуга, от могилы,
В бурю, в грозный ураган,
Головы твоей, мой милый,
Не спасет мой талисман.
И богатствами Востока
Он тебя не одарит,
И поклонников пророка
Он тебе не покорит;
И тебя на лоно друга,
От печальных чуждых стран,
В край родной на север с юга
Не умчит мой талисман.
Но когда коварны очи
Очаруют вдруг тебя,
Иль уста во мраке ночи
Поцелуют не любя —
Милый друг! от преступленья,
От сердечных новых ран,
От измены, от забвенья
Сохранит мой талисман!»
ПРИЗНАНИЕ (Я ВАС ЛЮБЛЮ, ХОТЬ Я БЕШУСЬ)
Я вас люблю, — хоть я бешусь,
Хоть это труд и стыд напрасный,
И в этой глупости несчастной
У ваших ног я признаюсь!
Мне не к лицу и не по летам.
Пора, пора мне быть умней!
Но узнаю по всем приметам
Болезнь любви в душе моей:
Без вас мне скучно, — я зеваю;
При вас мне грустно, — я терплю;
И, мочи нет, сказать желаю,
Мой ангел, как я вас люблю!
Когда я слышу из гостиной
Ваш легкий шаг, иль платья шум,
Иль голос девственный, невинный,
Я вдруг теряю весь свой ум.
Вы улыбнетесь, — мне отрада;
Вы отвернетесь, — мне тоска;
За день мучения — награда
Мне ваша бледная рука.
Когда за пяльцами прилежно
Сидите вы, склонясь небрежно,
Глаза и кудри опустя, —
Я в умиленье, молча, нежно
Любуюсь вами, как дитя.
Сказать ли вам мое несчастье,
Мою ревнивую печаль,
Когда гулять, порой, в ненастье,
Вы собираетеся вдаль?
И ваши слезы в одиночку,
И речи в уголку вдвоем,
И путешествия в Опочку,
И фортепьяно вечерком.
Алина! сжальтесь надо мною.
Не смею требовать любви.
Быть может, за грехи мои,
Мой ангел, я любви не стою!
Но притворитесь! Этот взгляд
Всё может выразить так чудно!
Ах, обмануть меня не трудно.
Я сам обманываться рад!
Пустое вы сердечным ты
Она, обмолвясь, заменила
И все счастливые мечты
В душе влюбленной возбудила.
Пред ней задумчиво стою,
Свести очей с нее нет силы;
И говорю ей: как ВЫ милы!
И мыслю: как ТЕБЯ люблю!
ДАР НАПРАСНЫЙ, ДАР СЛУЧАЙНЫЙ.
Дар напрасный, дар случайный,
Жизнь, зачем ты мне дана?
Иль зачем судьбою тайной
Ты на казнь осуждена?
Кто меня враждебной властью
Из ничтожества воззвал,
Душу мне наполнил страстью,
Ум сомненьем взволновал.
Цели нет передо мною:
Сердце пусто, празден ум,
И томит меня тоскою
Однозвучный жизни шум.
КАК СЛАДОСТНО. НО, БОГИ, КАК ОПАСНО.
Как сладостно. но, боги, как опасно
Тебе внимать, твой видеть милый взор.
Забуду ли улыбку, взор прекрасный
И огненный, волшебный разговор!
Волшебница, зачем тебя я видел —
Узнав тебя, блаженство я познал —
И счастие мое возненавидел.
НЕТ, Я НЕ ДОРОЖУ МЯТЕЖНЫМ НАСЛАЖДЕНЬЕМ.
Нет, я не дорожу мятежным наслажденьем,
Восторгом чувственным, безумством, исступленьем,
Стенаньем, криками вакханки молодой,
Когда, виясь в моих объятиях змией,
Порывом пылких ласк и язвою лобзаний
Она торопит миг последних содроганий!
О, как милее ты, смиренница моя!
О, как мучительно тобою счастлив я,
Когда, склоняяся на долгие моленья,
Ты предаешься мне нежна без упоенья,
Стыдливо-холодна, восторгу моему
Едва ответствуешь, не внемлешь ничему
И оживляешься потом всё боле, боле —
И делишь наконец мой пламень поневоле!
КОГДА Б НЕ СМУТНОЕ ВЛЕЧЕНЬЕ.
К*** (НЕТ, НЕТ, НЕ ДОЛЖЕН Я, НЕ СМЕЮ. )
Нет, нет, не должен я, не смею, не могу
Волнениям любви безумно предаваться;
Спокойствие мое я строго берегу
И сердцу не даю пылать и забываться;
Нет, полно мне любить; но почему ж порой
Не погружуся я в минутное мечтанье,
Когда нечаянно пройдет передо мной
Младое, чистое, небесное созданье,
Пройдет и скроется. Ужель не можно мне,
Любуясь девою в печальном сладострастье,
Глазами следовать за ней и в тишине
Благословлять ее на радость и на счастье,
И сердцем ей желать все блага жизни сей,
Веселый мир души, беспечные досуги,
Всё — даже счастие того, кто избран ей,
Кто милой деве даст название супруги.
В безмолвии садов, весной, во мгле ночей,
Поет над розою восточный соловей.
Но роза милая не чувствует, не внемлет,
И под влюбленный гимн колеблется и дремлет.
Не так ли ты поешь для хладной красоты?
Опомнись, о поэт, к чему стремишься ты?
Она не слушает, не чувствует поэта;
Глядишь — она цветет; взываешь — нет ответа.
КОГДА В ОБЪЯТИЯ МОИ.
Когда в объятия мои
Твой стройный стан я заключаю,
И речи нежные любви
Тебе с восторгом расточаю,
Безмолвна, от стесненных рук
Освобождая стан свой гибкой,
Ты отвечаешь, милый друг,
Мне недоверчивой улыбкой;
Прилежно в памяти храня
Измен печальные преданья,
Ты без участья и вниманья
Уныло слушаешь меня.
Кляну коварные старанья
Преступной юности моей
И встреч условных ожиданья
В садах, в безмолвии ночей.
Кляну речей любовный шопот,
Стихов таинственный напев,
И ласки легковерных дев,
И слезы их, и поздний ропот.
В последний раз твой образ милый
Дерзаю мысленно ласкать,
Будить мечту сердечной силой
И с негой робкой и унылой
Твою любовь воспоминать.
Бегут, меняясь, наши лета,
Меняя всё, меняя нас,
Уж ты для своего поэта
Могильным сумраком одета,
И для тебя твой друг угас.
Прими же, дальная подруга,
Прощанье сердца моего,
Как овдовевшая супруга,
Как друг, обнявший молча друга
Пред заточением его.
РЕДЕЕТ ОБЛАКОВ ЛЕТУЧАЯ ГРЯДА.
Редеет облаков летучая гряда;
Звезда печальная, вечерняя звезда,
Твой луч осеребрил увядшие равнины,
И дремлющий залив, и черных скал вершины;
Люблю твой слабый свет в небесной вышине:
Он думы разбудил, уснувшие во мне.
Я помню твой восход, знакомое светило,
Над мирною страной, где все для сердца мило,
Где стройны тополы в долинах вознеслись,
Где дремлет нежный мирт и темный кипарис,
И сладостно шумят полуденные волны.
Там некогда в горах, сердечной думы полный,
Над морем я влачил задумчивую лень,
Когда на хижины сходила ночи тень —
И дева юная во мгле тебя искала
И именем своим подругам называла.
Не спрашивай, зачем унылой думой
Среди забав я часто омрачен,
Зачем на все подъемлю взор угрюмый,
Зачем не мил мне сладкой жизни сон;
Не спрашивай, зачем душой остылой
Я разлюбил веселую любовь
И никого не называю милой —
Кто раз любил, уж не полюбит вновь;
Кто счастье знал, уж не узнает счастья.
На краткий миг блаженство нам дано:
От юности, от нег и сладострастья
Останется уныние одно.
Всё в ней гармония, всё диво,
Всё выше мира и страстей;
Она покоится стыдливо
В красе торжественной своей;
Она кругом себя взирает:
Ей нет соперниц, нет подруг;
Красавиц наших бледный круг
В ее сияньи исчезает.
Куда бы ты ни поспешал,
Хоть на любовное свиданье,
Какое б в сердце ни питал
Ты сокровенное мечтанье, —
Но, встретясь с ней, смущенный, ты
Вдруг остановишься невольно,
Благоговея богомольно
Перед святыней красоты
О, если правда, что в ночи,
Когда покоятся живые,
И с неба лунные лучи
Скользят на камни гробовые,
О, если правда, что тогда
Пустеют тихие могилы, —
Я тень зову, я жду Леилы:
Ко мне, мой друг, сюда, сюда!
Явись, возлюбленная тень,
Как ты была перед разлукой,
Бледна, хладна, как зимний день,
Искажена последней мукой.
Приди, как дальная звезда,
Как легкой звук иль дуновенье,
Иль как ужасное виденье,
Мне все равно, сюда! сюда.
Зову тебя не для того,
Чтоб укорять людей, чья злоба
Убила друга моего,
Иль чтоб изведать тайны гроба,
Не для того, что иногда
Сомненьем мучусь. но, тоскуя,
Хочу сказать, что все люблю я,
Что все я твой: сюда, сюда!
ХРАНИ МЕНЯ, МОЙ ТАЛИСМАН.
Храни меня, мой талисман,
Храни меня во дни гоненья,
Во дни раскаянья, волненья:
Ты в день печали был мне дан.
В уединенье чуждых стран,
На лоне скучного покоя,
В тревоге пламенного боя
Храни меня, мой талисман.
Священный сладостный обман,
Души волшебное светило…
Оно сокрылось, изменило…
Храни меня, мой талисман.
Пускай же ввек сердечных ран
Не растравит воспоминанье.
Прощай, надежда; спи, желанье;
Храни меня, мой талисман.
Сижу за решеткой в темнице сырой.
Вскормленный в неволе орел молодой,
Мой грустный товарищ, махая крылом,
Кровавую пищу клюет под окном,
Клюет, и бросает, и смотрит в окно,
Как будто со мною задумал одно;
Зовет меня взглядом и криком своим
И вымолвить хочет: «Давай улетим!
Мы вольные птицы; пора, брат, пора!
Туда, где за тучей белеет гора,
Туда, где синеют морские края,
Туда, где гуляем лишь ветер… да я. »
Я здесь, Инезилья,
Я здесь под окном.
Объята Севилья
И мраком и сном.
Исполнен отвагой,
Окутан плащом,
С гитарой и шпагой
Я здесь под окном.
Ты спишь ли? Гитарой
Тебя разбужу.
Проснется ли старый,
Мечом уложу.
Шелковые петли
К окошку привесь…
Что медлишь. Уж нет ли
Соперника здесь.
Я здесь, Инезилья,
Я здесь под окном.
Объята Севилья
И мраком и сном.
Хоть тяжело подчас в ней бремя,
Телега на ходу легка;
Ямщик лихой, седое время,
Везет, не слезет с облучка.
Но в полдень нет уж той отваги;
Порастрясло нас: нам страшней
И косогоры и овраги:
Кричим: полегче, дуралей!
Катит по-прежнему телега;
Под вечер мы привыкли к ней
И дремля едем до ночлега,
А время гонит лошадей.
ПОДЪЕЗЖАЯ ПОД ИЖОРЫ…
Подъезжая под Ижоры,
Я взглянул на небеса
И воспомнил ваши взоры,
Ваши синие глаза.
Хоть я грустно очарован
Вашей девственной красой,
Хоть вампиром именован
Я в губернии Тверской,
Но колен моих пред вами
Преклонить я не посмел
И влюбленными мольбами
Вас тревожить не хотел.
Упиваясь неприятно
Хмелем светской суеты,
Позабуду, вероятно,
Ваши милые черты,
Легкий стан, движений стройность,
Осторожный разговор,
Эту скромную спокойность,
Хитрый смех и хитрый взор.
Если ж нет… по прежню следу
В ваши мирные края
Через год опять заеду
И влюблюсь до ноября.
Цветок засохший, безуханный,
Забытый в книге вижу я;
И вот уже мечтою странной
Душа наполнилась моя:
Где цвёл? когда? какой весною?
И долго ль цвёл? И сорван кем,
Чужой, знакомой ли рукою?
И положен сюда зачем?
На память нежного ль свиданья,
Или разлуки роковой,
Иль одинокого гулянья
В тиши полей, в тени лесной?
И жив ли тот, и та жива ли?
И нынче где их уголок?
Или уже они увяли,
Как сей неведомый цветок?