что такое субъективная интерпретация
Что такое субъективная интерпретация
ПРИНЦИП СУБЪЕКТИВНОЙ ИНТЕРПРЕТАЦИИ, ФОРМИРОВАНИЕ КАРТИНЫ МИРА
Механизм субъективной интерпретации и человеческие заблуждения.
Понять механизм, посредством которого люди в деструктивном культе начинают верить в выстроенную ими же новую реальность, с точки зрения которой они воспринимают все явления окружающей действительности, можно обратившись к принципу субъективной интерпретации. Его смысл заключен в том, что любая информация, восприятие и воздействие любой ситуации, зависит от личностного и субъективного значения придаваемого ей человеком.
Есть экспериментальные данные об изменении физиологического состояния человека, только за счет его веры. Серия исследований Левина, Гордона и Филдса (1978 г.) выявила прямой и обратный эффект плацебо. Смысл прямого эффекта состоит в улучшении симптомов болезни. Феномен обратного эффекта плацебо приводит к ухудшению состояния человека и обострению симптомов. Этот процесс происходит за счет того, что человек навешивает ярлычок на самого себя. Он относит сохраненные негативные симптомы и отсутствие эффекта от принятого «лекарства» на счет серьезности и неустранимости болезни, служащей причиной этих симптомов. Так «возбуждающее» средство действовало как успокаивающее, потому что испытуемый рассуждал по принципу: «Даже приняв это, я не делаюсь более беспокойным».
Прямой и обратный эффект плацебо иллюстрирует тотальную зависимость человека, его эмоционального и даже физиологического состояния, от его собственной интерпретации причины данного состояния. Этот феномен во многом позволяет манипулировать человеком, формировать у него ложные утверждения по поводу причин своего состояния. Он (феномен) активно эксплуатируется в деструктивных культах.
бычно люди постоянно недооценивают определяющее влияние субъективной интерпретации на поведение. В этом отношении среди людей распространены три различных, но взаимосвязанных заблуждения:
1. Люди не способны признать, что понимание индивидом внешних стимулов, является в большей степени результатом активного и конструктивного психологического процесса, чем пассивного принятия и регистрирования некоей внешней реальности. Большинство людей также не способны осознать, насколько много привносит в их суждения их же собственные когнитивные процессы.
2. Люди не способны осознать внутренне присущую субъективной интерпретации изменчивость. Одну и ту же ситуацию два разных человека могут интерпретировать совершенно по-разному.
3. Люди не способны осознать степень, с которой наблюдаемые действия и результаты могут служить отражением не личностных диспозиций действующего субъекта, а объективных факторов ситуации с которыми он сталкивается и его субъективной интерпретации этих факторов.
Исходя из принципа субъективной интерпретации, каждый человек формирует свою картину мира, по-своему интерпретируя события и факты своей жизни. Человек, находящийся в деструктивном культе и постоянно испытывающий на себе прессинг тоталитарной идеологии, будет склонен приписывать окружающей действительности особый смысл, подтверждающий или оправдывающий его позицию. При этом другие будут склонны воспринимать его, как человека с необычными диспозициями (статус «чудака», ненормального).
Существует ряд феноменов, иллюстрирующих принцип субъективной интерпретации.
Исследования Гарри Хэлсона выявили, что любое суждение человека о величине воздействующих на него стимулов является относительным, точнее, соотносимым с аналогичными стимулами, воздействие которых субъект испытывал на себе ранее, либо испытывает в настоящее время.
Люди могут быть склонны отдавать предпочтение не какому-то одному образу действия, если сравнивают его с определенным начальным уровнем. Но если их подвести к мысли о каком-то другом начальном уровне, то предпочтение отдается другому образу действия. Данное предположение подтверждается исследованиями Канемана и Миллера. Люди также оценивают свое настоящее в связи с прошлым опытом, а себя люди оценивают в сравнении с другими социально значимыми людьми и, исходя из этой оценки, регулируют свое поведение.
Соломон Аш выдвинул предположение, что ориентация человека на реакции окружающих по поводу определенного объекта позволяют человеку сделать предположение о том, как ему «следует» интерпретировать этот объект. При этом должны выполняться два условия: а) отношение человека к этому объекту не определены; б) реакция других участников ситуации содержит информацию о понимании этого объекта. Перенимая определение окружающих объекта, человек автоматически переймет и их оценки, и манеру поведения.
Важную роль в формировании своей оценки объекта (субъекта) играет открытый Ашем эффект первого впечатления. Его смысл состоит в том, что если положительная информация предшествует отрицательной, это создает у человека впечатление более позитивное, чем, если бы те же сведения были представлены в обратной последовательности. Аш экспериментально доказал, что преподнесенная первой информация изменяет само значение последующих частей сообщения. Аш так же утверждал, что аргументы порождают более значительные изменения аттитюдов людей, если исходят от высоко оцениваемых ими коммуникаторов. Таким образом, само значение сообщения меняется в прямой зависимости от источника, которому оно предписывается.
Выше перечисленные феномены доказывают, что субъективной интерпретацией можно манипулировать, и подобные манипуляции будут оказывать глубокое влияние на суждения людей.
Эффективность процесса присвоения ярлычков подтверждает ряд психологических экспериментов.
Роберт Мертон выдвинул концепцию о самореализующихся пророчествах. Смысл ее заключается в том, что то, во что человек верит в отношении другого человека или группы людей, служит формированию реальности, подтверждающей эту веру. То есть один человек, за которым закреплен конкретный социальный ярлык, начинает оправдывать ожидания других людей относительно своего поведения. Это происходит потому, что они реагируют на него, прежде всего как на обладателя данного ярлычка и создают, таким образом, определенное давление.
Этот феномен подтверждает эксперимент Роберта Розенталя и Линор Джейкобсон. После формального тестирования на IQ экспериментаторы случайным образом предписали одним испытуемым (учащимся колледжа), более высокие результаты, а другим более низкие. Со временем поведение учащихся с «высокими результатами» изменилось в положительную сторону, а учащихся с «низкими результатами» в отрицательную. Причиной этого было изменение у учителей отношения к учащимся. Так, например, позитивно «помеченным» учащимся уделялось дольше внимания.
Исследования Ричарда Миллера, Филлипа Брикмена и Дианы Болен выявили еще один аспект процесса присваивания ярлычков. Он заключался в том, что данный процесс обладает мощной побудительной силой, изменяющей поведение (в сравнении с прямыми обращениями, требующими этого изменения). Так учащиеся стали меняться в своем поведении, после того как было озвучено, что они уже обладают некоторыми позитивными качествами личности.
Раскрывая сущность еще одного из инструментов субъективной интерпретации, исследователь Абельсон и Сченк использовали термин «сценарий». Сценарий отражает факт осознания людьми, каким образом попадая во множество знакомых ситуаций, люди играют строго определенные роли, осуществляя выбор из установленного набора вариантов поведения. В основе концепции сценариев лежит представление о том, что люди вступают в предсказуемые взаимодействия в попытке удовлетворить свои потребности ценою насколько возможно малого социального напряжения и когнитивных усилий.
Использование готовых схем и других структур знания позволяет воспринимающему социальному субъекту формировать умозаключения и суждения с большей легкостью, быстротой и уверенностью. Последствия практического применения схем являются благоприятными в той степени, в какой человек использует, точно отражающие реальность структуры знания и воздерживается от слишком поспешного, широкого или автоматического их использования. В этом случае людям удается экономить время и энергию, сводя к минимуму размышления и сомнения.
Однако стремление полагаться на сценарий, схемы и другие структуры знания чреваты издержками, когда когнитивные представления оказываются неточными или применяются ошибочно. Так поведение и взаимоотношение в деструктивном культе строится на жестком сценарии, выход за пределы которого, вызывает немедленное давление среды. И, хотя стратегия придерживаться и далее данного сценария может привести к деградации и разрушению личности человека, он не осознает этого и не может выйти за рамки сценария, отказавшись от предписанной ему социальной роли (ярлычка). В своем поведении он вынужден оправдывать ожидания окружающих, воспринимающих его с определенного момента, в первую очередь как носителя некой культовой идеологии. Во многих деструктивных культах производится намеренная категоризация людей и «навешивание» на них определенных ярлычков, которые могут носить конкретные названия: просветленный, ученик, тетан, низший, клир и т.д. Отличие процесса присваивания ярлычка в деструктивном культе от аналогичного процесс в любой другой организации, отличается тем, что ярлычок, данный в культе, распространяется на все сферы жизни субъекта. Это способствует кардинальному изменению поведения человека, формированию нового жизненного сценария, новой картины мира.
Принцип субъективной интерпретации (construal)
По иронии судьбы следующий фундаментальный принцип социальной психологии подвергает сомнению теоретическую и практическую ценность доктрины ситуационизма. Воздействие любой «объективно» стимулирующей ситуации зависит от личностного и субъективного значения, придаваемого ей человеком. Чтобы успешно предсказать поведение определенного человека, мы должны уметь учитывать то, как он сам интерпретирует эту ситуацию, понимает ее как целое. В случаях, когда нашей целью является контроль или изменение поведения, вопросы субъективной интерпретации представляются не менее важными. Многие предпринятые с самыми лучшими намерениями и хорошо продуманные социальные программы потерпели крах из-за их истолкования участниками экспериментальных групп (например, акции социальной помощи и благотворительности часто воспринимаются людьми, на которых они направлены, как оскорбительные или стигматизирующие их).
Ситуационизм в социальной психологии, как об этом мы еще будем подробно говорить в главе 3, обладает чертами сходства с ситуационизмом в традиции бихевиоризма. Обе традиции были нетерпимы к присущему обычным людям (и психоаналитикам) стремлению акцентировать внимание на важности индивидуальных различий и уникальности личной истории. В обеих традициях подчеркивалась также значимость ситуации, оказывающей непосредственное влияние на человека. Однако пути социальной психологии и бихевиоризма давным-давно разошлись именно из-за решения проблемы субъективной интерпретации.
Декларируемой целью бихевиоризма было определение объективных стимулов и связей, формирующихся между стимулами и наблюдаемыми реакциями без какой бы то ни было попытки заглянуть внутрь «черного ящика» индивидуальной психики испытуемого. Однако, как весьма точно заметил в беседе с нами Роберт Абельсон (R. Abelson), социальная психология является, пожалуй, единственной областью психологии, которая никогда не сможет по-настоящему подвергнуться «бихевиоризации». Ее наиболее проницательные представители всегда осознавали, что только ситуация, интерпретируемая человеком, является единственным подлинным стимулом. Это означает, что социально-психологическая теория всегда стремилась уделять столько же внимания субъективной интерпретации стимулов и реакций, сколько она уделяет и самим взаимосвязям стимулов и реакций.
Уже в 30-е годы европейские психологи — такие, как Ж. Пиаже (J. Piaget) и Ф.К. Бартлетт (F.C. Bartlett), развернули дискуссию о важности процессов субъективной интерпретации и исследований на эту тему, введя понятие «схема», т.е. «структура знания», суммирующее изначальное знание и накопленный индивидуальный опыт в отношении того или иного класса стимулов и событий. В то же время схема придает всему этому смысл и является основой ожидания, связанного с такими же стимулами и событиями в будущем. Помимо самого Левина, наиболее Убежденным сторонником тщательного изучения проблемы интерпретации человеком ситуации был Соломон Эш (Asch, 1952). В главе 3 мы рассмотрим природу субъективистской ориентации Эша и в особенности то, как он использует ее, интерпретируя результаты собственных исследований и исследований своих современников.
В менее далекие от нас времена социальные психологи вместе со своими коллегами, представителями когнитивной психологии, и специалистами в области искусственного интеллекта сосредоточили свое внимание на том, что можно было бы назвать «инструментами субъективной интерпретации». Дискуссии по поводу когнитивных структур (схем, сценариев, моделей, социальных представлений) и стратегий («эвристик» суждения, негласных правил разговора) и их роли в осмыслении людьми наблюдаемых событий стали еще более частым явлением. Авторы этой книги также внесли свой вклад в разработку данного направления, написав в 1980 г. книгу, которая представляла собой по большей части описание инструментов субъективной интерпретации, используемых обычными людьми, и их несовершенств при решении различных интеллектуальных задач.
В этой книге мы вновь уделим внимание влиянию субъективной интерпретации на поведение и его механизмам. Но все же установление факта наличия субъективной интерпретации или демонстрация того, что с ее помощью можно определять реакции людей на окружающую среду, не является нашей первостепенной задачей. Мы хотим лишь показать, что обычные люди постоянно недооценивают определяющее влияние субъективной интерпретации на поведение, что выражается в глубоких личностных и социальных последствиях. Мы хотим, в частности, показать, что в отношении субъективной интерпретации среди людей бытует три различных, но взаимосвязанных заблуждения.
Первым из этих заблуждений является неспособность признать, что понимание индивидом внешних стимулов является в большей степени результатом активного и конструктивного психического процесса, чем пассивного принятия и регистрирования некоей внешней реальности. В связи с этим вспоминается один старый анекдот о трех бейсбольных арбитрах, обсуждающих свою работу. Первый говорит: «Я зову их тем, кем они мне кажутся». Второй говорит: «Я зову их тем, кто они есть». И третий арбитр говорит: «Да они — ничто, пока я их как-нибудь не назову». Мы утверждаем, что, подобно второму арбитру, большинство людей — философские реалисты, едва ли способные увидеть, насколько много привносят в их суждения их же собственные когнитивные процессы. Проникновение в интерпретационную природу суждения, свойственное первому арбитру, встречается редко, не говоря уже о крайнем субъективизме третьего.
Второе заблуждение — это неспособность осознать внутренне присущую субъективной интерпретации изменчивость. То, каким образом два разных человека (или даже один и тот же человек) будут интерпретировать одну и ту же ситуацию, можно предсказать только очень приблизительно, и такое предсказание всегда будет в достаточной степени неточным. Именно потому что люди не осознают, насколько иначе могут оценивать ту или иную ситуацию другие, они склонны быть чересчур уверенными в своем предсказании их поведения. Люди могут проявлять излишнюю уверенность и в предсказании своего собственного поведения, если его контекст необычен или неопределенен. Мы утверждаем, что люди способны прогнозировать поведение с обоснованной уверенностью лишь тогда, когда их собственная интерпретация безупречно точна и одновременно вполне совпадает с интерпретацией, имеющейся у человека, чье поведение рассматривается.
Третье заблуждение касается причинных атрибуций поведения. Дело в том, что люди оказываются неспособны осознать степень, с которой наблюдаемые действия и результаты (в особенности неожиданные или нетипичные) могут служить отражением не личностных диспозиций действующего субъекта, а, скорее, объективных факторов ситуации, с которыми он сталкивается, и его субъективной интерпретации этих факторов. В сущности, люди могут очень быстро заново «вычислить» человека (т.е. понять, что он или она в каком-то отношении отличаются от остальных), но при этом весьма медленно «пересчитывают», или интерпретируют заново ситуацию (т.е. признают, что их первоначальное видение ситуации неполно или ошибочно либо по крайней мере оно значительно отличается от видения этой ситуации, которого придерживается находящийся в ней человек). Узнав о том, что библиотекарша Джейн бросила свою работу и дом ради вакансии в туристическом агентстве где-то у черта на куличках, мы слишком поспешно заключим, что она оказалась гораздо большей авантюристкой, чем мы думали о ней раньше. И гораздо менее мы будем склонны предположить, что новая работа оказалась гораздо интереснее прежней или что некоторые дополнительные, но скрытое ограничения, связанные с работой библиотекаря, имели в глазах Джейн вес, гораздо больший, чем мы могли бы предположить. Большая часть наших исследований в последнее время была посвящена документальному подтверждению этих трех заблуждений и развитию вытекающих из них следствий. Эти исследования представлены нами в главе 3, посвященной субъективной интерпретации, и в главе 5, посвященной обыденной теории личности.
Механическое удерживание земляных масс: Механическое удерживание земляных масс на склоне обеспечивают контрфорсными сооружениями различных конструкций.
Поиски и восприятие справедливости
Пытаясь разрешить спор и прекратить конфликт, заключая сделку или
проводя переговоры, стороны стремятся достичь «выигрышного обмена». Пользуясь различиями в существующих потребностях, предпочтениях и возможностях, стороны надеются обменяться ресурсами, уступками и затратами таким образом, чтобы оказаться, в конечном счете, в лучшем положении, чем раньше (или, по крайней мере, в лучшем положении, чем это было бы при отсутствии такого соглашения). В некотором смысле не согласие, а разногласие ведет к успешным переговорам в той мере, в какой различия между сторонами в их субъективных оценках, ожиданиях и предпочтениях (вместе с различиями в их объективном положении) делают процесс переговоров игрой с ненулевой суммой. И, в то же время, различия в субъективном понимании и интерпретации создают барьеры на пути к разрешению споров. Один из этих барьеров является следствием того, что обе стороны в переговорах не просто стремятся улучшить свое положение по сравнению со status quo, но требуют и, главное, чувствуют себя вправе получить по справедливости [1], [4], [9], [22]. Попытки соответствовать критерию справедливости, т.е. достичь соглашения, распределяющего приобретения и потери пропорционально силе и законности требований ведущих переговоры сторон [3], осложняются из-за существования наивного реализма, обсуждаемого в настоящей статье.
Два эксперимента, недавно проведенные в Северо-западном и Стэнфордском университетах [8], предлагают, однако, более оптимистичный или, по меньшей мере, более тонкий анализ взаимодействия между стремлением к справедливости и тенденциозной, служащей личным интересам интерпретацией. В обоих экспериментах испытуемые были поставлены перед гипотетической задачей распределения ресурсов. По условиям эксперимента потенциальные получатели этих ресурсов (кандидаты из двух разных университетов, соревнующихся за получение своей доли стипендиального фонда, или директора двух разных отделов большой фирмы, стремящиеся получить свои доли премиального фонда)
представляли одинаково сильные, но отличные друг от друга списки прошлых достижений. В обоих экспериментах сопоставлялись действия распределителей (тех, кто рекомендовал конкретный способ разделения ресурсов между получателями) и экспертов (тех, кто оценивал справедливость вынесенных другими людьми решений о распределении ресурсов).
Результаты этих экспериментов показали, как проявляли себя индивидуальные или групповые интересы участников в сравнении с установленными нормами справедливости или равенства. Распределители были склонны придерживаться принципа равенства, т.е. распределения ресурсов между двумя получателями поровну даже в тех обстоятельствах, в которых они могли бы сослаться на различия в достижениях или на другие основания своих решений, если бы захотели найти оправдание неравному разделу. Похожим образом эксперты, оценивающие предложение о распределении ресурсов поровну, были склонны считать его вполне справедливым даже тогда, когда и они могли бы указать на различия в достижениях или на другие основания в пользу того, что они сами или представители их университета заслуживают получения большей доли. Тенденциозность, основанная на личных интересах, была проявлена только испытуемыми, которые сами получили (или видели, что получил член их группы) долю ресурсов, значительно превышающую 50 %. Только тогда в оценке испытуемыми справедливости и в восприятии ими права на ресурсы проявлялось искажающее влияние личных интересов. Только тогда испытуемые утверждали, что их собственные достижения (или достижения члена их группы) являются более значительными и более достойными материального поощрения, чем достижения соперников. Короче говоря, отражающая личные интересы тенденциозная интерпретация не взяла верх над всеми стремлениями к справедливости и равенству. Но эта тенденциозность отразилась на готовности и способности получателей ресурсов оправдывать факт получения ими значительно большей доли ресурсов, которую сами они не рискнули рекомендовать, требовать или отдавать себе.
Тенденциозная интерпретация и реактивное обесценивание
Спорящие стороны, стремящиеся не просто к улучшению своего положения по сравнению со status quo, а к справедливости, по-разному истолковывающие свои прошлые обиды, нынешние потребности и права, воздвигают трудно преодолимый барьер на пути лиц, ведущих от их имени переговоры, а также на пути любых посредников с третьей стороны. И когнитивные, и мотивационные причины предвзятости приводят обе спорящие стороны к убеждению, что именно они в прошлом поступали более достойно, чем их противники, что именно они были жертвами чужих грехов чаще, чем грешили сами, и что они ничего не требуют сверх того, на что имеют право. Более того, каждая из сторон склонна считать, что именно ее интересы в большей степени нуждаются в защите при
обсуждении любого соглашения. Каждая сторона требует избегать неопределенности в выражениях, могущей предоставить «лазейки» другой стороне (и в то же время избегать жесткости в формулировках, подвергающей риску ее собственную «законную» потребность страхования от непредвиденного в настоящее время хода развития событий). Конечно, выдвижение другой стороной похожих требований или беспристрастный комментарий третьей стороны о законности требований обеих спорящих сторон неизбежно вызовут обвинения в необоснованной враждебности или в нечестных стратегических намерениях.
Такие же проявления тенденциозности характерны для интерпретации предложенных условий соглашения и требуемых от обеих сторон уступок. Таким образом, «беспристрастная комиссия по расследованию», созданная по указу мэра с целью расследовать обвинения в расистски мотивированной жестокости полиции, будет воспринята очень по-разному представителями разгневанного расового меньшинства («компания политических наемных писак, которая поверит на слово полиции скорее, чем нам») и вынужденной защищаться и скептически настроенной полицией («компания гражданских, не понимающая наши проблемы и неудачи, пытающаяся умиротворить избирателей»). Соответственно, каждая сторона будет рассматривать создание такой комиссии как огромную уступку противной стороне. Более того, когда одна сторона услышит, как другая охарактеризовала содержание и справедливость этого предложения, результатом будет, скорее всего, обостренная враждебность и недоверие.
Помимо барьеров, созданных предвзятой оценкой содержания конфликта и его контекста, существует другая проблема, вызванная динамикой самого переговорного процесса. Оценка предложенных пакетных соглашений и компромиссов может измениться просто из-за того, что они были предложены, в особенности, если станет известно, что эти предложения были инициированы противоположной стороной. Доказательства наличия подобного «реактивного обесценивания» мы искали в различных лабораторных и полевых исследованиях, в которых испытуемые оценивали разнообразные реальные и гипотетические ситуации разрешения споров и выдвинутые при этом предложения (например, проект бывшего советского лидера М.С. Горбачева о контроле за вооружениями, университетские предложения об отзыве инвестиций из Южной Африки и предложения профессора о различных формах возможной компенсации обиженному ассистенту).
В этих исследованиях было получено три важных факта, относящихся к исследуемому «реактивному обесцениванию» [12], [16], [21]. Во-первых, было выявлено, что условия компромиссного соглашения о двусторонних уступках оцениваются более негативно, когда они формулируются противной стороной, чем когда те же самые условия выдвигаются нейтральной третьей стороной (или, конечно же, когда эти условия выдвигаются представителем своей собственной стороны). Во-вторых, выяснилось, что предлагаемые уступки оцениваются менее позитивно, чем альтернативные уступки, которые не были предложены или которые были «сняты с рассмотрения». Наконец, было показано, что некий компромисс оценивается менее позитивно после того, как он был предложен, или после того, как одна из сторон реально пошла на него; иными словами, компромисс как гипотетическая возможность оценивается выше, чем реальный компромисс.
Особенно наглядная иллюстрация изменения в оценке предложений до и после их выдвижения была получена в исследовании С. Стиллинджер и др. [21], которые изучали реакцию студентов на планы университета в отношении финансовых санкций против Южной Африки.
КОНФЛИКТ, ИНТЕРПРЕТАЦИЯ И ЦЕННОСТИ
Конфликтующие стороны часто объясняют существующее безвыходное положение различиями в основных ценностях или несовместимостью основных интересов. Мы не сомневаемся, что некоторые конфликты в самом деле отражают непримиримые различия в ценностях, интересах, потребностях и целях враждующих сторон. Мы также признаем, что у некоторых конфликтов мало шансов быть разрешенными до тех пор,
пока одна сторона не сможет навязать свою волю другой, или до тех пор, пока объективные обстоятельства не изменятся таким образом, что у сторон возникнут общие интересы. В самом деле, нам близка точка зрения, выраженная многими критиками современных подходов к разрешению конфликтов, о том, что разрешение конфликта не всегда является желательной целью, что иногда само зло должно быть искоренено, должны быть произведены структурные изменения в социальной системе или же власть должна быть перераспределена. Это особенно верно в ситуациях, когда подлинное разрешение конфликта требует компрометации целей и интересов одной из сторон в такой степени, которую она наверняка сочтет неприемлемой. Тем не менее мы полагаем, и в пользу этого свидетельствует предложенный в этой статье анализ, что многие, быть может, даже большинство конфликтов в большей степени разрешимы, чем это кажется, что спорящие стороны часто скованы не объективными обстоятельствами, а когнитивной, перцептивной и мотивационной предвзятостью и что несовместимость основных потребностей, интересов и ценностей часто кажущаяся, а не реальная.
Кажущиеся и реальные различия в ценностях
В самом общем виде наше утверждение сводится к тому, что наблюдатели склонны ошибочно объяснять поведение наблюдаемых субъектов, в особенности неприемлемое для них, ценностями (или их отсутствием) ведущих себя таким образом субъектов. В частности, люди, обеспокоенные определенными социальными проблемами, обязательно заключат, что другие индивиды, члены других групп или культур (возможно, даже члены их собственной группы или культуры, но на более раннем историческом этапе) говорят и действуют так, как будто они равнодушны к дорогим для наблюдателей ценностям, ценностям, которые к тому же являются компонентом любых цивилизованных или гуманных норм морального поведения. Мы полагаем, что, делая подобные заключения о ценностях других людей, наблюдатели вновь демонстрируют убеждения и тенденциозность, которые мы связываем в этой статье с наивным реализмом. Наблюдатели предполагают, что их собственное истолкование проблем или фактов является правдивым, непосредственным восприятием действительности, и они видят связь между своими ценностями и предлагаемыми ими конкретными политическими акциями в свете этой «объективной действительности». Они далее рассуждают (или предполагают, не утруждая себя глубокими размышлениями), что другие, весьма отличающиеся от их собственных действия или позиции отражают отсутствие этих ценностей или некоторое пренебрежение ими в силу, возможно, большей приверженности каким-либо другим, менее универсальным ценностям или просто следования личным интересам.
Таким образом, сторонники и противники всеобщей системы медицинского страхования (или законов об ограничении права на аборт, об отмене смертной казни, или определенной программы поддержки
Эгоцентризм, наивный реализм и золотые правила
Благодаря своему развитию и опыту социальные наблюдатели, как отмечалось,
приходят к осознанию того, что все субъекты имеют не только разные предпочтения или вкусы, но и разные точки зрения, и разное восприятие, что окружающие могут не разделять чьих-либо интерпретаций социальных поступков и представлений о социальных объектах. Такое понимание разнообразия субъективных реакций может, конечно, способствовать составлению более точных социальных прогнозов и умозаключений. В самом деле, как уже говорилось, мудрый социальный наблюдатель должен хотя бы допускать мысль о том, что неожиданные или кажущиеся неуместными действия других являются симптомами именно таких различий в интерпретации, вместо того, чтобы поспешно и нелестно приписывать этим субъектам отрицательные личные качества (или, добавим, неразвитость сферы ценностных ориентаций или существенные различия в последних). Тем не менее «наивное» убеждение, что другие люди разделяют нашу реакцию на мир, особенно тогда, когда это убеждение принимается обдуманно и избирательно, тоже может оказаться полезным, так как оно способно уберечь нас от поспешных и ошибочных предположений о ценностях, которых придерживаются другие люди.
Так называемое золотое правило, предписываемое не только христианством, но и всеми главными мировыми религиями, диктует, что мы должны поступать по отношению к другим так, как мы хотели бы, чтобы они поступали по отношению к нам (или, в менее самонадеянном варианте этого правила, которому отдают предпочтение другие мудрецы, не поступать так по отношению к другим, как мы хотели бы, чтобы они не поступали по отношению к нам). Английский философ Т. Гоббс распространил это правило с предположений о поведении на предположения о субъективных реакциях других людей, предлагая следующий совет: «Поскольку мысли и страсти одного человека похожи на мысли и страсти другого, тот, кто смотрит на себя и видит, что он делает, когда думает, предполагает, рассуждает, надеется, боится и проч., и по каким причинам он это делает, будет таким образом видеть и знать, чтоґ думают и чувствуют все другие люди в подобных ситуациях» (цит. по [11; 296]).
Несмотря на то, что можно оспорить мудрость излишне строгого следования такому совету, предписывающему наивный реализм и описывающему возникновение эффекта «ложного единодушия», мы считаем, что такое предварительное допущение может уберечь нас от ошибок, имеющих еще более серьезные последствия. И вместе с тем нам хотелось бы несколько заострить совет этого философа.
Предполагайте для начала, что другие разделяют ваши самые важные ценности и предпочтения, что, как и вы, другие ценят дружбу и семью; что, как и вы, другие убеждены, что справедливость (хотя и смягченная милосердием) должна восторжествовать. Считайте далее, что самоопределение, личная ответственность, честность, сочувствие менее удачливым и другие ценности, которые представляются вам основой морального поведения, разделяются (но, возможно, не в таком порядке) и вашими сторонниками, и вашими противниками. И когда вам кажется, что другие поступают неразумно, бессовестно или просто странно, не отбрасывайте подобные предположения до тех пор, пока не исключите возможность, что ваши сторонники или ваши противники исходили из очень отличных от ваших объяснений и интерпретаций оцениваемых явлений и событий. Короче, мы советуем исходить из наивного, но милосердного предположения, что, когда другие люди реагируют на важные объекты социальной оценки неожиданным и оскорбляющим вас образом, они отличаются от вас, в основном, своим восприятием, своими допущениями, ассоциациями и интерпретациями, а не своими базовыми ценностями. Именно на этих различиях в восприятии, допущениях, ассоциациях и интерпретациях и следует сосредоточить внимание в процессе поиска способов примирения.
2. Asch S.E. Social psychology. N.Y.: Prentice-Hall, 1952.
4. Berkowitz L., Walster E. Equity theory: Towards a general theory of social interaction // Berkowitz L., Walster E. (eds). Advances in experimental social psychology. V. 9. N.Y.: Acad. Press, 1976.
5. Brehm J.W. A theory of psychological reactance. N.Y.: Acad. Press, 1966.
6. Brehm S., Brehm J.W. Psychological reactance: A theory of freedom and control. N.Y.: Acad. Press, 1981.
7. Bruner J.S. Going beyond the information given // Gruber H., Hammond K.R., Jesser R. (eds). Contemporary approaches to cognition. Cambridge, MA: Harv. Univ. Press, 1957. P. 41-69.
9. Homans B.C. Social behavior: Its elementary forms. N.Y.: Harcourt Brace Jovanovich, 1961.
10. Krech D., Crutchfield R.S. Theory and problems of social psychology. N.Y.: McGraw-Hill, 1948.
11. Leakey R., Lewin R. Origins reconsidered: In search of what makes us human. N.Y.: Anchor Books, 1992.
12. Lepper M. et al. Mechanisms of reactive devaluation. Unpubl. manuscript. Stanford Univ., Palo Alto, CA, 1994.
13. Mnookin R., Ross L. Strategic, psychological and institutional barriers: An introduction // Arrow K. et al. (eds). Barriers to the negotiated resolution of conflict. N.Y.: Norton, 1995.
14. Nisbett R.E., Ross L.D. Human inference: Strategies and shortcomings of social judgment. New Jersey: Prentice-Hall, Inc., 1980.
16. Ross L. Reactive devaluation in negotiation and conflict resolution // Arrow K. et al. (eds). Barriers to the negotiated resolution of conflict. N.Y.: Norton, 1995.
18. Ross L., Lepper M.R. The perseverance of beliefs: Empirical and normative considerations // Shweder R.A., Fiske D.W. (eds). New directions for methodology of behavioral science: Fallible judgement in behavioral research. San Francisco: Jossey-Bass, 1980.
20. Ross L., Ward A. Psychological barriers to dispute resolution // Zann M.P. (ed.). Advances in experimental social psychology. V. 27. San Diego, CA: Acad. Press, 1994.
21. Stillinger C., Epelbaum M., Ross L. The reactive devaluation barrier to conflict resolution. Unpubl. manuscript. Stanford Univ., Palo Alto, CA, 1990.
22. Walster E., Berscheid E., Walster G.W. New directions in equity research // J. Pers. and Soc. Psychol. 1973. V. 25. P. 151-176.
23. Wicklund R.A. Freedom and Reactance. Potomac, MD: Lawrence Erlbaum Ass., 1974.
Перевели с английского Е. Красноперова и А. Либин, под ред. В.С. Магуна и О.А. Гулевич
Поступила в редакцию 16.II 1998 г.
1 Близкими по смыслу термину «construal» в русском языке являются термины «интерпретация» и «конструирование» (реальности). Л. Росс в ответ на наш вопрос сообщил, что он использует термин «construal», чтобы описать нечто среднее между «интерпретацией» и «конструированием» — процесс, отводящий наблюдателю более активную и решающую роль, чем при интерпретации, но в то же время не столь значительную, как при конструировании. «Стимул существует вне наблюдателя, и его свойства ограничивают степени свободы последнего, — разъясняет Л. Росс свою позицию. — Но в то же время наблюдатель придает стимулу значение, а не просто декодирует это значение». В итоге Л. Росс склоняется к переводу «construal» словом «интерпретация», подчеркивая, что речь идет об активной интерпретации, и что это не случайное угадывание, а итог целого ряда когнитивных и мотивационных влияний. Подробнее о процессе интерпретации см. в книге: Росс Л., Нисбетт Р. Человек и ситуация. Уроки социальной психологии: Пер. с англ. В.В. Румынского / Под ред. Е.Н. Емельянова, В.С. Магуна. М.: Аспект-Пресс, 1999. Русско-английские соответствия ряда других терминов, используемых в данной статье см. в: Аронсон Э. Общественное животное. Введение в социальную психологию: Пер. с англ. М.А. Ковальчука / Под ред. В.С. Магуна. М., 1998. — Прим. В.С. Магуна и О.А. Гулевич.