что такое снафф пелевин
Неромантическое двоемирие в «SNUFF» Пелевина
Автор: Guru · 12.07.2017
Роман Пелевина – это всегда умное, тонкое повествование, насквозь пропитанное сарказмом. Немного грубое, немного злое – все, как в жизни. Да, это Пелевин, и он заставляет думать, высмеивая окружающую нас реальность. Это нужно читать самому, потому что события разворачиваются постепенно, и если в начале истории читатель в легком недоумении пытается разобраться с непонятными словами, то к середине он уже формирует в своей голове представление об описываемом мире, которое затем умело подтверждается, дополняется и корректируется автором, складывающим этот непростой пазл в единую картинку.
О чем книга?
SNUFF – это антиутопия, которая описывает общество будущего, состоящее как бы из двух миров: Уркаинского Уркаганата, где живут орки, и витающего над ним шара Бизантиума, населенного людьми. Орки – низшие существа, они служат мишенью в воинах, они высмеиваются людьми, они – жертва, которую мир якобы должен приносить, чтобы и дальше существовать. Сами же люди — это извращенные создания, живущие в постинформационном невероятно технологичном обществе, но сохранившие в себе не так уж много человеческого.
Особенно остро контраст проявляется с момента, когда Грым начинает жить в Бизантиуме. Юный орк мыслит, он пытается понять происходящее, анализировать, искать ответы на свои довольно таки взрослые вопросы. На это способны далеко не многие люди наверху, а те, кто способен, предпочитают не афишировать. Очевидными становятся все недостатки верхнего мира, где вместо вида из окна сияет купленная за маниту проекция, где нет ничего настоящего, и даже вместо женщин мужчины живут с роботами – сурами.
Весь мир людей – это иллюзия, которая расположена везде – внутри квартир, в общественных местах, и даже в душах. Они существуют в придуманном мире, устанавливают правила, которые никому не нужны, они обстреливают орков, чтобы снимать это на камеру и показывать в новостях. Когда читаешь про это, в голове появляются сомнения в том, так ли плох в сравнении с этим миром мир бедных и диковатых орков, полностью руководимый людьми, но реальный, наполненный проблемами и чувствами, которым верят.
В чем смысл романа?
В аннотации к книге было сказано, что она посвящена гуманизму, новым значениям старых слов, освящению войн в СМИ и настоящей любви. Хочется немного пояснить. Новые слова в книге на каждом шагу, это стиль Пелевина: постоянные американизмы, говорящие имена, смысловая многозначность. В первую очередь, конечно, бросается на глаза «маниту» — это и божество, (тогда с большой буквы; которое, кстати, сочетает в себе образы 12 существовавших на протяжении истории богов), и деньги, и компьютеры – словом, все самое значимое для человечества. Любопытно то, что Пелевин описывает все эти словесные конструкции этимологически, поясняя, как они образовались из слов, понятных читателю. Имена персонажей также заимствованы и имеют аналогию с различными личностями прошлых веков. Невозможно не обратить внимание и на параллели с событиями и проблемами современности, одна Уркаина чего стоит. Так что многие моменты поражают своей скандальностью, но в то же время заставляют мозг активно соображать.
Тематика и проблематика
Любовь – это едва ли не ключевая тема книги, вокруг которой закручен сюжет. Герой-рассказчик Дамилола живет вместе со своей сурой (женщина-робот) Каей, которая по всем параметрам совершенна. Кая – идеальный образ, она прекрасна и юна, и сочетает в себе все то, что должна сочетать женщина. Устанавливая ей параметры, Дамилола сделал максимальную духовность и максимальное сучество, тем самым создав идеал, который будоражит его чувства. Следя за ходом событий, можно заметить, как сильно влияет Кая на рассказчика, практически подчиняя его себе. В истории становится непонятно, кто же из них более настоящий: совершенная сура или не понимающий самого себя человек? Испытывает ли Кая чувства, и отличаются ли они от людских? И несмотря на то, что сам Дамилола пытается убедить себя в том, что живет с роботом, который действует механически, иногда он сам перестает в это верить, а, в конце концов, проигрывает Кае в этой жизненной партии, столь похожей на шахматную.
Ключевой с философской точки зрения проблемой книги является проблема сознания. Есть ли оно? Что есть человек? Выше ли он, чем робот? Произведение дает повод задумать над этими вопросами. Особенно интересны размышления Каи, когда она пытается расшевелить мозг Дамилолы. Сура, которая содержит в себе накопленную человечеством мудрость, применяет ее путем автоматического подбора того поведения, которое наиболее соответствует жизненной ситуации. Да, она не думает, у нее нет сознания, это продвинутая программа, содержащая в себе огромные объемы информации. Но именно она ставит вопрос о том, не то же ли самое есть человек? Только им руководит не заложенная программа, а химические реакции, сопротивляться которым он не может. По мнению Каи, именно химия руководит, а некое «я» (если только оно в принципе существует) воспринимает протекающие реакции на свой счет и выдает за собственные желания, эмоции, страхи. Чтобы смотреть на ситуацию объективно и быть собственным хозяином, нужно наблюдать все со стороны, быть свидетелем, например, не злится, когда организм почему-то подает такой сигнал, то есть как бы отделять свое сознание от всех процессов, ставить его выше.
В общем и целом, эта книга определенно вызывает огромное множество мыслей, ассоциаций и размышлений. Да, в ней есть грубые слова, какие-то слишком политические идеи и мнения, но она наполнена и глубокой философией, а также ценностями, которые существуют вне зависимости типа общества, в котором мы живем.
Чисто английское убийство Правила жизни в Уркаине по Виктору Пелевину
Виктор Пелевин. Фото: архив Виктора Пелевина
В Великобритании на английском языке вышел роман «S.N.U.F.F.» Виктора Пелевина. В России утопия была издана четыре года назад. Ее действие разворачивается в постапокалиптическом мире, поделенном на нижний и верхний этажи. На нижнем — в Уркаине — живут урки (или орки). Ими правят властители со странными именами — Рван Дюрекс, Рван Контекс или Рван Визит, например. Наверху — в «офшаре» — живут люди. Мир людей отличают высокие полит-, медиа- и просто технологии. Примерно раз в год между людьми и орками случается война. Эту статью мы включили в число лучших публикаций 2015 года. Другие лучшие материалы можно посмотреть пройдя по этой ссылке.
Книги Пелевина издаются в Великобритании давно — еще с 1990-х. Тогда на волне мировой моды на «новую» Россию, которая больше не «империя зла», отгороженная «железным занавесом», интерес в том числе и к русской литературе вырос даже у такой закрытой островной нации как британцы. Поэтому по горячим следам на английском языке вышли «Жизнь насекомых» и «Чапаев и Пустота».
За последние четверть века отношения Великобритании и России менялись не раз. Политическая конъюнктура, пусть не прямо, но все же влияла на спрос рядового потребителя. Любовь британского читателя к пишущим на русском языке авторам не была ровной, но интерес к Пелевину оставался неизменным. За это время в Британии были переведены и изданы «Омон Ра», сборник «Желтая стрела», «Generation П», «Священная книга оборотня». Этим летом состоялась премьера романа «S.N.U.F.F.», а на следующий год запланирован выпуск «Empire V». Права на две последние книги принадлежат издательству Gollancz. Как объяснила «Ленте.ру» Светлана Пэйн, британский продюсер Виктора Пелевина, Gollancz специализируется на философской и фантастической литературе. Издательство входит в группу Orion Publishing Group, а та, в свою очередь, является составной частью международного издательского конгломерата Hachette.
Британский книжный рынок — один из самых закрытых. Кроме собственных авторов англичане легче всего издают книги американских, канадских писателей и авторов из бывших колоний — например, Индии. Не нужно тратиться на перевод и уточнение культурных реалий, в которых еще поди разберись. Поэтому чужаку быть изданным в Великобритании даже единожды — непросто. Публиковаться постоянно — почти утопия.
По словам Светланы Пэйн, пока это с успехом удалось троим: Виктору Пелевину, Владимиру Сорокину и Борису Акунину. При этом друг другу они не конкуренты. Пелевина читают любители философии и фантастики. Сорокина — те, кто не чужд интереса к некоторой эпатажности. Акунина — любители исторических детективов. Британские интеллектуалы же знакомы с произведениями всей козырной тройки.
У Акунина и Пелевина один переводчик, знаменитый Эндрю Бромфилд — славист, редактор и популяризатор русской литературы, известный своими переводами не только классиков (Ломоносова, Державина, Пушкина, Лескова, Толстого, Хармса), но и непростых с точки зрения языка современников (Владимира Войновича, например).
На основе оригинального текста романа и перевода Эндрю Бромфилда «Лента.ру» составила русско-английский словарь ключевых терминов и понятий мира «S.N.U.F.F.».
Уркаинский Уркаганат, или Уркаина / The Urkainian Urkaganate, or Urkaine
В бытовой речи слово «урк» непопулярно — оно относится к высокому пафосному стилю и считается старомодно-казенным. Но именно от него и произошло церковноанглийское «Orkland» и «orks». Урки, особенно городские, которые каждой клеткой впитывают нашу культуру и во всем ориентируются на нас, уже много веков называют себя на церковноанглийский манер орками, как бы преувеличенно «окая». Для них это способ выразить протест против авторитарной деспотии и подчеркнуть свой цивилизационный выбор. / In everyday speech the word “Urk” is unpopular – it belongs to high-flown, pompous style and is regarded as fusty, bureaucratis and old-fashioned. But it was the origin of the Church English “Orkland” and “Orks”. The Urks, especially the urban Urks, who absorb our culture through every pore of the skin and try to follow our lead in just about everything, have called themselves Orks, after the Church English manner, for centuries, deliberately exaggerating the “o” sound. For them it’s a way of expressing their protest against authoritarian despotism and emphasising their own civilisational preference.
Войны обычно начинаются, когда оркские власти слишком жестоко (а иначе они не умеют) давят очередной революционный протест. А очередной революционный протест случается, так уж выходит, когда пора снимать новую порцию снаффов. Примерно раз в год. / Wars usually begin when the Orkish authorities suppress the latest revolutionary protest too harshly (they don’t know how to do it any other way). And it just so happens that the latest revolutionary protest occurs when it’s time to shoot a new batch of snuffs. About once a year.
Рван Дюрекс / Torn Durex
Один из представителей оркской правящей династии
Сам он предпочитал называть себя философом. Так же его представляли и в новостях. Но в платежной ведомости, которую составляют на церковноанглийском, его должность называется однозначно: «crack discoursemonger first grade». То есть на самом деле он такой же точно военный. Но противоречия тут нет — мы ведь не дети и отлично понимаем, что сила современной философии не в силлогизмах, а в авиационной поддержке. / He preferred to call himself a philosopher. That was how he was presented in the news. But in the payroll register, which is kept in Church English, his job title is given unambiguously as “crack discoursemonger first grade”. In actual fact he’s another military man, just like me. But there’s no contradiction in this. We’re not children after all; we understand that the power of contemporary philosophy lies not in syllogisms, but in close air support.
Медиа-бизнес / Media business
Когда к людям приходит горе, постарайтесь хорошенько его продать в виде новостей — и будет вам счастье. / When people suffer affliction, try your damnedest to sell it as news – and their misfortune will be your good luck.
Нормальный публичный интеллектуал предпочитает комфортно лгать вдоль силовых линий дискурса, которые начинаются и заканчиваются где-то в верхней полусфере Биг Биза. Иногда он позволяет себе петушиный крик свободного духа в безопасной зоне — обычно на старофранцузском, чтобы никого случайно не задеть. / A normal public intellectual prefers to spin his lies comfortably along the force lines of the discourse, which start and end somewhere in the upper hemisphere of Big Byz. Sometimes, in a safe area, he allows himself a free-spirited crow – usually in Old French, to avoid accidentally hurting anyone’s feelings.
Глумак, глумырь, кукло**, пупарас — называйте меня как хотите. (…) Мы веками боролись за свои права — и добились, что сегодня слово «gloomy» пишется через почетную запятую со словом «gay». Но это политкорректный термин, а сами мы зовем себя пупарасами / A gloomo, gloomball, doll-shagger, pupophile — call me whatever you like. We fought for our rights for centuries — and the result is that nowadays the word “gloomy” occupies a place of honour beside the word “gay”, with only a comma to separate them. But that’s the politically correct term, we call ourselves pupos.
Так, мне кажется, должна называться песня, молитва или какая-нибудь птица райской расцветки. Но это просто сокращение церковноанглийского «surrogate wife», дошедшее до нас из времен, когда пупарасов еще можно было публично унижать. (. ) Скорее, суррогатами в наши дни являются женщины живые. Особенно после того, как возраст согласия повысили до сорока шести. / It sounds to me like the name of a song, or a prayer, or some bird with bright, paradisiacal plumage. But it’s simply an abbreviation of the Church English “surrogate wife” that has come down to us from the times when pupophiles could still be subjected to public humiliation. (…) In fact, in these times it’s the live women who are more like surrogates. Especially since the age of consent was raised to forty-six.
Регулировка суры / Settings
(…) самих регулировок просто несчетное количество, и параметры часто имеют смешные названия, вроде «покраснение щек», «сонная нежность» или «позевывание». (…) Но вот с такими параметрами, как «духовность», «сучество», «соблазн», «прямота», «кокетство», «двуличие» и всем прочим, что входит в так называемый «красный блок» (регулировки, отмеченные красной звездочкой), дело обстоит гораздо сложнее. / (…) the number of actual settings is absolutely countless, and the parameters often have funny names, such as “reddening of the cheeks”, “drowsy affection”, or “intermittent yawning”. (…) But with parameters like “spirituality”, “bitchiness”, “seduction”, “frankness”, “coquettishness”, “duplicity” and all the others that make up the so-called “red block” (the adjustments marked with a little red star), things are much more complicated.
«Сучество» на самом деле — не дурная черта характера, а своего рода контрапункт к инстинкту размножения, выработанный человеческой культурой. / In reality “bitchiness” is not a negative personality trait, but a distinctive kind of counterpoint to the reproductive instinct that has been generated by human culture.
Общественный договор / Social contract
История человечества (…) — это история массовых дезинформаций. И не потому, что люди глупые и их легко обмануть. Люди умны и проницательны. Но они с удовольствием поверят в самую гнусную ложь, если в результате им устроят хорошую жизнь. Это называется «общественный договор». Промывать мозги никому не надо — они у цивилизованного человека всегда чистые, как театральный унитаз. / The history of mankind (…) is the history of mass disinformation. And not because human beings are stupid and easily deceived. Human beings are intelligent and perceptive. But they gladly believe in the most abominable lies, if someone will set them up with a good life as a result. This is called the “social contract”. No brainwashing is required — a civilized person’s brain are always as clean as a toilet bowl in a theatre.
(…) это аббревиатура церковноанглийских слов «Gay», «Lesbian», «Animalist» (в древности так называли борцов за права животных, но у политкорректности свои причуды) и «Gloomy» (а это мы, пупарасы). Всех остальных нетрадиционалистов поместили под литеру «U», что означает «Unspecified», «Unclassified» или «Undesignated» — как вам больше нравится. / It’s an acronym from the Church English words “Gay”, “Lesbian”, “Animalist” (in ancient times that was what they called people who fought for animal rights, but political correctness has its own caprices) and “Gloomy” (that’s us, the pupos). All the other non-traditionals have been put in under the letter “U”, which signifies «Unspecified», «Unclassified» or «Undesignated» — whichever you prefer.
(…) по одной (версии), «вертухаями» в древности называли особо преданных кагану орков. Он награждал их драгоценным телефоном Vertu, к которому прилагалось небольшое поместье с крепостными. (. ) По другой версии, «вертухаями» именовали монгольских сборщиков подати, и именно от них телефон Vertu получил свое название. Это наиболее научная гипотеза. По третьей версии, «вертухаем» назывался чайный сомелье, который сидел на пулеметной вышке возле чайханы, зазывая на чай рыщущих по сибирской равнине всадников. Чтобы заметить их издалека, ему надо было постоянно вертеться туда-сюда. / According to one, in ancient times a “vertuhai” was what Orks especially loyal to the Kagan were called. He rewarded them with a valuable “Vertu” telephone and, on top of that, a small estate with serfs. (. ) According to another theory, “vertuhai” was what Mongolian tribute gatherers were called, and it was from them that the Vertu telephone acquired its name. this is the most scholarly hypothesis. According to a third explanation, “vertuhai” was a name for a tea sommelier who sat on the high machine-gun tower beside a teahouse, urging the horsemen ranging over the Siberian plain to come for tea. In order to spot them from afar, he had to have a very keen eye-sight.
Это от слова «псам». Реклама и всякие идиотские послания. Произошло от выражения «spiced ham», или «spam». Так в эпоху Древних Фильмов называли собачий корм — а за века он слился с адресатом. / It’s from the word “spam”. Advertising and all sorts of idiotic messages. It came from the expression “spiced ham”. That was what they called dog food in the Age of the Ancient Films.
Сила, правда / Power, truth
Сила всегда в силе. И ни в чем другом. В Древних Фильмах говорили: «сила там, где правда». Так и есть, они всегда рядом. Но не потому, что сила приходит туда, где правда. Это правда приползает туда, где сила. / Power always lies in power. And nowhere else. In the Ancient Films they used to say “power is where the truth is”. And that’s the way it is, they always come together. But not because the power goes to where the truth is. It’s the truth that crawls over to where the power is.
МЕДИАМЕТАФОРА В РОМАНЕ В. ПЕЛЕВИНА “S.N.U.F.F.”
МЕДИАМЕТАФОРА В РОМАНЕ В. ПЕЛЕВИНА “S.N.U.F.F.”
Шакиров С.М.
Челябинский государственный университет
Аннотация
В статье рассматривается жанровое своеобразие романа В.Пелевина, основанное на метафоризации темы масс-медиа. Результаты исследования могут быть применены в практике преподавания современной литературы в вузе, для проведения образовательных мероприятий в школах.
Ключевые слова: В. Пелевин, метафора, каламбур, утопия, жанровое мышление
Key words: Victor Pelevin, metaphor, wordplay, utopia, genre thinking
Ты сначала стараешься понять, что понравится
людям, а потом подсовываешь им это в виде вранья.
А люди хотят, чтобы то же самое им подсунули в виде правды.
В. Пелевин, «Generation “П”»
Читать Пелевина всегда интересно. Творчество писателя практически сразу стало предметом научного изучения. В учебниках по современной русской литературе Пелевин упоминается в одном ряду с признанными классиками — Маканиным и Петрушевской [6]. Пелевин создает «коммуникативно успешные тексты» [9], публикуемые коммерческими издательствами. Общим местом, поэтому, стали рассуждения о низком качестве этой литературы, об отсутствии у писателя яркого и самобытного стиля, о принципиальном антипсихологизме и равнодушии к этической проблематике. На наш взгляд, это уводит исследователей от попыток разобраться в том, что же на самом деле представляет собой этот литературный феномен — Виктор Пелевин. И начинать здесь нужно не с поиска причин успеха и не с критики стиля. В сторону уводят исследователей и все рассуждения о постмодернизме. О какой постмодернистской «смерти автора» в произведениях Пелевина может идти речь, если каждое из них сатирически злободневно и недвусмысленно выражает вполне определенную авторскую позицию? И разве можно говорить об отсутствии «стиля» у автора остроумных афоризмов, разошедшихся на цитаты и рекламные слоганы? Пелевин не стремится стать персонажем медиа, успех ему приносят именно книги. Значит, и нужно разбираться именно с книгами, с литературой.
На рубеже XX—XXI веков мы становимся свидетелями изменения жанрового мышления. Непосредственный контакт с «неготовой, становящейся современностью» (М. Бахтин) сопровождается возрождением архаических литературных форм. Роман возвращается к своим истокам — сказке, утопии, мениппее, сократическому диалогу. Писатели стремятся приблизить архаические жанры к современным эстетическим запросам. Роман В. Пелевина “S.N.U.F.F.” демонстрирует эту тенденцию.
Целью Пелевина было не изображение войны, хотя этот сюжет занимает большое место в романе. Удачно снятый «снафф» приносит оператору значительный доход. Заработанные, в буквальном смысле, «в бою» деньги герой романа (Дамилола) тратит на погашение кредитов — за роскошное жилье, за новейшую видеокамеру, за механическую куклу-женщину («суру»). Любовь человека к роботу (а «суру» можно программировать, как робота) составляет вторую сюжетную линию романа. Дамилола по-настоящему любит свою Каю. Программа, которую он ввел в электронную память «сурогатной женщины» содержит две противоречащих установки — повышенную «духовность» и предельное «сучество». В результате поведение Каи становится непредсказуемым, что, в свою очередь, ведет к неизъяснимым удовольствиям. Так силиконовая женщина в конце концов подчиняет себе своего любовника, забирает все его деньги и отправляется в «нижний мир» вслед за новым возлюбленным — Грымом, персонажем «снаффа». Две сюжетные линии пересекаются.
Есть в романе и каламбурное сближение сюжетов. Ситуацию съемок герой называет «damsel in distress» («дева в печали»). Так назывался роман писателя-юмориста Пелема Вудхауза, по мотивам которого был снят фильм и поставлен мюзикл «Капризы мисс Мод». Один из мотивов этой «комедии ошибок» — превращение спортстмена-регбиста в толстяка, внешний вид и поведение которого становится причиной расставания с мисс Мод. В романе Пелевина Кая постоянно унижает своего партнера обращениями типа «жирная скотина». Возникающий в подтексте мотив «толстяка» «рифмует» оба сюжета. Чтобы платить за любовь, нужно снимать «снаффы». Дистанционно управляемая видеокамера требует ежедневного многочасового сидения перед монитором, что, конечно же, влияет на физическую форму и внешний вид оператора. Так «инсценированная пропаганда» («снафф») становится косвенной причиной душевной катастрофы, постигшей героя.
«Снафф» не только пропаганда, это виртуальное жертвоприношение Маниту. «Маниту» – это «деньги» (money), «Бог» (индейцев маниту) и «монитор». Излюбленная тема Пелевина — «диктатура виртуальности» [10] — получает в романе новую трактовку. И «верхний», и «нижний» миры — всё находится под анонимной властью Маниту, чтобы стать в конце концов «частью света Вселенной» [7. С. 24]. Итак, Маниту — это Бог денег и информации. Медиа-метафора обретает символический смысл. Для метафоризации используется каламбурное сближение. Значение слова “film” не только «пленка» или «фильм», но и «пелена», «дымка». Всезнающая Кая цитирует строчку из поэмы Мильтона «Потерянный Рай»: “But to nobler sights Michael from Adam’s eyes the film removed” («Но для более высоких зрелищ Михаил снял пелену с глаз Адама») [7. С. 370]. Чтобы понять мир, нужно сбросить «пелену» мыслей и перейти к чистому незамутненному свету. Внешний мир есть проекция внутреннего. «Проектор», создающий этот мир, находится в руках человека. Свет этого проектора и есть «свет Маниту, один во всех» [7. С. 368]. Но «пленка», сквозь которую он проходит, у всех разная, и каждый живет в своем собственном иллюзорном мире. Нужно сжечь эту «пленку». Главные события романа раскрывают эту тему. Кая, убегая от Дамилолы, «сжигает» «пленку» предустановленных программ. Дамилола ведет «записки» о последних днях Бизантиума и этим освобождает свое сознание от морока «снаффов». Физический носитель информации («храмовый целлулоид») превращается в универсальный символ несвободы. Медийный инструмент оборачивается против своего создателя. Пелевин подводит итог этого, растянувшегося на целое столетие, процесса смысловой трансформации.
Медиаметафора, которую использовал Пелевин была открыта за сто лет до него. В 1914 г. Александр Грин написал рассказ «Забытое». Главный герой рассказа — кинооператор-документалист Табарен. «Ему удавалось то, что другие считали невыполнимым. Он умел ловить угол света в самую дурную погоду Одинаково хорошо и ясно и всегда в интересном ракурсе снимал он все заказы, откуда бы ни пришлось: с крыш, башен, деревьев, аэропланов и лодок. Временами его ремесло переходило в искусство» [4. С. 240] (Здесь и далее курсив наш. — С.Ш.). Поразительно, насколько точно совпадают детали, подчеркивающие операторское мастерство, в произведениях Грина и Пелевина. Однако Грин решает иную задачу. Искусство Табарена отчуждает его от реальности. Холодный и невозмутимый оператор-профессионал видит мир только как «зрительный материал» — взвешивает контрасты света и теней, темп движения, окраску предметов, рельефность и перспективу. Хладнокровие не покидает героя даже во время боя: «Табарен, установив аппарат, внимательно вертел ручку. Он наводил объект то на раненых, то на стреляющих, ловил целлулоидом выражение их лиц, позы, движения. По временам он топал ногой, вскрикивая: — Солнца! Солнца!» [4. С. 244]. Упоминаемый Грином «целлулоид» — материал, из которого изготовлена пленка — деталь, выражающая смысл подлинности всего зафиксированного на этой пленке. Таково назначение «храмового целлулоида» в романе Пелевина. Однако, как мы уже показали выше, снятые на «храмовый целлулоид» «снаффы» подлинны настолько, насколько может быть подлинной «инсценированная пропаганда». У Грина возникает иная коллизия. Захваченный азартом боя, который он снимает, Табарен забывает обстоятельства своего ранения: «Пораженная память отказывалась заполнить темный провал живым содержанием» [4. С. 245]. Вспомнить «забытое» (название рассказа) помогла проявленная пленка. Табарен увидел себя на экране — в драматический момент боя он бросился на помощь французскому солдату. «Еще немного — и солдата убили бы. Я не выдержал и плюнул на ленту!» [4. С. 245]. Герой изменяет себе, отказывается от поисков нужного ракурса и освещения, перестает воспринимать мир только как «зрительный материал». Бесстрастно и «безыскусно» зафиксированные на кинопленке события буквальным образом возрождают героя. Пройдет сто лет и такие табарены-дамилолы будут создавать «формальные видеоповоды» для новых войн.
Выше мы уже говорили об изменениях жанрового мышления, приводящих к актуализации архаичных романных форм. Роман “S.N.U.F.F.” демонстрирует эту тенденцию. Перед нами не роман в классическом понимании, а развернутая на четыреста с лишним страниц метафора. Каламбурная избыточность текста способствует формированию этой метафорической парадигмы. Например, рассуждение по поводу происхождения слова «журналист» («Журналист, от церковноанглийского «дневной» (diurnal, journal). Вор, который ворует днем — в отличие от ноктюрналиста, ночного вора» [7. С. 365]) необходимо для объяснения произошедших в «медиакратическом» обществе изменений. Место «журналистов» заняли «контент-сомелье». «Творчество не исчезло — но оно стало сводиться к выбору из уже созданного. Говоря образно, мы больше не выращиваем виноград. Мы посылаем за бутылкой в погреб» [7. С. 378]. Место фантазии занял «креативный доводчик» и так далее. Чтобы описать эту метафору, потребуется пересказать практически весь текст романа. Большинство интерпретаторов текстов Пелевина идут именно по этому пути. Но именно в этом и состоит писательская стратегия Пелевина — создать ментальный объект с потенциально неограниченным количеством связей, создаваемых в сознании читателя. В романе «Generation “П”» мы находим объяснение подобного рода манипуляций: нужно писать так, чтобы «прочитав сценарий, клиент повел себя как гаммельнская крыса, услышавшая целый духовой оркестр» [8. С. 32]. В романе “S.N.U.F.F.” таким объектом-манипулятором становится медиа-метафора, в которой можно видеть и «шарж на медийный дискурс последних лет» [3], и «карикатурное антизападничество» [1], и даже «интеллектуальную порнографию» вкупе со сценами насилия, «навеянными гражданской войной в Ливии» [2]. Каждая интерпретация по-своему точна и оригинальна, список этот можно продолжить. Но согласимся с мнением проницательного Льва Данилкина: мы «покупаем не роман — с персонажами и «психологией», а «пелевинский диалог»; жанр такой же оригинальный и далекий от романа, как диалог сократический» [5]. «В тотально ненастоящем мире идея свободы скомпрометирована… это всего лишь рыночный идеологический продукт… вместо того чтобы быть одержимым свободой, интереснее быть одержимым зависимостью от какого-то существа (хотя бы даже и от куклы)» [5]. Потенциально многозначная медиа-метафора Пелевина прагматична и предсказуема. Кризисные явления постиндустриальной эпохи подталкивают к неоконсерватизму, необходимости жить настоящим и руководствоваться достижением близких целей.
Но все равно, читать Пелевина всегда интересно…
Список литературы / References
1. Арбитман, Р. Уронили в речку мячик [Электронный ресурс] / Р. Арбитман. – Режим доступа: http://www.profile.ru/article/uronili-v-rechku-myachik-61084.
2. Бойко, М. Допаминовый резонанс. Сомелье Виктор Пелевин и парадокс автореференции [Электронный ресурс] / М. Бойко. — Режим доступа: http://exlibris.ng.ru/lit/2011-12-29/5_pelevin.html.
3. Ганин, М. Дискурсмонгер в печали. [Электронный ресурс] / М. Ганин. – Режим доступа: http://www.openspace.ru/literature/events/details/32707.
4. Грин, А.С. Забытое : Рассказ [Текст] / А. Грин // Грин А.С. Собр. соч. : В 6 тт. – Т. 3. – М.: Правда, 1965. – С. 240-246.
5. Данилкин, Л. Человек, который знал все [Электронный ресурс] / Л. Данилкин. – Режим доступа: http://www.afisha.ru/book/1917/review/403232/.
6. Маркова, Т. Н. Русская проза 1970-2000-х годов: динамика стилей и жанров [Текст] / Т. Н. Маркова // История русской литературы XX века. 1970-2000 годы : учебное пособие / Л. Ф. Алексеева, Т. Н. Маркова и др.; Под ред. Л. Ф. Алексеевой — М.: Высш. школа, 2008. — С. 43.
7. Пелевин, В. S.N.U.F.F. [Текст] / В. Пелевин. М.: Эксмо, 2012. – 480 с.
8. Пелевин, В. О. Generation “П” [Текст] / В. Пелевин. М. Эксмо, 2001. – 384 с.
9. Сафронова, Л. В. Мифодизайнерский комментарий к текстам Пелевина [Текст] / Л. В. Сафонова // Критика и семиотика. — Вып. 7. — Новосибирск, 2004. — С. 227-237.