что такое сластолюбие в христианстве

Сладострастие

Сладостра́стие — 1) вид гре­хов­ной стра­сти, порока; похоть, вожде­ле­ние; чрез­мер­ное, про­ти­во­есте­ствен­ное вле­че­ние к чув­ствен­ным удо­воль­ствиям сек­су­аль­ного харак­тера; 2) чрез­мер­ное вле­че­ние к гре­хов­ным чув­ствен­ным удо­воль­ствиям; 3) чрез­мер­ное стрем­ле­ние к гре­хов­ным удо­воль­ствиям вообще.

Почему, если поло­вое вле­че­ние есте­ствен­ным обра­зом свя­зано с Боже­ствен­ной запо­ве­дью «пло­ди­тесь и раз­мно­жай­тесь» ( Быт.1:28 ), чрез­мер­ное поло­вое стрем­ле­ние оце­ни­ва­ется как гре­хов­ная страсть?

Многие про­ти­во­есте­ствен­ные стра­сти фор­ми­ру­ются и раз­ви­ва­ются в чело­веке на основе есте­ствен­ных свойств и вле­че­ний.

Так, напри­мер, пита­ние необ­хо­димо людям для под­дер­жа­ния жиз­нен­ной энер­гии, жиз­нен­ных сил. В этом отно­ше­нии потреб­ле­ние пищи не только не декла­ри­ру­ется как грех, но и опре­де­ля­ется как обя­за­тель­ное усло­вие суще­ство­ва­ния.

Не секрет, что свое­вре­менно потреб­ляя вкус­ные и полез­ные про­дукты пита­ния, чело­век может испы­ты­вать удо­воль­ствие. Однако в случае, если он начи­нает отно­ситься к еде именно как к пред­мету (источ­нику, сред­ству) удо­воль­ствия, такая при­вычка может пагубно отоб­ра­зиться на его физи­че­ском и духов­ном здо­ро­вье, при­ве­сти к обжор­ству, гур­ман­ству, обра­титься в про­ти­во­есте­ствен­ную гре­хов­ную страсть чре­во­уго­дия.

Ана­ло­гич­ная мета­мор­фоза может про­ис­хо­дить и с вле­че­нием, обу­слов­лен­ным поло­вым чув­ством. Это тот самый случай, когда есте­ствен­ное стрем­ле­ние пред­ста­ви­теля одного пола к дру­гому пре­вос­хо­дит допу­сти­мые гра­ницы, ста­но­вится про­ти­во­есте­ствен­ным и пре­вра­ща­ется в пле­ни­тель­ную страсть.

Чело­век, объ­ятый стра­стью вообще и сла­до­стра­стием в част­но­сти, отде­ляет себя от Бога, ведь пред­мет его стра­сти (в рас­смат­ри­ва­е­мом случае — чув­ствен­ные удо­воль­ствия) запол­няет в душе то самое место, кото­рое, в соот­вет­ствии с чело­ве­че­ским пред­на­зна­че­нием, должно отво­диться Богу.

В этом смысле пред­мет стра­сти фак­ти­че­ски пре­вра­ща­ется в идола, слу­же­нию кото­рому чело­век посвя­щает все силы. Гос­подь же отсу­пает для него на второй или более отда­лен­ный план.

Разу­ме­ется, удо­воль­ствие от супру­же­ской жизни могут полу­чать и законно соеди­нен­ные в браке супруги ( Евр.13:4 ). Это не значит, что все они — апри­ори сла­до­страстны.

Таин­ство брака уста­нов­лено Гос­по­дом ( Мф.19:5 ). Хри­сти­ан­ские браки, и в том числе интим­ные супру­же­ские отно­ше­ния, освя­ща­ются Самим Богом. Однако и для вза­имно любя­щих супру­гов уместна бла­го­ра­зум­ная уме­рен­ность. В про­тив­ном случае даже и освя­щен­ное Богом супру­же­ство может при­ве­сти к сла­до­стра­стию (см. подроб­нее: Брак и вне­брач­ная связь; Любовь или страсть?).

Источник

СЛАСТОЛЮБИЕ

Не будь сластолюбив, ибо сластолюбивых Бог не слушает.

Человек сластолюбивый (только приятного ищущий) ни на какое дело негож

Не будь сластолюбив, ибо сластолюбивых Бог не слушает. Тело и утехи его имей в ненависти, потому что они исполнены зла. Тело свое так изможди, чтоб оно было похоже на тело, лежащее на одре болезни.

Преподобный Максим Исповедник

Увлеченные обольщением чувственной сласти, предпочли мы истинной жизни смерть

Если всячески необходимо болезновать, по причине срастворенной прародителем с нашим естеством сласти, то будем доблестно переносить временные болезненности, притупляющие в нас жало сласти, и избавляющего нас вечных за нее мучений.

Отречемся, сколько есть силы от удовольствий настоящей жизни и от страха прискорбностей ее, и всеконечно избавимся от всякого страстного помысла и от всякой злокозненности демонской. Ибо ради удовольствия любим мы страсти, и по причине прискорбностей бегаем добродетели.

Прелесть и сласть греха обыкновенно исчезает вместе с приведением в исполнение способов, коими он совершается, почему человек, находя по указанию самого опыта, что за всякой сластью греховной преемственно всегда следует скорбное неудовольствие, к сласти возымел все стремление, а к неудовольствию и прискорбности – все отвращение, – первую изыскивая всею силою, а вторые предотвратить всячески стараясь, полагая, – что, впрочем, совсем невозможно, – сим способом отделить их друг от друга, и только одним удовольствием услаждать свое злое самолюбие, не терпя совершенно никакой прискорбности, забыв, как обычно в ослеплении страстью, что сласть греховная никогда не бывает без горечи неудовольствия. Ибо со сластью греховной срастворена естественно горечь скорби, хотя вкушающие и забывают об этом по причине возобладания над ними страстной сласти: так как обладающее всегда так занимает внимание, что совсем закрывает от чувства, что предлежит потом. Таким-то образом за сластями по самолюбию гоняясь, всякой горечи же, по той же причине стараясь всячески избегать, мы бесчисленные в себе пораждаем тлетворные страсти.

Не испытывает никто такого чувства сласти и горечи, когда освободившись от всякой плотской склонности соединяется или паче прилепляется умом к Богу, воистину достолюбезному, дражайшему и превознесенному благу.

Как Богу никто не может чисто служить иначе, как совершенно очистив душу: так и твари не может он служить, не лелея тела самоугодливо. Совершая это тлетворное телесное служение, и потому самому сластолюбив сущи, человек непрестанно имел в силе и действие сласть и горечь, вкушая всегда от древа преслушания, в коем в одно и тоже время растворено познание добра и зла, чувством испытываемое на самом деле.

Где разум не властвует, там обыкновенно присуща власть чувственная, с коей срастворена сила греха, чрез сласть влекущая душу к жалению сродной с нею по естеству плоти: вследствие коего, она на себя прияв, как бы естественное ей дело, страстное и сластолюбное попечение о плоти, отводит человека от настоящей естественной жизни, и склоняет его сделаться для себя устроителем не имеющего самостоятельного существования зла.

Нечистотою сластей, как ржавчиной, покрытую душу очищает болезненный труд, и совсем истребляет в ней всякую склонность к вещественному, когда она делом познает вред от любления его, чего ради Бог попускает дьяволу, по праведному суду, угнетать людей мучительными скорбями.

От сластолюбия происходит нерадение, а от нерадения забвение

Не говори, как может бедный предаваться сластям, не имея способов, ибо можно в помыслах сладостраствовать еще горше (чем делом).

От сластолюбия (делания в свое удовольствие) происходит нерадение, а от нерадения забвение. Ибо о том, что кому полезно, Бог даровал знание всякому.

Никакой нет пользы тому, кто, отрекшись от мира, живет сластолюбиво (в свое удовольствие, делая всегда только то, что нравится и приятно сердцу). Ибо, что делал он прежде посредством имения, то же делает и теперь, ничего не имея.

Опять воздержник, если приобретает деньги, есть брат первому по внутреннему настроению, так как и этот от той же матери – искания того, что сладко сердцу, только от другого отца, по причине перемены страсти.

Бывает, что иной пресекает страсть ради большого удовольствия (потому что покойнее жить без рабства ей), и другие, не зная цели его, славят его: а, может быть, и сам он познает, что без толку трудится.

Сластолюбивое сердце… бывает узами для души

Сластолюбивое (одних приятностей ищущее) сердце во время исхода бывает темницею и узами для души, а трудолюбивое (любящее себя озлоблять и утруждать наперекор себе, Господа ради) есть отверстая дверь (в другую жизнь).

Преподобный Исаак Сирин

Блажен, кто заградил себе уста от всякого сластолюбия, отлучающего его от Создателя.

В сластолюбивом теле не обитает ведение Божие.

Хоть бы кто долгие годы лежал на одре сластолюбия и беспечности

Христианин, предающийся плотской сласти, уже не Христов раб, а раб греха и диавола.

Хоть бы кто, подобно тридцативосьмилетнему расслабленному, долгие годы лежал на одре сластолюбия и беспечности, и увидит, что Владыка Христос — или мысленно воздействием благодати, или в лице какого-либо духовного мужа, грядет к нему и говорит: хощеши ли здрав быти? (Ин. 5:6), да восприимет тотчас слово с радостью и скажет: ей, Господи, хочу, но человека не имам, который вверг бы меня в купель покаяния (Ин. 5:7); и если Господь скажет ему: встань, возьми одр твой и гряди вежд Меня (Ин. 5:8), — да восстанет с готовностью и да грядет со тщанием по стопам Того, Кто так свыше воззвал его.

Преподобный Никита Стифат

В смирении ставим мы духа сластолюбия безуспешным

Постами, бдениями и молитвами. трудами телесными и отсечением своей воли в смирении душевном ставим мы духа сластолюбия безуспешным, порабощаем его себе слезами покаяния и, вводя в узилище воздержания, делаем недвижимым и бездейственным.

Преподобный Иоанн Лествичник

Сластолюбие и лукавство суть родительницы всех зол

Кто иногда плачет, а иногда наслаждается и говорит смешное, тот, вместо камней, бросает хлебом на пса сластолюбия, по видимому он отгоняет его, но самым делом привлекает его к себе.

Рыба спешит убежать от удочки, а душа сластолюбивая отвращается безмолвия.

Сластолюбие и лукавство суть родительницы всех зол, одержимый ими не узрит Господа.

Сластолюбивые бесы разжигают вожделевательную силу души, но, приводя при сем в смятение и рассудительную силу, омрачают душу.

Святитель Василий Великий

Если неразумные твари догадливы и искусны в попечении о собственном своем спасении, и если рыба знает, что ей избрать и чего ей бегать, что скажем мы, отличенные разумом, наставленные законом, побужденные обетованиями, умудренные Духом и при всем том распоряжающие своими делами не разумнее рыб? Ибо они умеют промышлять несколько о будущем, а мы, отринув надежду на будущее, губим жизнь в скотском сластолюбии.

Кого не преклоняет к себе и не разнеживает сластолюбие, тот чрез воздержание преуспел вовсе избежать грехов.

Как можно достигнуть того, чтобы не преодолевало сластолюбие в снедях? — Решившись, предпочтение полезного иметь всегда вождем и учителем в том, что приемлется для употребления, будет ли это приятное, или неприятное.

Кто допустил в себя начало страсти, тот… принял в себя целого зверя

Услаждение вкуса. есть матерь всех по порядку зол. Ибо кому неизвестно, что корнем почти всех погрешностей в жизни служит заботливость о гортани? От нее зависят: роскошь, пьянство, чревоугодие, беспорядочное поведение, многоядение, пресыщение, разгульная жизнь, скотское и неразумное падение в страсти бесчестия.

В естестве человеческом для мгновенного наслаждения нет никакого хранилища, в котором бы могли запасать для себя удовольствие, со всем тщанием приобретенное. Но когда сластолюбцам кажется, что овладели они чем-то, как обманчивый какой-то призрак, мгновенно исчезает и обращается это в ничто, и по удалении таковой мечты остается один ее след — стыд, отпечатлевающий в них глубокий и неизгладимый образ того, что прошло, так что, подражая в искусстве ловцам, можно по следам распознать природу зверя. Ибо ловцы, когда добыча и невидима, по следу узнают животное.

Как змею невозможно втащить за край хвоста, потому что чешуя естественным образом упирается вопреки втаскивающим, так невозможно начинать с крайних частей души, чтобы выжить из нее вторгшееся сластолюбие, если кто не заградит этому злу первого входа. Почему Наставник добродетели повелевает блюсти его главу, главою называя начало порока, в котором, если оно не допущено, бездейственным остается прочее. Ибо кто враждебно противостал удовольствию вообще, тот не поддается частным приражениям страсти. А кто допустил в себя начало страсти, тот с этим вместе принял в себя целого зверя.

Святитель Иоанн Златоуст

Сластолюбие истребляет все, оно отлучает от Царствия

Люди сластолюбивые и изнеженные бывают недовольны и дорогою трапезою.

Сластолюбие подобно бурному потоку, истребляет все, его не удерживает никакое препятствие, оно отлучает от Царствия.

Велика власть сластолюбия — оно заставляет нас делать даже то, о чем не смеем и говорить.

Чем больше мы предаемся сластолюбию, тем больше исполняемся зловония, когда тело, подобно меху, со всех сторон раздувается, когда отрыжка, испытываемая нами, расстроивает мозг близ стоящих, когда из тела со всех сторон истекают смрадные пары, как бы из печи, вследствие сильного накаливания, исполненной внутри зловония. Если же внешние члены в такое приходят расстройство, то что, по твоему мнению, должен испытывать внутри мозг, будучи беспрестанно помрачаем испарениями? В каком положении находятся ручьи кипящей крови, когда ей преграждают свободное обращение? Чему подвергаются другие внутренности — печень и селезенка? Что испытывают самые вместилища помета? И хуже всего то, что о (настоящих) вместилищах помета мы заботимся, чтобы они не засорялись и не извергали помета вверх, для того употребляем всевозможные меры, и шестами подталкиваем, и лопатами раскапываем, между тем вместилищ нашего чрева мы не только не очищаем, но даже засоряем и загромождаем, и никакого не обращаем внимания на то, что помет поднимается кверху, туда, где сам царь, т. е. мозг, имеет свое пребывание.

Мы делаем все это, потому что взираем на него не как на досточтимого царя, а как на какого-нибудь нечистого пса. Бог для того поместил вдали эти члены, чтобы от них ничто не терпело вреда. Но мы противодействуем этому и все растлеваем неумеренностью. И кто может перечислить другие, проистекающие отсюда бедствия? Затвори стоки вместилищ (нечистот) — и ты увидишь, что тотчас появится зараза. Следовательно, если отвне встретившееся зловоние рождает заразу, то ужели то, которое находится внутри тела, и со всех сторон окружено тесными пределами тела, и нигде не имеет стока, не причиняет бесчисленных болезней как душе, так и телу? И ужаснее всего то, что многие негодуют на Бога, говоря, что это такое? Он Сам определил, чтобы мы носили в себе помет. А между тем сами умножают помет. Но Бог для того так устроил, чтобы по крайней мере таким образом отвратить нас от сластолюбия, чтобы, по крайней мере, через это убедить нас в том, что мы не должны прилепляться к мирским благам. А ты, невзирая на это, не только не перестаешь предаваться сластолюбию, но даже до самого горла, даже до следующего обеденного времени, даже долее, нежели продолжается само наслаждение, продолжаешь пресыщаться.

Душа, преданная сластолюбию, не может ничего, ни слышать, ни говорить. Она становится изнеженною, вялою, робкою, несвободною, боязливою, исполненною лютости неведения, лести, ярости, лености — полною всех пороков и чуждою противоположных им добродетелей.

Все удовольствие доставляемое вкушением пищи, исчерпывается временем глотания: когда проглатываемое минует то, что в горле, где сосредоточено чувство вкуса, его как будто бы и не было.

У кого в сердце страх Божий, того не коснется скверна сластолюбия

Убежищем от сластолюбия служит, во-первых, часто и трезвенно молиться, а потом предоставлять владычество уму и чистой мысли, не произносить бесчинного слова, несообразного с приличной потребностью, в той уверенности, что Господь есть непогрешительный Судия.

Как прекрасно преодолевать сластолюбие и быть выше плотских похотей! У кого в сердце есть страх Божий, того не коснется скверна сластолюбия.

Сластолюбие не ограничивается одною роскошью и телесными наслаждениями, но имеет место во всем, что любим по душевному произволению и пристрастно.

Преподобный Исидор Пелусиот

Кто целомудрием и воздержанием обуздывает сластолюбие, для многих кажущееся неодолимым, тот, имея душу, свободную от всякой гнусной страсти, вправе восхищаться многими и славными победами.

Матерь сластолюбия — чревоугодие.

Бегай. сластолюбия — этой матери погибели и смерти, не слушай слов его, потому что оно, как волк, ласкает агнцев.

Сластолюбие есть диавольская уда, влекущая к погибели.

Святитель Григорий Палама

Когда мы плотиугодия творим в похоти (Рим. 13:14), тогда это сластолюбие — грешная страсть, начало плотских страстей, и болезнь души.

Источник

Классификация страстей сребролюбие славолюбие сластолюбие в православии

Определение страсти

По объяснению епископа Варнавы (Беляева): «Страсть – это порок от долгого времени вгнездившийся в душе и через навык (постоянное повторение) сделавшийся как бы природным ее свойством, так что душа уже произвольно и сама собою к нему стремится».

Перефразируя это высказывание, можно сказать, что страсть – это греховный навык, вросший в душу. Каким же образом страсть врастает в душу? Перу известного английского писателя Уильяма Теккерея принадлежит следующий афоризм: «Посейте поступок – пожнете привычку, посейте привычку – пожнете характер, посейте характер – пожнете судьбу». Для того, чтобы придать этому афоризму святоотеческий смысл, необходимо подставить в начале его следующую фразу: «Посейте мысль – пожнете поступок». Все начинается с мысли – и грех, и добродетель.

Коренные страсти

Страсти – последствия нашего падения. Падение же состояло в том, что человек возлюбил себя более, нежели Бога. Стало быть, корень всех страстей или их общее содержание – самолюбие. Святые Отцы выделяют три основных его вида: сребролюбие, славолюбие, сластолюбие. В таком разделении они основываются на словах святого апостола Иоанна Богослова о трех искушениях мира: «Не любите мира, ни того, что в мире: кто любит мир, в том нет любви Отчей. Ибо все, что в мире: похоть плоти, похоть очей и гордость житейская, не есть от Отца, но от мира сего. И мир проходит, и похоть его, а исполняющий волю Божью пребывает вовек» (1 Ин. 2:15-17). Отцы сластолюбие отождествляли с похотью плоти, сребролюбие – с похотью очей, а славолюбие – с гордостью житейскою.

Святитель Феофан об этом пишет следующее: «Семя всего нравственного зла – самолюбие. Оно лежит на самом дне сердца. Человек по назначению своему должен бы забывать себя в своей жизни и деятельности, должен бы жить только для Бога и людей. Освящая свою деятельность возношением ее как благодарственной жертвы к Богу Спасителю, он должен бы всю ее простирать на пользу ближним и на них изливать все, что бы ни получил от щедродавца Бога. Одно здесь не бывает без другого: нельзя любить Бога, не любя ближних, и нельзя любить ближних, не любя Бога, – равно как, любя Бога и ближних, нельзя не жертвовать собою во славу Божью и к благу ближних. Но когда человек мыслию, сердцем и желанием отвращается от Бога, а вследствие того и от ближних, то естественно останавливается на одном себе – себя поставляет средоточением, к которому направляет все, не щадя Божественных уставов, ни блага ближних.

Вот корень греха! Вот семя всего нравственного зла! Глубоко кроется оно во внутренности сердца. Но, разрастаясь ближе к поверхности сердца, семя сие выходит из него уже в трех видах, как бы в трех стволах, проникнутых его силою, преисполненных его жизнию: в самовозношении (славолюбие), своекорыстии (сребролюбие) и любви к наслаждениям (сластолюбие). Первое заставляет человека говорить в сердце своем: кто как я; второе – всем хочу завладеть; третье – хочу жить в свое удовольствие.

Славолюбие

Кто как я! Какая душа не ощущала в себе подобного движения? Не те только, кто от природы одарены высокими совершенствами или своими трудами успели сделать что-нибудь важное и общеполезное, могут мысленно возноситься перед другими. Самовозношение проходит по всем возрастам, званиям и состояниям; следит за человеком чрез все умственные и нравственные степени усовершения; оно не подчиняется никаким внешним отношениям, и хотя бы человек жил один, в безвестности и отдалении от всех, он всегда и везде несвободен от искушения – превозношения. С тех пор, как он к сердцу принял первую лесть змия: будете как боги, с тех пор он начал возвышать себя над всеми, как бог, начал ставить себя выше той черты, на которой поставлен природою и обществом, – это общая болезнь всех и каждого. Кажется, что опасного полюбоваться мыслию, что я выше того, другого, третьего? А между тем смотрите, сколько зла и сколько темных порождений проистекает из сей незначительной, по-нашему, мысли! Мыслию и сердцем возносящий себя над всеми, если предпринимает что, предпринимает не по гласу разума и совести, не по советам мудрых и внушению слова Божия, а по своим соображениям, предпринимает потому, что этого ему хочется; он своеволен; если приводит в исполнение предпринятое, всего ожидает от одного себя; он самоуверен, самонадеян; когда исполнит, все относит к себе, и оттого бывает высокомерен, горд, притязателен, неблагодарен; поставляя себя в отношение к другим, желает, чтобы везде и во всем исполнялась его воля, чтобы все двигалось по его мановению: он властолюбив и склонен к насилию, поставляя других в отношение к себе, не может терпеть их влияния, в каком бы скромном виде оно не являлось; он презрителен и непокорен; встречая нарушение своей воли, выходит из себя, обиженный, воспламеняется местью; он жаждет чести и славы, когда обладает сильным характером; лицемерен и тщеславен, когда слаб душою; дерзок, своенравен, спесив, склонен к пересудам, когда низок. Вот в каких видах является самовозношение, вот сколько греховных движений одолжены ему своим происхождением! Едва ли кто может не изобличить себя в том или другом.

Сребролюбие

«Хочу, чтобы все было мое!» – замышляет своекорыстный, и вот вторая отрасль коренного нравственного зла. Заметнее всего раскрывается в ней дух самолюбия. Оно, как бы само лично, действует здесь: своекорыстный не скажет слова, не сделает шага и движения без того, чтобы отсюда не вытекла какая-нибудь выгода. Так все у него рассчитано, так все упорядоченно, всему дан такой ход, что и время, и место, и вещи, и лица – все, к чему прикасается рука его и мысль, несет в его сокровищницу сродную себе дань. Личная польза, интерес – это коренная пружина, везде и всегда приводящая в быстрое движение все его существо, и по ее возбуждении он готов все обратить в средство для своих целей: будет искать высших степеней достоинства и чести, если это выгодно, возьмет самую трудную должность, если она прибыльнее других, решится на все труды, не будет ни есть, ни пить, лишь бы соблюдалась его польза. Он или корыстолюбив, или любостяжателен, или скуп, и только под сильным влиянием тщеславия может любить великолепие и пышность. Его собственность дороже ему самого себя, дороже людей и Божественных постановлений. Душа его как бы поглощается вещами и живет даже не собою, а ими. Вот сила и область второй отрасли злого семени – самолюбия! И у кого нет каких-нибудь вещей, с которыми расстаться столь же больно, как потерять самое сердце, – расстаться со счастьем?

Сластолюбие

«Хочу жить в свое удовольствие!» – говорит порабощенный плоти, и живет в свое удовольствие. Душа погрязает у него в теле и чувствах. О небе, о духовных нуждах, о требованиях совести и долга он не помышляет, не хочет и даже не может помышлять (Рим. 8:7). Он изведал только разные роды наслаждений, с ними только и умеет обходиться, говорить о них и рассуждать. Сколько благ на земле, сколько потребностей в его теле, столько полных удовольствиями областей для преданного чувственности, и для каждой из них образуется в нем особенная наклонность. Отсюда лакомство, многоядение, изнеженность, щегольство, леность, распутство – наклонности, сила которых равняется силе закона природы, стесняющего свободу. Станет ли он услаждать вкус, делается сластолюбивым, игра цветов научает его щегольству, разнообразие звуков – многословию, потребность питания влечет его к многоядению, потребность самохранения – к лености, иные потребности – к распутству. Состоя в живой связи с природою чрез тело, душевно преданный телу столькими каналами пьет из нее удовольствия, сколько в теле его отправлений, и вместе с наслаждениями он впивает в себя и коренной дух природы – дух непроизвольного механического действия. Потому, чем у кого больше наслаждений, тем теснее круг свободы, и кто предан всем наслаждениям, тот, можно сказать, совершенно связан узами плоти.

Вот как разрастается в нас зло от малого, почти незаметного семени; на дне сердца, как мы заметили, лежит семя зла – самолюбие; от него идут полные его силою три отрасли зла – три его видоизменения: самовозношение, своекорыстие, чувственность, а сии три рождают уже бесчисленное множество страстей и порочных наклонностей; как в древе главные стволы пускают от себя множество ветвей и отростков, так образуется в нас целое дерево зла, которое, укоренившись в сердце, расходится потом по всему нашему существу, выходит вовне и покрывает все, что окружает нас. Подобное дерево, можно сказать, есть у каждого, чье сердце хоть сколько-нибудь любит грех, с тем только различием, что у одного полнее раскрывается одна, у другого другая сторона его».

Существует и иное разделение страстей на восемь главных (можно считать его дальнейшим подразделением трех названных на более конкретные страсти), и все остальные сводятся к этим восьми. Ими являются: чревоугодие, блуд, сребролюбие, гнев, печаль, уныние, тщеславие и гордость. Преподобный Иоанн Лествичник описывает связь страстей между собой следующим образом: «Матерь блуда есть объедение; уныния же матерь – тщеславие; печаль и гнев рождаются от трех главных страстей (сластолюбия, славолюбия и сребролюбия); матерь гордости – тщеславие» (Леств.26:39).

Источник