Что такое перманентная ненависть
Что такое «перманентное состояние»?
В русском языке надолго укоренилось великое множество слов и словосочетаний иностранного происхождения. И одна из таких конструкций, использующихся для отражения различных процессов и действий как целиком, так и частично — «перманентное состояние».
Данное выражение используется в самых различных отраслях:
Однако несмотря на относительную распространенность, многие склонны употреблять понятие «перманентный», путая его с другим, очень схожим с одной стороны, но фундаментально отличающимся с другой.
Так давайте же разберемся, какое значение стоит вкладывать в слово «перманентный», что такое «перманентное состояние» и к чему это понятие можно применять.
Итак, что же подразумевают, когда описывают процесс, как перманентный? Для начала рассмотрим это слово в лингвистическом аспекте. Как и большинство других научных определений, данный термин позаимствован из латинского языка («permanio»). Причем изначально понятие пришло во французский язык («permanent»), из которого и «перекочевало» в русский, обзаведшись соответствующими окончаниями и суффиксами.
Так, согласно мнению группы исследователей, вполне возможно, что корень слова — men — имеет ярко выраженное древнеарийское происхождение. С праиндоевропейского это переводится как «оставаться».
Ну, а соединив латинские «per» («для» или «через») и «manere» («длиться») получаем готовый для употребления исходный глагол «permanere». То есть толкуется «перманентный» как остающийся в одном состоянии, продолжающийся непрерывно, постоянный.
И вот здесь главное — не столько понимать, а скорее улавливать различие с термином «вечный». Это и доказывает наличие в латыни иных слов для этого понятия — не «permanent «, а «perpetuum» или же «aeterno». Здесь стоит представлять что-то действительно бесконечное и нетленное, как Бог.
Другими словами, перманентный — растянутый во времени процесс, который может быть как очень длительным, так и вовсе быстротечным. Таким образом, перманентное состояние — это непрерывно продолжающееся состояние, которое постоянно, но имеет какое-либо, пусть и незримое, окончание (завершение, конец); это тот отрезок времени (большой или же маленький), который занимает процесс.
Так, можно сказать, что перманентное состояние — характеристика некого процесса, которое, в свою очередь, характеризуется конкретным временным отрезком, вовлеченным в этот процесс, и только ним. И такой отрезок — максимален.
Употребление термина
Как и упоминалось выше, рассматриваемый термин хотя и не распространен повсеместно, но весьма популярен. Далее будут рассмотрены некоторые случаи и особенности употребления указанного словосочетания в быту и науке. Приступим.
Косметология
Как ни странно, наиболее часто рассматриваемый термин можно встретить в области косметологии. К примеру, «перманентный макияж» известен многим. Другие его названия — татуаж или контурный макияж. Смысл процедуры состоит в следующем: в верхние слои кожи внедряется специальный пигмент, позволяющий создать весьма стойкий рисунок на лице. Это позволяет не просто имитировать обычный макияж, но и вовсе визуально исправить или улучшить некоторые черты лица. Таким образом, корректируются повреждения кожного покрова, а также камуфлируются различные недостатки.
Техник и методик выполнения подобной процедуры существует предостаточно, а вот вида всего два:
Общая же концепция подобной процедуры — создание постоянного макияжа, который максимально устойчив к внешнему воздействию. Он очень «живучий», но не вечный, так как постепенно выгорает от солнца.
Другой пример перманентности в косметологии — химическая завивка. Подобная процедура создает кудрявость, которая уходит лишь по мере роста волос.
Психология
Вышеописанным термином психологи характеризуют тяжелое психическое состояние человека, которое может быть вызвано самыми различными факторами вроде длительного стресса, недостатка сна, переизбытка информации и т. п.
Если подобное состояние человека растягивается на несколько месяцев, а то и лет, классифицируется оно как перманентное или по медицинской терминологии — хроническое.
Политология
Представители подобной науки также пользуются указанным термином. Начиная с эпохи марксизма в политологии популярна теория так называемой перманентной революции. Она основана на том, что на Земле происходит непрекращающаяся революция, которая взяла свое начало в одной из слаборазвитых стран. По мнению сторонников этой теории, в число которых входили такие известные личности, как Владимир Ленин, Лев Троцкий и теоретики марксизма вроде Михаэля Леви и Эрнеста Манделя, эта глобальная революция закончится лишь свержением всех эксплуататорских классов и объединением государств планеты.
Разговорная речь
Мало ли где еще используется понятие «перманентного состояния», но о чем уж точно стоит упомянуть, так это о его месте в разговорной речи. Подобный термин не особо популярен в нашем с вами словесном окружении, но зато имеются более ходовые синонимы: «бесперебойный», «непрерывный», «константный», «нескончаемый» и т. п.
Регулярно используем мы и антонимы к той самой «перманентности», такие как «иногда», «редко», «время от времени» и все в этом роде.
Маяковский: перманентная ненависть к жизни
Маяковский приучает существовать в ситуации трагедии как в состоянии нормы. Все остальное — жир, мещанство, пошлость, мерзость. Все хорошо, что плохо кончается. И чем хуже, тем лучше.
Гениальность Маяковского исключает всякое развитие. «Он в большей степени, чем остальные люди, был весь в явлении. » — сказал о нем Пастернак. Вместо того, чтобы развиваться, поэт сразу достиг своего потолка. Выбрав экстенсивный путь развития, он расширял географию своих поездок.
Ненаписанный на бумаге, но законченный в голове роман — автобиографическая книга о русском футуризме. Он потом появится: «Дневник неудачника» Лимонова. Эпатажная, предельно откровенная книга с порывами удивительно высокой поэзии.
Маяковский — невротик
Маяковский — случай очень сильного невротизма (или невроза). Тут очень тонкое место: невтротизм (черта личности) не стоит путать с неврозом (психическое расстройство). В некоторой форме Маяковский страдал синдромом навязчивых состояний или обсессивно-компульсивным расстройством (можно посмотреть на эту тему «Лучше не бывает» с Джеком Николсоном).
Больной накрывает себя сетью условий, которые он обязан выполнять. Самая известная обсессия — мытье рук. Туда же страх рукопожатия, ношение с собой личного стаканчика и мания гигиены вообще. Игромания — бесконечный запрос к мирозданию: имею ли я право быть. Нескончаймое количество конвенций с мирозданием имеет сугубо психогенную природу.
Черта характера
Маяковский и в поэзии, и в личной жизни придерживается взятых и раз и на всегда своих обязательств. Он маниакльно верен одной женщине: она ему не верна, никких физических отношений не с 25-года, но есть взятое на себя никому ненужное рыцарское обязательство. В любимой книги Лили Брик и Маяковскго — «Что делать»: любая собственность унизительна и для мужчины, и для женщины.
— Вот вы считаете, что я хорошая, красивая, нужная вам. Говорите даже, что ноги у меня красивые. Так почему же вы мне не говорите, что вы меня любите?
— Я люблю Лилю. Ко всем остальным я могу относиться только хорошо или ОЧЕНЬ хорошо, но любить я уж могу только на втором месте. Хотите — буду вас любить на втором месте?
Это похоже на ответ Блока.
— Сколько у вас было женщин?
— Две: Люба и все остальные.
И он дал честное слово любить эту революцию. И даже не задумывается, что эта революция может быть не права. Для него признать это значит оскорбить что-то бесконечно большее, чем он сам и даже эта революция.
Эта постановка себе конкретной задачи и вечное рабство у нее — черта личности патологическая. Но в вместе с тем грандиозная. Она породила не столько великого поэта, сколько великолепный культурный феномен. Главное произведение Маяковского — «Владимир Маяковский» (и сама трагедия и монументальная бронзовая одинокая трагическая судьба). Человек, который принес себя в бессмысленную жертву. Это важнее даже очень неплохих стихов.
При всей зацикленности на двух вещах — на одной женщине и одной революции — Маяковский умудрялся создавать великие образцы сатирической поэзии. Но мы его будем любить даже не за это!
Ненависть к жизни
Он прожил всю жизнь в том состоянии, которое бывает у каждого человека. В ситуации ненависти к жизни, в ситуации отвращения к ней. Это состояние непреодолимо, оно может пройти, как физическая боль. Лучшее, что мы можем сделать — внушить себе величие такого положения. Вся поэзия Маяковского — способ сделать величие из отвращения к жизни.
В этом виноваты и невроз, и детские травмы, и ранняя потеря отца, и опыт нищеты, и опыт тюрьмы. Но на это накладывает личное стремление так прожить свою жизнь. Он не только переученный левша, он — переученный художник-авангардист. Ненависть авангардиста ко всему традиционному была для него не только эстетическим, но и психологическим и жизнестроительным явлением.
Облако в штанах — четыре крика четырех частей.
Долой ваше искуство!
Долой ваш быт!
Долой ваш строй!
Долой вашу религию!
Надо убрать отсюда слова ваши, потому что никаких других нет. Пафос жизнеотрицания достигает в «Про это» высшей точки. Ненависть к быту нам неприятна. Но это именно то, что нам надо сейчас. Не то чтобы мы зажрались, просто уж слишком отождествили жизнь к комфортом. О том, как отвратительна счастливая любовь, о том, как мерзостна счастливая семья.
Про это — не только про любовь, как сказано в прологе. Это про вот это всё. Про то, где всё входит в колею. Мы только что её ломали, и вот мы опять в это самое попали.
Отношение к революции
Как Маяковский относился к революции? Как к обстоятельству, которое резко меняет жизнь. Маркса он, конечно, не читал.
Мы открывали Маркса каждый том,
Как в доме собственном мы открываем ставни,
Но и без чтения мы разбирались в том,
В каком идти, в каком сражаться стане.
В 27 году по Маяковскому стало можно бить. Он оказался под ударом как намопинание о том, что ничего не вышло. Он бегает со своими словословиями Октябрю, он ездит по стране, рассказывая как это было прекрасно, тогда, как вся страна во главе с властью пытается об этом забыть. Нет ни НЭПа, ни свободы, никакой революции.
Самоубийство. Прощальное письмо в пьесе
Главный протагонист в клопе — Зоя Березкина. В «Бане» она Поля. Победоносик её бросает, он влюблен в Мезальянсову, шикарную женщину, международную шлюху. Поля произносит в пьесе всего две реплики (немножко Эллочка-людоедка). «Смешно» и «несмешно». Причем второе она повторяет все чаще.
Настоящая записка о самоубийстве вложена в знаменитую 282-ую реплику «Бани»:
Победоносиков
Кстати, я забыл спрятать браунинг. Он мне, должно быть, не пригодится.
Спрячь, пожалуйста. Помни, он заряжен, и, чтоб выстрелить, надо только
отвесть вот этот предохранитель. Прощай, Полечка!
Баня — это метафора ада.
Лиля Брик
Отношения у них были не только адюльтерные. Это были отношения двух единомышленников, двух самых умных людей в генерации. Она бесконечно много для него значила, она его взнуздала и взяла в руки. Без ее опеки и заботы ничего не было бы. Маяковский нашел не просто семью, а людей, которые держали его в руках.
Говорят, Лиля пользовалась его деньгами. Без нее он бы их не зарабатывал. Он работало, потому что больше ничего не умел. Жить для него невыносимо, а работать — всегда пожалуйста. Самый счастливый год жизни, когда он спит, положив под голову полено. Потому что на нем больше 3 часов не проспишь.
Что такое любовь?
Любить — это с простынь, бессоннницей рваных, срываться, ревнуя к Копернику,
его, a не мужа Марьи Иванны, считая своим соперником.
Любовь — очень сильное восхищение. Настолько сильное, что хочется присоседиться к его объекту. У меня никогда не было чисто грязной любви, чисто плотской любви или любви товарищеской. Я видел что-то, что меня бесконечно восхищало. Так, что надо было это как-то немедленно обнять, может быть, сломать, может быть, испортить.
Любовь по Маяковскому — крайняя форма деспотии. Заботиться о человеке так, чтобы он шагу не мог ступить. Это носить его на руках, постоянно следить, чтобы он никуда не мог пойти. Кормить его. Любовь родительская, любовь-опека, любовь совершенно собственническая.
Маяковский был ужаснейшим любовником, но был бы гениальным отцом.
Хорошо было бы ее ребенку и плохо было бы жениху его дочери.
Прочитанные книги
С 2014 года я читаю книги и пишу к ним рецензии или конспекты. Примерно две книги в месяц.
Иногда это худлит, но в основном я читаю нонфикшн (нехудожественную литературу).
Автора!
Меня зовут Максим Синяков. Работаю программистом, преподаю математику, учу фронтенду.
История мизантропии. Откуда берется человеконенавистничество и что в нем может быть хорошего
Человеконенавистничество кажется свежим решением в эпоху постправды и селф-хелпа. На самом деле это уютное мировоззрение существует с древних времен. Из нашего материала вы узнаете, как складывались отношения мизантропов с обществом и христианским Богом, могут ли они сделать мир лучше и какие политики опаснее: ненавидящие людей или желающие им только добра.
— человеконенавистник,
— нелюдим,
— тот, кто страдает мизантропией.
В первом из них внимание акцентируется на эмоциональной составляющей этого понятия — нужно искренне ненавидеть отдельных представителей вида Homo sapiens и всё человечество. Во втором подчеркивается маргинальное положение мизантропа — на периферии общества, вдали от людей. А в третьем содержится намек на то, что это состояние, сходное с болезнью, которой можно «страдать».
Мизантропия кажется очень современным типом мышления, особенно если вы еще продолжаете читать новости, но все три трактовки, зафиксированные в толковом словаре, сложились уже в античные времена.
Мизантропия по Лукиану — созидательная сила
Первого в истории мизантропа звали Тимон, и родом он был из Афин. Этот несомненно важный для европейской культуры персонаж появляется во многих произведениях не только античной письменности, но и литературы Нового и Новейшего времени.
Один из самых ранних текстов, в которых возникает фигура афинского человеконенавистника, — диалог Лукиана Самосатского «Тимон, или Мизантроп». Сюжет, положенный в основу этого произведения, широко известен.
Богач Тимон щедро одаривает своих друзей, убежденный в их искренности и преданности, а раздав все сокровища, обнаруживает, что льстецы, жадные до наживы, покинули его. Разочарованный предательством вероломных товарищей, Тимон начинает ненавидеть род людской и отправляется в добровольное изгнание.
В поисках кореньев для пропитания бывший вельможа обнаруживает клад, посланный ему Зевсом, и декларирует новую жизненную установку:
«Пусть будет у меня имя — приятнейшее из всех — Мизантроп — Человеконенавистник, а отличительными чертами поведения — мрачность, суровость, грубость, злость и нелюдимость».
Такое умонастроение Тимона сюжетно оправдано, и несправедливое отношение людей к нему вызывает сочувствие даже в сонме богов. Этот непримиримый человеконенавистник намерен направить свою злобу в разрушительное русло:
«Если я увижу погибающего в огне и умоляющего потушить пожар, смолой и маслом буду тушить. Это он получил бы по заслугам».
Но интерпретировать диалог можно и в символическом ключе. В «Тимоне» Лукиана показана целая анфилада человеческих пороков, и месть мизантропа роду людскому происходит в двух планах — реальном и аллегорическом.
Литературный прием, используемый автором, известен современному читателю по басням: физическая расправа над предателями символизирует избавление, очищение человечества от зависти, лести, жадности и других низменных проявлений нашей натуры и дарит надежду на перерождение.
Так раскрывается созидательный потенциал, казалось бы, разрушительного явления. Мизантропия дает импульс к личной трансформации: ненавидя людские пороки, легче от них избавиться.
О конструктивной составляющей этого явления рассуждает автор книги «Чудовище: наброски философии бегства от человечества» Ульрих Хорстман, немецкий профессор, специалист по английской литературе. Он воспринимает мизантропию как определенный тип мышления:
«Вылазки в запретные, не подлежащие толерированию, закрытые участки сознания, — говорит Хорстман в одном интервью, — не вызывали бы осуждения, если бы не те, кто прагматизирует ситуацию, воспринимает ее как императив, призыв к действию».
Он отмечает «профилактический» эффект мизантропического образа мыслей, который может стать своеобразным предупреждением и заставить человека отказаться от деструктивных поступков.
Деструктивный потенциал мизантропии по Шекспиру
Разрушительное начало мизантропии показано, пожалуй, в самой известной обработке сюжета о человеконенавистнике — в пьесе Уильяма Шекспира «Тимон Афинский»:
Я мизантроп, людей я ненавижу.
Вот будь ты псом, я мог бы хоть немного
Тебя любить.
Даже когда бывший вельможа вновь обретает состояние, ненависть Тимона к людям не ослабевает.
Если протагонист Лукиана Самосатского ограничивается лишь размышлениями о злой людской природе и желании причинить вред себе подобным, то герой Шекспира активно содействует уничтожению человечества: он дает деньги Алкивиаду, чтобы тот стер с лица земли Афины, и подкупает куртизанку, подговаривая ее заражать всех сифилисом.
Такова и классическая супергероика нашего времени — типичный злодей, например Пингвин, противник Бэтмена, несомненно, продолжает эту традицию.
Ненависть мизантропа к самому себе
Восприятие мизантропа как нелюдима, избегающего человеческого общества, представлено уже в диалоге Лукиана:
«Пусть Тимон один богатеет… пусть будет сам себе сосед и смежник, отбросив от себя других людей».
Социальная изоляция — удел мизантропа, и даже собственными похоронами он будет заниматься сам. Этот мотив появляется и у Шекспира:
Я ненавижу этот лживый мир!
Итак, Тимон, готовь себе могилу,
Ты ляжешь там, где будет разлетаться
О камень гробовой морская пена.
Тимон себя и всех себе подобных
Возненавидел! Гибни род людской!
Об этой деструктивной черте человеконенавистничества, направленного на самого мизантропа, говорит и Ульрих Хорстман: «Если я презираю род людской, то должен отдавать себе отчет в том, что и сам к нему принадлежу».
Подтверждением слов исследователя можно считать реплику Апеманта — своеобразного двойника Тимона из шекспировской пьесы:
Ты сам себя отверг,
Еще когда ты был самим собою.
Мизантроп как маргинал
Отказ от идентификации с человечеством — и от себя самого — делает мизантропа маргиналом.
Профессор философии, преподаватель Берлинского университета имени Гумбольдта Михаэль Пауэн определяет таких людей как фриков, одиночек, которые не чувствуют себя принадлежащими к обществу, но лишь используют социум, чтобы от него отгородиться.
Этому можно найти по крайней мере два объяснения. С одной стороны, сама позиция мизантропа заставляет установить дистанцию между ним и теми, кто приносит ему страдание.
С другой, на периферию жизни человеконенавистников, наученных горьким опытом взаимодействия с людьми, выталкивает их сознательный отказ от участия в игре, которую на протяжении тысячелетий ведет большинство мыслителей — носителей оптимистического мировосприятия.
Мизантропы в наивно стремящемся к счастью обществе становятся аутсайдерами. Пессимистически настроенные мыслители, оспаривающие утверждение «бытие прекрасно», — маргинализированная группа.
В книге «Пессимизм. История философии и метафизика от Ницше до Шпенглера» Михаэль Пауэн утверждает, что восходящая к Лейбницу установка «мы живем в лучшем из возможных миров» превращается в легитимированную ложь, ведь в этом случае индивидуальное страдание неизбежно обесценивается и игнорируется.
Сама ситуация, когда от нас ждут любви к людям и добродетели, а оптимистический взгляд на вещи и вера в прогресс должны удовлетворять и успокаивать, может стать триггером для человеконенавистнических импульсов.
С подобными раздражителями мы постоянно сталкиваемся в повседневности: социальные сети создают иллюзию тотального счастья и благоденствия, которые сулит нам общество потребления. Созерцание культивируемых удовольствий зачастую приводит к депрессии и человеконенавистничеству — у одних не получается соответствовать негласным стандартам успешности, другие просто не желают участвовать в сеансе коллективного гипноза.
Читайте также:
Платон: ненависть к людям — психологическая проблема
Тенденция к стигматизированию мизантропии намечается еще в диалоге «Федон» Платона. Философ, знакомый с античными трагедиями, анализирует историю Тимона с поразительной психологической точностью:
Но отдельные частные случаи не дают нам права заключить, что природа человека дурна и порочна. Потому мизантроп у Платона предстает ограниченным, чересчур наивным при выборе друзей:
«Не постыдно ли это… и не очевидно ли, что такой человек входит в общение с людьми, не обладая пониманием того, что относится к делам человеческим… что число людей вполне хороших или дурных, — то и другое невелико, а люди, занимающие середину между одними и другими, — многочисленны».
Обобщения, сделанные на основе негативного опыта, действительно страшный грех в философии и логике, но психологическая подоплека этой старой, как диалоги Платона, проблемы ясна: травма, полученная в результате сближения с другим, может лечь в основу ненависти к людям.
Цицерон: ненависть к людям — психическое расстройство
Точку зрения Платона, объяснявшего мизантропию не дурной природой человека, а его неспособностью разбираться в людях, развивает Марк Туллий Цицерон в философском трактате «Тускуланские беседы. Книга IV. О страстях». Римский мыслитель патологизирует эту черту, интерпретируя ее как своеобразный психический дефект:
«…болезни возникают от страха — таково женоненавистничество… таково и человеконенавистничество вообще, которое нам известно по Тимону-мизантропу, таково негостеприимство, — все эти болезни души рождаются из некоего страха перед вещами, которые человек ненавидит и которых избегает».
Называя мизантропию «болезнью души», в другом своем произведении, философском трактате «О дружбе (Лелий)», Цицерон утверждает, что только ненормальные, потерявшие внутреннее равновесие, ненавидят людей. Их поведение вызывает лишь негодование и оказывается, таким образом, за пределами категории социально приемлемого.
С легкой руки римского оратора мизантропия переходит из философской плоскости в психопатологическую — так возникает третья линия интерпретации этого феномена.
Мизантропия — дьявольское наваждение
Христианское Средневековье идет еще дальше по намеченному Цицероном пути, считая мизантропию дьявольским наваждением. Любовь — единственное чувство, допустимое по отношению к человеку, творению Божьему. А ненависть к людям — от лукавого.
Мир создан милосердным Богом, а значит, и чада Его добры по своей природе — эта установка лежит в основе оптимистического мировосприятия в целом. А все, кто думает иначе, пытаются оспорить фундаментальную религиозную предпосылку. И должны гореть на костре.
Интересно, что провозглашение любви к людям в качестве незыблемого идеологического постулата привело к селекции невиданного до тех пор размаха: верившие в прекрасную природу человека апологеты христианского учения с чувством выполненного долга жгли ведьм и еретиков.
Циник Макиавелли: как уничтожать простых людишек
Интерес к проблеме человеконенавистничества, волновавшей еще античных мыслителей, возродился в эпоху Ренессанса — неслучайно участники Тридентского собора в 1546 году утверждали, что крупнейший труд итальянского мыслителя, философа и политического деятеля Никколо Макиавелли «Государь» написан рукой сатаны.
Общепризнанный мизантроп, автор одиозного сочинения, действительно, был далеко не высокого мнения о человеческой природе:
«О людях в целом можно сказать, что они неблагодарны и непостоянны, склонны к лицемерию и обману, что их отпугивает опасность и влечет нажива».
Цинизм итальянского политического деятеля был столь вопиющим по меркам той эпохи, когда добро абсолютизировалось, что не только некоторые современники, но и потомки предпринимали попытки интерпретировать трактат «Государь» как сатиру.
Так или иначе, в своих трудах Никколо Макиавелли с беспрецедентной откровенностью поднял проблему соотношения моральных норм и политической сообразности. Ярко выраженная человеконенавистническая установка как подоплека циничной позиции итальянского философа сказалась на репутации тех, кто недолюбливает род людской.
Идеи этого выдающегося мизантропа не теряют своей актуальности. Политтехнологи всего мира черпают из его главного труда «Государь» практические советы, а первое в России PR-агентство, с конца 1980-х занимающееся консультированием по политическим вопросам, даже не скрывает своей приверженности взглядам итальянского мыслителя. И называется гениально и просто: «Никколо М».
Любовь к человечеству: Кант и Гегель
Уже в эпоху Просвещения хорошее отношение к себе подобным простиралось так далеко, что любые проявления мизантропии или индивидуализма купировались.
«Практическая любовь — обязанность всех людей по отношению друг к другу», — морализировал в «Лекциях по этике» Иммануил Кант, считавший ненависть к человеку ужасной и достойной презрения.
Ведь каждый живущий на земле индивид должен позитивно идентифицировать себя с социумом (в широком понимании этого слова), а не отграничиваться от него.
По мнению Михаэля Пауэна, наиболее полно и последовательно такая позиция выражена в трудах одного из основателей классической немецкой философии Георга Вильгельма Фридриха Гегеля. В основе мировоззрения мыслителя лежит оптимистический взгляд на мир, в целом присущий эпохе Просвещения. История человечества рассматривается как своего рода теодицея, оправдание Бога, и доказательство того, что мир прекрасен.
Ненависть к человечеству vs. любовь к человеку
Пренебрежение индивидуальным, когда страдание и благополучие отдельно взятой личности, ее негативный опыт выносятся за скобки, в пользу общего приводит к тому, что некоторые мыслители и поэты выбывают из рядов человеколюбцев. Так, Фридрих Шиллер, в своей «Оде к радости» заявлявший: «Все мы братья меж собой», — в письме к другу писал: «Я с воодушевлением принял мир в распростертые объятия, в конце же я ощутил лишь холодную глыбу льда на своей груди».
Стремление к другому и открытость миру (которая оборачивается горьким разочарованием) — два разных импульса: любовь к отдельному индивидууму и ненависть ко всему человечеству не противоречат друг другу.
Джонатан Свифт: люди развратны, жадны, глупы и воняют
«Я люблю Джона, Джил и Джека, но я глубоко ненавижу человечество», — писал еще один общепризнанный мизантроп XVII века Джонатан Свифт.
Ирландский сатирик отправил протагониста своего романа «Путешествия Гулливера» не только в страну лилипутов и великанов, но и к благородным лошадям гуингнгмам, которые содержали отвратительных людишек еху в качестве домашних животных.
В сказочной стране Гулливер постигает истинную человеческую природу: люди развратны, жадны, глупы и воняют.
В «Сатирическом памфлете» озабоченный общественным благом прожектер, от чьего лица ведется повествование, и вовсе призывает к каннибализму. Он предлагает ирландским беднякам продавать детей на съедение представителям высших слоев английского общества:
«Из одного ребенка можно приготовить два блюда на обед, если приглашены гости; если же семья обедает одна, то передняя или задняя часть младенца будет вполне приемлемым блюдом, а если еще приправить его немного перцем или солью, то можно с успехом употреблять его в пищу даже на четвертый день, особенно зимою».
Из-за подобных текстов, которые современники подчас воспринимали слишком прямолинейно, Свифт и завоевал репутацию человеконенавистника.
Исторический контекст проливает свет на причины мизантропии сатирика: он был в ужасе от того, какие страдания люди причиняют друг другу. Так, после выхода парламентского акта 1652 года «Об устроении Ирландии» все жители этого края, участвовавшие в антианглийских восстаниях, были полностью лишены земли, в результате чего от голода умерли десятки тысяч людей.
Свифт, предлагая соотечественникам в свойственной ему гротескной мере просто скармливать детей англичанам, обнажает цинизм и жестокость новоиспеченных лендлордов.
Историко-литературный парадокс: человеконенавистником прослыл тот, кто привлек внимание общественности к реальным проявлениям мизантропии.
Филипп Майнлендер: человек хорош, только если его нет
В одном ряду с Джонатаном Свифтом и прочими врагами рода человеческого оказался и немецкий мыслитель XIX века Филипп Майнлендер, один из представителей пессимистического направления. В своей «Философии освобождения», датированной примерно 1870 годом, он пишет: «Я бы хотел разрушить все мимолетные побуждения, способные отвлечь человека от поиска тихой ночи смерти».
«Освобождение», вынесенное в заглавие трактата Майнлендера, может заключаться лишь в том, что мир, а вместе с ним и людские мучения прекратят свое существование.
Философ-пессимист мечтает об этом, ведь жизнь — страдание, Бог — мертв, а лучший исход — апокалипсис:
«Всё, что существует в мире, порождено злом: весь мир, состояние человечества, законы и естественный порядок вещей — всё это лишь зло».
Хорошо только то, чего нет. Сказанное относится и к «венцу творения». Майнлендер дистанцируется от человечества не в фантастических путешествиях, как Гулливер Свифта, а в собственном сознании, исходя из того, что его самого, мира и людей не существует.
Ненависть к человечеству — реальность XX века
Перформативы типа «я люблю тебя» или «я ненавижу тебя» играют важную роль в коммуникации отдельных людей, но как они связаны с чувствами ко всему виду Homo sapiens?
Если верить Майнлендеру (и буддистам), человечества вообще не существует. И даже если им не верить, всё равно именуемого этим собирательным существительным субъекта, с которым мы вступаем в коммуникацию, нет — есть лишь обобщение, абстракция, и ей абсолютно «безразлично», быть любимой или ненавидимой. А значит, тот, кто относится к такому коллективному квазисубъекту скептически или враждебно, не причиняет ему никакой боли.
При этом, если задуматься, ужасы XX столетия (например, колониализм, национал-социализм, сталинизм) учинили вовсе не ярко выраженные мизантропы.
Напротив, тираны, совершавшие чудовищные преступления против целых народов, преследовали вполне конкретные цели и были уверены в том, что искренне любят человечество, желают ему лучшего будущего и отдают свою жизнь ради него.
«Почему же они в таком случае резали людям глотки?» — писал в середине XIX столетия мыслитель-провокатор, основатель философии индивидуалистического анархизма Макс Штирнер.
Любовь к человечеству иногда оказывается смертельной для отдельных его представителей. Мизантропия же, напротив, может скорректировать эту установку и стать своеобразной философской терапией, создающей дистанцию между мыслителем и объектом его изучения — человеком.
Возможна ли мизантропия в цифровую эпоху?
Мизантропия существует в парадигме мышления, в которой всё еще важен вопрос об истинной природе человека: каков же он на самом деле, плох или хорош? В XXI веке, в мире больших данных, где на первый план выходят бихевиоризм и концепция постправды, такая постановка проблемы, кажется, просто невозможна.
Самоценное существование человека замещается самопрезентацией в интернете, он превращается в объект или (в лучшем случае!) в актант.
Медицинские страховые компании собирают данные о состоянии здоровья клиентов при помощи фитнес-браслетов без нашего на то согласия, чтобы разработать наиболее успешную маркетинговую стратегию. Дистопический сюжет из «Черного зеркала» 2015 года о новейших технологиях, исключающих из общества маргиналов-мизантропов, стал реальностью в Китае, где социальный рейтинг вот-вот будет сказываться на доступе индивида с «неприемлемым» поведением к жизненным благам.
Может быть интересно:
Сначала история серийного убийцы Фрица Хонки ложится в основу романа Хайнца Штрунка. Затем произведение экранизирует Фатих Акин, и фильм попадает в основной конкурс 69-го Берлинского кинофестиваля. И наконец страшные события становятся реальной новостной повесткой — петербургского профессора вылавливают из Мойки с рюкзаком, в котором находят отпиленные руки его возлюбленной.
Оглядываясь вокруг, приходишь к неутешительному выводу: чтобы сегодня позволить себе роскошь не быть мизантропом, нужно обладать почти религиозной верой в человека.