что такое фантазмы в психоанализе
фантазм
Полезное
Смотреть что такое «фантазм» в других словарях:
Фантазм 3 — Фантазм 3: Повелитель мёртвых Phantasm III: Lord of the Dead Жанр фильм ужасов фантастика Режиссёр Дон Коскарелли Продюсер … Википедия
Фантазм — Фантазм: Фантазм (устар.) особая разновидность сценоподобных образных представлений. См. Фантасмагория (представление). Фантазм разновидность парамнезии. «Фантазм» серия фантастических фильмов режиссёра Дона Коскарелли:… … Википедия
ФАНТАЗМ — «ФАНТАЗМ» (Phantasm) США, 1978, 87 мин. Фильм ужасов. Юному Майку вполне могли привидеться кошмары о жуткой тайне местного кладбища и крематория. Там всем заправляет некто Высокий, посланник дьявольского мира или своего рода Харон бездны,… … Энциклопедия кино
Фантазм — (fantasme фр.) Иллюзорное, галлюцинаторное видение, носящее странный, фантастический характер. Фантазматическое как категория неклассической эстетики органически связано с фантасмагорией как фантазийной трансформацией реальности, придающей ей… … Энциклопедия культурологии
ФАНТАЗМ II — «ФАНТАЗМ II» (Phantasm II) США, 1988, 90 мин. Фильм ужасов. Выживший в поединке с Высоким юноша Майк при поддержке Регги, приятеля его погибшего старшего брата Джоди, начинает настоящую битву за собственную жизнь и за девушку Лиз, которая тоже… … Энциклопедия кино
фантазм — продукт воображения, приводящий к осуществлению бессознательных побуждений несимволическим или символическим путем. Словарь практического психолога. М.: АСТ, Харвест. С. Ю. Головин. 1998 … Большая психологическая энциклопедия
Фантазм 2 — У этого термина существуют и другие значения, см. Фантазм. Фантазм 2 Phantasm II … Википедия
фантазм — у, ч. Марення наяву, у стані якого фантастичні образи досягають різної яскравості і виразності … Український тлумачний словник
ФАНТАЗМ — понятие, характеризующее в первую очередь содержательный и структурный моменты действия фантазирования. Обычно под Ф. понимается сцена или последовательность сцен и действий, обнаруживающих стремление к реализации некоторого желания. Понятие Ф.… … Современный философский словарь
От симптома к фантазму и обратно
Для каждого, кто решился закатить свой камень на гору лакановского психоанализа, на горизонте лежит перспектива пересечения простроенного в анализе фантазма. Матема фантазма содержит то самое маленькое «а», тот самый объект-причину желания, который Лакан помещает в центр десятой книги Семинаров — «Тревогу». Именно тревогу делает Лакан маркером приближения к этому объекту. Именно по тревоге мы и можем узнать этот объект: «Тревога — это то, что не обманывает», — говорит нам Лакан.
Резонно, что все внимание сейчас обращено к объекту «а» и к фантазму. Симптом же остается как бы не у дел и оказывается почти забыт. Однако Фрейд ставит именно симптом в центр названия своей работы «Торможение, симптом, тревога». Именно симптом приводит человека в психоанализ. Именно симптом приносит человеку страдание, от которого тот просит аналитика его избавить. Поэтому я хочу сказать несколько слов о симптоме, опираясь на тексты наших учителей из Школы — прежде всего, Жана-Даниэля Мате и Жака-Алена Миллера.
Прежде всего необходимо отметить, что Фрейд говорит о симптоме в единственном числе. Позднее Лакан скажет, что «истинный клинический след, который нас научили брать, заключается в верности формальной оболочке симптома». Речь не идет о множественности симптомов, как это имеет место в медицине или психотерапии. Речь не идет о составлении перечня симптомов пациента. Фрейд говорит, как мне кажется, не о множественных означающих, от власти которых субъекту необходимо освободиться в анализе. Он говорит о некой уникальной позиции субъекта, о его уникальной идентификации, которая, конечно, может выражаться только через означающее.
Означающее подразумевает речь, о значении которой Лакан неустанно нам напоминает. Истинная речь остается местом истины субъекта, хотя он не знает или не хочет ничего об этом знать. Симптом предстает в психоанализе как речь истины, как речь вытесненного смысла. Подобно истине, смысл симптома остается скрыт для субъекта, приходящего к аналитику, чтобы как-то прояснить этот смысл и субъективировать его. Таким образом, симптом лежит в самом центре отношений между человеком и языком — отношений, которые находятся в плоскости основного интереса и предмета психоанализа. Именно связь живого тела и языка делает человека «человеком говорящим», а, следовательно, говоря словами Фрейда — больным животным.
Психоанализ начинается с признания того, что истина субъекта может быть расслышана в образованиях бессознательного: остротах, снах, ошибках, симптомах. Это основной тезис психоанализа. В этих образованиях бессознательное не лжет. В них заявляет о себе истина. Она приходит всегда неожиданно, под маской загадки, и застает наше знание о себе врасплох. Истина заявляет о себе как то, что хромает, как то, что идет против сознательных намерений субъекта.
Мы хорошо знаем, что симптом — это образование бессознательного, а бессознательное структурировано как язык. Поэтому симптом часто сводят к символическому полю. Несомненно, главным измерением симптома является означающее. Но симптом также связан с Воображаемым на уровне образа тела и с Реальным. В регистре Воображаемого симптом можно рассматривать как переориентированное сексуальное удовлетворение, как продукт воображаемого единства тела, связанного с образом другого. Распад воображаемого единства собственного Я дает означающий материал для симптома.
В регистре Символического мы рассматриваем симптом как означающее. Начало этому подходу положила в 1953 году «Римская речь» Жака Лакана. В своем докладе Лакан определяет статус симптома. Он говорит, что симптом — не знак, не символ, в отличие от медицинского способа трактовать это понятие. Является ли симптом означающим? Да, несомненно. Симптом является означающим и представляет субъекта другому означающему. Но симптом — особое означающее, поскольку он выступает в качестве заместителя. Он замещает знание, которое субъекту не известно, которого нет. В этом отношении, симптом работает как метафора. Подобно метафоре, симптом имеет значение. И, в этом плане, симптом — это истина, которая выговаривает сама себя. Фрейд пишет о симптоме как о возвращении вытесненного. Лакан же говорит о преодолении в симптоме черты, которая разделяет означаемое и означающее, то есть о преодолении эффекта вытеснения. Значение симптома — это фаллическое значение, а то, что он обозначает — это желание.
Если мы попробуем взять под прицел отношения симптома и Реального, прежде всего, я предлагаю вспомнить слова Лакана о том, что симптом эквивалентен оргазму. Поскольку сексуальных отношений не существует, то симптом мы можем рассматривать как попытку опровергнуть это положение и представить некоторое замещение их отсутствию. Симптом возникает в поле Реального как то, что не клеится, как то, что призвано выполнить функцию означающего, но производит только эффект — эффект Символического в Реальном. Симптом — это то, что не прекращает записываться.
Реальное, которое Лакан определяет как невозможное, отделено от принципа удовольствия. Таким образом, удовольствие и удовлетворение ставятся в психоанализе под вопрос. Реальное предстает для субъекта аналогом наслаждения. Здесь можно провести четкое различие между симптомом и желанием. Это различие — в их связи с наслаждением. Симптом непосредственно связан с наслаждением. Посредством симптома субъект наслаждается. Симптом создает в Реальном область наслаждения. Таким образом, жалуясь на симптом, субъект жалуется на свое наслаждение, сам того не замечая.
Путь к окончанию лечения проходит через осознание происхождения симптома из фантазма и в знании о том, почему субъект оказался в путах именно этого симптома. Это не дает освобождения от симптома, но позволяет свой симптом познать
Связь с наслаждением у каждого своя. Именно на ее классификации держится структурная диагностика лакановского психоанализа. В психозе наслаждение ничем не лимитировано. В неврозе симптом служит ограничением, барьером для наслаждения, и в то же время доступом к нему. Если мы вспомним формулу фантазма, где впечатано отношение субъекта со своим объектом, то симптом будет представлен как распорка, как ограничитель, который не позволяет отойти слишком далеко, но и не подпускает слишком близко. Именно фантазм лежит в основании симптома, и Лакан ставит задачу — осознать этот факт в личном анализе. Для меня именно это имеется в виду, когда говорят о пересечении фантазма. Лакановский анализ ориентирован на фантазм, но доступ к нему лежит через проработку симптома. Именно поэтому направление аналитического лечения можно определить, как предлагает нам это Жак-Ален Миллер, как путь «от симптома к фантазму и обратно».
В другой своей лекции Жак-Ален Миллер определяет симптом и фантазм как «два измерения психоаналитического опыта». Мы можем получить подтверждение этому в своей практике. На симптом пациент много и охотно жалуется, поскольку от него страдает, между тем как от фантазма он получает удовольствие и не спешит открывать его нам. Таким образом, симптом и фантазм можно расположить в плоскостях удовольствия и неудовольствия. С другой стороны, артикуляция фантазма может создать субъекту определенные трудности морального характера, поскольку фантазм невротика перверсивен по своей природе, и субъект стыдится его, оставляя фантазм только для себя.
Однако не следует думать, что фантазм — это какой-то извращенный способ удовлетворения. Фантазм скорее является необходимостью. Лакан говорил, что фантазм представляет собой механизм перевода наслаждения в удовольствие. По ту сторону принципа удовольствия в субъекте обнаруживается измерение наслаждения, которое по инерции становится не удовольствием, а неудовольствием. Фантазм служит возвращению этого потустороннего обратно в измерение удовольствия. Таким образом, фантазм является необходимым следствием существования субъекта и, в то же время, границей его символического функционирования. Не существует субъекта без фантазма, но именно фантазм позволяет субъекту думать, что он способен избежать власти означающего.
Субъект бессознательного — это субъект означающего. Он появляется на свет одновременно со своим исчезновением. Субъект исчезает за означающим, которое представляет его другому означающему. Субъект не предшествует вытеснению, но не существует иного, кроме как вытесненного, субъекта. В момент, который Фрейд называл «первовытеснением», утрачивается часть бытия субъекта, объект «а» оказывается потерянным. Лакан записывает субъект как перечёркнутое S и увязывает с начальной идентификацией. В результате субъект оказывается представленным как переменная, как икс, как дыра. И тогда, чтобы заткнуть эту дыру, призывается нечто не из означающего регистра. Это нечто приходит, чтобы зафиксировать субъект в его положении относительно себя и замаскировать нехватку в Другом. В данном ракурсе можно сказать, что фантазм — это маска, прикрывающая сочленение субъекта с желанием Большого Другого.
Различия между симптомом и фантазмом задают и различные подходы в работе с ними. Симптом мы интерпретируем, между тем как фантазм интерпретации не поддается. Субъект может только сказать, что это так. Он может сказать о том, как устроен его мир, как он представляет отношения между людьми — это на уровне воображаемого. Или просто предьявить нам высказывание, аналогичное примеру Фрейда «Ребенка бьют» — это уровень символического. Прояснять здесь особенно и нечего. Интерпретация касается симптома, тогда как фантазм — это объект не интерпретации, но конструирования.
Процессы интерпретации и конструирования возможны в анализе в присутствии аналитика. Подобное присутствие предполагает перенос. Само его возникновение уже может принести облегчение, ослабить страдание от симптома, но может принести и новые временные симптомы. Прежде всего, таким симптомом становится сам аналитик. Согласно Лакану, аналитик становится восполнением симптома. В симптоме субъекта присутствует истина; в аналитике, в отношениях с ним, присутствует знание. Это соединение истины и знания в процессе анализа может привести субъекта к усвоению собственной истины, которая открывается ему после разоблачения его отношений с наслаждением. Раскрытие смысла симптома ничего не дает пациенту — это обнаружил еще Фрейд. Только ориентация на наслаждение и на прояснение его природы может подвести субъекта к точке выбора, где возможно изменение. Именно поэтому психоанализ — это, прежде всего, этика.
Итак, что же нам делать с симптомом? Что значит познать свой симптом? Это вопрос, который никогда не может быть снят с повестки дня, поскольку симптом, будучи укорененным в Реальном, полагает предел нашей работе. Реальное — предел, который обнаруживается в аналитической практике. Путь к окончанию лечения проходит через осознание происхождения симптома из фантазма и в знании о том, почему субъект оказался в путах именно этого симптома. Это не дает освобождения от симптома, но позволяет свой симптом познать. Познать свой симптом — означает уметь с ним обращаться, уметь им управлять, манипулировать. Или, говоря словами Фрейда, «стать хозяином в собственном доме».
Фантазм
Фантазмы, встречающиеся в семинарах Лакана можно перечислять долго: это и фантазм лошадки маленького Ганса, подробно рассматриваемый Лаканом «фрейдовский» фантазм «ребенка бьют», фантазм фаллоса, фантазм влагалища с зубами…
Одно из определений фантазма – это воображаемое, задействованное определенным образом в качестве означающего, примером которому служат фантазмы садистского содержания, которые играют важную роль в картине невроза навязчивых состояний.
Размышляя о фантазме, Лакан задается вопросом: «Что такое бессознательный фантазм?». Размышление, пришедшие в ответ на вопрос: «Не иначе, как нечто латентное, скрытое – нечто такое, что, насколько мы можем на данный момент об организации структуры бессознательного судить, вполне допустимо мыслить как означающую цепочку. То, что в бессознательном имеются пребывающие нетронутыми означающие цепочки, которые оттуда, из бессознательного, структурируют организм, воздействуя на него».
С одной стороны, функция фантазма – создание воображаемого сценария, который заполняет неопределенность, пробел в желании Другого. Функция фантазма в ответе на вопрос субъекта «Чего хочет Другой?». Ответ на этот вопрос позволяет избежать невыносимой ситуации, при которой субъект не может понять, символизировать желание Другого. В этом смысле фантазм задает рамки, в которых субъект способен желать. По мнению Лакана, в фантазме конституируется желание, получая свои объекты. Фактически при помощи фантазма субъект получает возможность желать.
С другой стороны, являясь рамкой, задающей вектора желания, фантазм является защитой от того же самого вопроса «Чего хочет Другой?». Фантазм выступает в роли экрана, который скрывает разрыв и пропасть перед желанием Другого. В такой интерпретации, желание как таковое, структурированное фантазмом, есть защита от желания Другого, влечения к смерти в его чистой форме.
По мысли Лакана, деятельность аналитика приводит к тому, что ткань фантазмов от лежащего в его основе требования смерти полностью отдаляется. Психоаналитик санкционирует фантазм, узаконивая его, а поскольку узаконить можно только все сразу, то отказ от генитальной реальности совершается в психоанализе окончательно.
Фантазия и Фантазм
Нем.: Phantasie. – Франц.: fantasie. – Англ.: fantasy или phantasy. – Исп.: fantasia. – Итал.: fantasia или fantasma. – Португ.: fantasia.
Воображаемый сценарий, в котором исполняется – хотя и в искаженном защитой виде – то или иное желание субъекта (в конечном счете бессознательное).
Фантазии могут иметь различные формы: это осознанные фантазии, или сны наяву, и бессознательные фантазии, обнаруживаемые аналитиком в качестве структурной подосновы явного содержания, или, иначе, первофантазии.
I. Немецкое слово Phantasie означает «воображение»: не столько способность воображения в философском смысле слова (Einbildungskraft), сколько мир воображения, его содержания, одушевляющую его творческую деятельность.
Французское слово fantasme было заново введено в употребление психоанализом, и потому оно более нагружено собственно психоаналитическими смыслами, нежели немецкое Phantasie, причем это слово не соответствует немецкому в точности и имеет ограниченное употребление: fantasme – это особый продукт воображения, а вовсе не мир фантазий и не деятельность воображения в целом.
Д. Лагаш предложил использовать старое французское слово fantaisie, удобное тем, что оно обозначает одновременно и творческую деятельность, и ее результаты, однако в современном языке это слово тесно связано по смыслу с капризом, прихотью, чем-то несерьезным и пр.
II. Термины fantasmes, fantasmatique (фантазм, фантазматический) вызывают в мысли противопоставление между воображением и реальностью (восприятием). Если считать это противопоставление основой психоанализа, нам придется трактовать фантазм как чистую иллюзию, развеиваемую правильным восприятием реальности. Такое понимание мы находим в некоторых текстах Фрейда. Так, в работе «О двух принципах функционирования психики» (Formulierungen ьber die zwei Prinzipien des psychischen Geschehens, 1911) Фрейд противопоставлял внутреннему миру, стремящемуся к иллюзорному удовлетворению, внешний мир, постепенно, посредством системы восприятия, подчиняющий субъекта принципу реальности.
Об этом же свидетельствует и тот путь, которым Фрейд пришел к своему открытию роли фантазирования в этиологии неврозов: поначалу Фрейд считал реальными те патогенные сцены детства, о которых рассказывали пациенты в ходе анализа, но затем вынужден был решительно отказаться от этого первоначального убеждения и признать свою «ошибку»: эти сцены имели отношение не к материальной, но лишь к «психической реальности».
Необходимо, однако, подчеркнуть, что само выражение «психическая реальность» – это не просто синоним внутреннего мира, психики в целом и пр. В самом глубоком своем фрейдовском смысле оно означает устойчивое и независимое от окружения ядро сопротивления, которое единственно можно считать «реальным» на фоне других психических феноменов. «Следует ли признать реальность бессознательных желаний – я не знаю. Конечно, проходные мысли и мысли-связки не обладают собственной реальностью. Однако, сталкиваясь с бессознательными желаниями в их наиболее четком и истинном выражении, мы вынуждены будем утверждать, что психическая реа/гьность – это особая форма существования, которую нельзя смешивать с материальной реальностью».
Усилия самого Фрейда, да и все последующие психоаналитические размышления, по сути, были направлены к тому, чтобы понять устойчивость, действенность, относительную организованность мира фантазий в жизни субъекта. С этой целью Фрейд выявил типические способы фантазирования, связанные с построением таких сценариев, как «семейный роман». Он счел неплодотворными попытки выбора между трактовкой фантазии как искаженного воспоминания о действительно случившихся событиях и трактовкой фантазии как воображаемого, замаскированного выражения динамики влечения, за которым не стоит никакая реальность. Изучение типичных фантазий, обнаруженных психоанализом, привело Фрейда к мысли о существовании бессознательных схем, или «первофантазий», выходящих за рамки индивидуального опыта и наследуемых генетически.
III. Термин «фантазия» широко используется в психоанализе. При этом, к сожалению, остается неясным место обозначаемой им реальности в психике или его топика: непонятно, относится ли фантазирование к сознанию, предсознанию или к бессознательному.
Для правильного осмысления фрейдовского понятия Phantasie необходимо разграничить несколько уровней:
1) то, что Фрейд называл «фантазиями», – это прежде всего сны наяву, сцены, эпизоды, романы, которые субъект сочиняет и рассказывает в состоянии бодрствования. В «Исследованиях истерии» (Studien ьber Hysterie, 1895) Брейер и Фрейд показали распространенность и значение такого фантазирования у истериков и назвали его «бессознательным», т. е. тем, что осуществляется в бессознательном или гипноидном состоянии.
В «Толковании сновидений» (Die Traumdeutung, 1900) Фрейд все еще описывал фантазии по образу и подобию грез наяву. В его анализе они представали как компромиссные образования, сходные по своей структуре со сном. Эти фантазии или сны наяву возникают в процессе вторичной обработки, т. е. в период работы сновидения, теснее всего связанный с бодрствующей деятельностью.
2) Фрейд часто говорил о «бессознательном фантазировании», но это не всегда предполагало четкую метапсихологическую позицию. Иногда он имел в виду сублимирующие предсознательные грезы, которым безотчетно предается субъект. В статье «Истерические фантазии и их отношение к бисексуальности» (Hysterische Phantasien und ihre Beziehung zur Bisexualitдt, 1908) «бессознательные» фантазии выступают как прообразы истерических симптомов и описываются в тесной связи со снами наяву.
3) Есть и другой подход, выявляющий тесную связь фантазирования с бессознательным. В главе VII «Толкования сновидений» Фрейд утверждал, что некоторые фантазии возникают на уровне бессознательного. Они связаны с бессознательными желаниями и выступают как отправная точка метапсихологического процесса снообразования, причем первый отрезок «пути» к построению сна «…ведет вперед, от бессознательных сцен или фантазий к предсознанию».
4) Таким образом, в работах Фрейда можно выделить (хотя сам он никогда этого и не делал) различные уровни фантазирования: это уровни сознания, сублимации, бессознательного (Я). Фрейда интересовало прежде всего не разграничение этих уровней само по себе, но скорее разнообразные взаимосвязи между ними:
Представляется поэтому, что фрейдовский подход к фантазиям не только не подчеркивает существенной разницы между бессознательным и сознательным фантазированием, но, напротив, стремится установить между ними переходы и взаимосвязи: «Ясно осознаваемые фантазии извращенцев, которые при благоприятном стечении обстоятельств могут превратиться в поступки, бредовые страхи параноиков, переносящих на других людей собственную враждебность, бессознательные фантазии истериков, раскрываемые психоанализом в симптомах, – все эти образования совпадают по своему содержанию даже в мелочах». Различные продукты воображения и психопатологические структуры, перечисляемые здесь Фрейдом, едины по содержанию, по способу организации и доступны выявлению независимо от того, сознательны они или бессознательны, выражены ли они в поступках или в мыслях, приняты ли они субъектом на свой счет или же перенесены им на других людей.
Следовательно, в процессе психоаналитического лечения необходимо выявить за такими проявлениями бессознательного, как сны, симптомы, отыгрывание, навязчивая повторяемость в поведении, лежащие в их основе фантазии. Чем дальше продвигается исследование, тем яснее проступают «отростки» бессознательных фантазмов даже в тех разновидностях поведения, которые, на первый взгляд, никак не связаны с деятельностью воображения и подчиняются лишь требованиям реальности. С этой точки зрения, жизнь субъекта в целом выглядит как модель, приводимая в движение тем, что можно было бы назвать, подчеркивая ее структурирующий характер, фантазматикой. Речь здесь идет и в самом деле не только о тематике, пусть даже и весьма своеобразной для каждого отдельного субъекта, но и о собственной динамике фантазматических структур, которые ищут самовыражения и доступа в сознание и действие, привлекая для этого каждый раз новый материал.
Отношение между фантазией и желанием представляется нам более сложным. Даже в своих неразвитых формах фантазирование не сводится ни к какой осознанной деятельности субъекта желания:
Что такое фантазмы в психоанализе
фантазм сущ. м. р. (фр. fantasme; англ. fantasy или phantasy; нем. Phantasie ). Для З. Фрейда – представление; воображаемый, сознательный (греза), предсознательный или бессознательный сценарий, который задействует одного либо более персонажей и более-менее открыто являет желание.
С ФРЕЙДОМ. В своих первых публикациях Фрейд использует концепт фантазма в относительно широком смысле, обозначая им серию более или менее осознанных воображаемых построений. Определяющим моментом в его теоретическом исследовании фантазма стало открытие воображаемого характера (в смысле «произведенных воображением») травматизмов, которые его пациенты полагали причиной своих актуальных трудностей. То, что они ему описывали как воспоминания, было связано с так называемой «исторической» реальностью косвенно, а иногда имело сугубо психическую реальность. Фрейд заключил, что некая бессознательная сила подталкивает человека к преобразованию своего опыта и воспоминаний: он видел в этом проявление первичного желания (фр. désir premier, нем. Wunsch).
Для Фрейда подобное Wunsch было попыткой галлюцинаторно воспроизвести первые опыты удовольствия, пережитые в удовлетворении ранних органических потребностей. И далее, Фрейд принужден был констатировать, что повторение некоторых моментов опыта, порождающих неудовольствие, также может быть искомым ради удовольствия от огорчений и вызванных ими страданий.
Фантазм не просто результат этого раннего желания, он также матрица актуальных желаний. Ранние бессознательные фантазмы субъекта стремятся к реализации, хотя бы частичной, в действительной жизни субъекта. Таким образом, они трансформируют восприятия и воспоминания, они порождают сновидения, оговорки и ошибочные действия, побуждают к мастурбаторной активности, появляются в дневных грезах, пытаются неявно актуализироваться в выборе профессии, сексуальных и аффективных отношениях субъекта.
Ясен кругообразный характер отношений фантазма и желания. Но мы можем заметить, что существуют фантазмы сознательные, предсознательные и бессознательные. Только последние входят в строгое определение психоаналитического концепта. Некоторые из этих бессознательных фантазмов становятся доступны субъекту только в ходе лечения. Некоторые на веки вечные остаются под гнетом первичного вытеснения: они могут лишь реконструироваться в интерпретациях. Фрейд развивает эту мысль в статье Ребенка бьют, данную формулу он использует для определения мазохистского фантазма, часто встречающегося в его практике (Ein Kind wird geschlagen, 1919; перев. на фр. Un enfant est battu в 1973 г., в изд. Невроз, психоз и перверсия).
Там же Фрейд замечает, что если фантазм определяет бессознательное желание субъекта, то сам субъект может быть представлен в фантазме различными персонажами, которые в нем присутствуют. Под воздействием первичных нарциссизма и транзитивизма в фантазмическом сценарии часто происходит обращение ролей.
Фрейд выделяет и некоторые фантазмы, которые называет «первофантазмами» (фр. fantasmes originaires, нем. Urphantasien), определяя тем самым фантазмы о происхождении субъекта, а именно: личные концепции (фантазмы первосцены или, например, семейный роман), источники сексуальности (например, фантазмы совращения) и, наконец, объяснение различия полов (например, фантазмы кастрации). Снова доказательство важности желания в создании фантазма: нет непосредственного соотношения между фантазмом и конкретными событиями, прожитыми ребенком.
С ЛАКАНОМ. В ходе исследования с так называемой схемой «личности» (Écrits, 1966), Лакан представляет фантазм как поверхность, включающую различные фигуры я, воображаемого другого, первоначальной матери, идеала я и объекта. Поверхность фантазма ограничена областями воображаемого и символического, тогда как сам фантазм перекрывает поле реального. Эти обозначения хорошо подчеркивают трансиндивидуальный характер фантазма, его сопричастность, пусть и маргинальную, к полям символического и воображаемого, и в особенности его функцию сокрытия реального. (Реальное обозначает здесь невыразимое субъекта: то, с чем ему невыносимо сталкиваться, и во что, тем не менее, он постоянно продолжает упираться; например, реальное материнской кастрации или такая травма детства, которая вопреки работе воображения и символизации изглаживается из памяти под завесой фантазма).
Чтобы легко различать объекты фантазма, объекты потребности и объекты влечения, рассмотрим в качестве парадигмы грудь (воображаемый или реальный объект фантазма), материнское молоко (объект потребности), удовольствие рта (объект влечения). С тем, что объект фантазма не совпадает с объектом любви, связаны многие проблемы пары. Так, часто наблюдается расщепление, разделяющее женщину объект любви и объект желания. Обратно объекту фантазма, объект любви часто отмечен идеализацией или же нарциссизмом, что приводит влюбленных к констатации: в другом любимо более или менее идеализируемое отражение собственного образа. Комплексность и сложность жизни пары во многом состоит в необходимости совместить в одном объекте, приемлемым для субъекта способом, объекты фантазма, влечения и любви.
Лакан предложил различать формулы фантазма истерика и фантазма в навязчивости. Матема для истерии подчеркивает, что истерик ищет в другом не объект своего фантазма, а абсолютного Другого. Сам истерик идентифицируется с объектом фантазма другого и, неявным путем, с нехваткой фаллоса.
Что касается фантазма в перверсии, подчеркивается поиск у другого разделенности и стремления акцентуировать все до крайности (Лакан, Écrits, 1966).
В лакановском видении конец лечения относительно фантазма состоит в пересмотре архаического бессознательного фантазма с тем, чтобы выявить части желания конкретного Другого из детства, повлиявших на построение этого фантазма. Фантазм призван скрывать радикальную зависимость от означающего и пустоту субъекта на уровне регистров, о чем воображаемые объекты a стремятся заставить забыть.
Послесловие переводчика
Возьмем вместе с уважаемым читателем, к примеру, такой фрагмент статьи «Фантазм» (за авторством Патрика де Нойтера) из Словаря психоанализа под ред. Р. Шемама и Б. Вандермерша:
Однако, даже если он появляется вследствие логической операции (Семинар XIV, 1966-1967, Логика фантазма), некоторые части тела собственного лучше подвергаются операции логического отделения и перевода в воображаемое: взгляд, голос, грудь и ягодицы. В самом деле, мы не имеем доступа ни к своему взгляду, смотря на другого, ни к своему голосу, как его слышит другой. Ягодицы легко отделяются от тела, их легко терять и потерять.
В «Лаканалии» же читаем:
. взгляд, голос, грудь и экскремент. В самом деле, мы не имеем доступа ни к своему взгляду, смотря на другого, ни к своему голосу, как его слышит другой. Экскременты легко отделяются от тела, их легко терять и потерять.
И что? То, что ягодицы внезапно превратились в производимый ими продукт.
Каковы резоны подобной избирательности, почему в данной фразе исправлены были лишь ягодицы? Почему же в таком случае инверсия не была распространена и на остаток фразы, мы бы тогда читали: «глаз, рот, молоко и экскременты»? И меняется ли Summa Psychoanalitica от перестановки слагаемых?
Слово «экскременты» может обозначать далеко не только анальные отбросы, но еще и совокупность отходов жизнедеятельности организма : исторгаемые жидкости, выдыхаемый воздух и т. д. Значит, расстановка акцентов относительно corps propre (тела собственного /см. статью Тело в пред. н. «Лаканалии»/), о котором идет речь в статье, меняется. Так же, как меняется позиция читателя в зависимости от того, идем ли мы в рассуждении «по Фрейду» и «с Фрейдом».
Может быть, вольность допустил переводчик, самочинно заменив в тексте оригинала «ягодицами» нечто иное? Обратимся же к исходному тексту:
S’il est le résultat d’une opération logique, (Séminaire XIV, 1966-1967, La logique du fantasme ), néanmoins certains parties du corps propre se prêtent particulièrement à l’opération logique de détachement qui transpose son objet dans l’imaginaire: le regard, la voix, le sein et les fèces. Nous n’avons, en effet, jamais accès à notre regard en tant que regardant l’autre, ni non plus à notre voix comme elle est perçue par l’autre. Les fèces sont à l’évidence parties du corps détachables, perdues et à perdre.
Как говорила обаятельнейшая Татьяна Доронина:
Знаете, у меня непонятная убежденность в том, что я отлично играю на скрипке. Дабы остаться в этом прекрасном заблуждении, я скрипку в руки никогда не брала.
Итак, все французские слова перепроверили собственноручно, порядок.
Зададимся тогда вопросом: откуда взялся текст? Кто писал текст своей статьи? ответ, кажется, очевиден:
Кто-нибудь нетерпеливый воскликнет: — Ну и черт с ним, с автором и с этой вашей Гертрудой! Не зря же в моем гаджете есть T9! Эти поэты-аналитики, они вечно витают в облаках, хорошо, если кто-то серьезный возьмется их править!
Но мы, читатель, готовы ли мы допустить подобное предположение нашего (вероятно, юного) друга?
Пусть так, предположим, что мы очаровываемся непосредственностью порыва и допускаем это его предположение. Можно ли теперь приступать к изменению, перестановке слов и концептов в оригинальном тексте? Вернемся же к тексту.
В этой же статье, о Фантазме, чуть дальше в тексте разбирается соотношение груди, молока, орального удовольствия. Эти понятия, согласно автору, близки, но отнюдь не синонимичны:
Чтобы легко различать объекты фантазма, объекты потребности и объекты влечения, рассмотрим в качестве парадигмы грудь (воображаемый или реальный объект фантазма), материнское молоко (объект потребности), удовольствие рта (объект влечения).
Еще одна закавыка: дело в том, что у статьи в словаре помимо автора есть
2. Редакторы.
Ч то это значит? То, что помимо автора, который написал что-то просто так, текст вычитывали и правили как минимум 2 человека. В этом и есть отличие художественных текстов от научных: как правило, автора дополнительно проверяют уважаемые коллеги, затем советуются, обсуждают и предлагают правки, находят консенсус, часть правок вносят, готовят материалы к выходу в печать. Но что же, получается, что и ответственные за выпуск словаря французские редакторы протащили в печать какую-то «пилатчину»? и упорно не замечают ляпы во многочисленных переизданиях?
Все же, вопрос этот задан с позиций морали, философии, чего угодно, но только не психоанализа.
А что же психоанализ? Мы узнаем в подобных прорывах о воле субъекта к жизни, к утверждению себя, и даже способны испытать наслаждение тем, как искренне пробился глас желания сквозь толщи экранов.
Быть может, силы этого желания достанет на оригинальное исследование, на серию интересных и глубоких статей, на самоотверженную невозможную клиническую работу, на искренность с собой. И ты, читатель, и я, как мы ему обрадуемся!