что делают на полигоне в армии
Военный полигон
Вое́нный полиго́н — объект для проведения войсковых учений (учебный полигон) или испытаний вооружений и военной техники (испытательный полигон). Военные полигоны имеются во многих странах мира.
Содержание
Устройство полигонов
В плане (на местности) полигон, как правило, является неправильным многоугольником — ограниченная территория (земельный или водный участок) и воздушное пространство над ней.
Небольшие военные полигоны представляют собой земельный (или водный участок) площадью от нескольких десятков до нескольких сотен км², где ограничена хозяйственная деятельность. Личный состав войсковых подразделений, прибывающих на полигон (для учений или испытаний), размещается во временных палаточных лагерях.
Крупные военные полигоны, помимо земельного (или водного) участка площадью от нескольких сотен до нескольких тысяч квадратных километров (в котором ограничена хозяйственная деятельность), имеют стационарные военные городки с жилыми зданиями (для размещения личного состава), административно-хозяйственными постройками и т. д. Крупные военные полигоны нередко размещаются в регионах с суровыми климатическими и почвенно-растительными условиями (тундра, полупустыня, пустыня), с целью минимизации ущерба для экономики вследствие выведения из хозяйственного оборота больших земельных площадей. В воздушном пространстве над территорией полигона, как правило, устанавливается зона ограничения полётов авиации.
С организационно-правовой точки зрения крупный военный полигон представляет собой одну или несколько войсковых частей.
В состав крупного полигона, в зависимости от профиля его деятельности, могут входить различные службы обеспечения (службы связи, охраны, автотранспортная, коммунальная, энергетическая, баллистическая, телеметрическая, астрономо-геодезическая, метеорологическая и т. д.).
Площадки полигона
Для удобства деятельности и обеспечения режима безопасности и секретности отдельные участки полигона обычно называют площадками, объектами, боевыми полями и др.
Площадка на военном полигоне — это обычно единый ограниченный участок полигона, предназначенный для какой-то конкретной деятельности (хозяйственной, испытательной, жилой, учебной).
Обычно площадка огораживается колючей проволокой, реже забором, и имеет один или несколько контрольно-пропускных пунктов (КПП). На площадке управления может размещаться какая-нибудь войсковая часть, функцией которой является координация войсковых учений на полигоне или испытаний новой военной техники, со своим штабом, казармами, автобатальоном, гостиницами для командированных и т. д. На испытательных площадках находятся объекты испытаний, помещения для инженерно-технических служб, измерительные комплексы. Жилые площадки (например, г.Приозёрск) представляют собой обыкновенный военный городок с развитой городской инфраструктурой.
Существует площадка управления всем полигоном (например, площадка № 40 на полигоне Сары-Шаган), где размещается центр управления полигоном. Остальные площадки разделяются на одиночные или группы площадок по видам испытаний. На каждой такой площадке (или группе площадок) располагается войсковая часть, ответственная за данный вид испытаний. Все эти войсковые части подчинены войсковой части, находящейся на площадке управления полигоном.
В зависимости от режима секретности, степени опасности проводимых испытаний, сходства или различия решаемых задач и т. п., площадки могут либо группироваться на достаточно малом расстоянии друг от друга, либо выноситься на достаточно большое расстояние друг от друга (например, жилая площадка и площадка для опасных испытаний).
Площадки внутри одного полигона нумеруются либо получают условные наименования. Наиболее известные площадки: «Опытное поле», «Балапан», «Исследовательская площадка Г» («Дегелен») Семипалатинского ядерного испытательного полигона.
Репортаж из полевого лагеря: что едят и чем занимаются белорусские военные на полигоне
Для кого-то завтра выходной, а военнослужащие белорусской армии и профессиональный праздник проведут на боевом посту. Накануне 23 февраля мы побывали в полевом лагере реактивного артиллерийского полка, который уже месяц находится на полигоне. О том, как живет белорусская армия в полевых условиях, чем питаются солдаты и насколько опасен «Ураган», читайте в этом репортаже.
Сразу направляемся в святая святых белорусской армии — на полевую кухню.
На улице дождь и слякоть, а вот в палатке, где готовится пища для военнослужащих, очень жарко, можно даже в майке ходить. Всего в полевом лагере две кухни и две столовые. Одна для офицеров, прапорщиков и контрактников, вторая — для солдат.
Сразу оговорюсь, отличий в меню, интерьере и качестве приготовления блюд нет. Зачем же тогда такое разделение?
— У нас на довольствии стоит более двух сотен человек, — поясняет «зампотыл». — Обеспечить прием пищи такому количеству людей в одной палатке-столовой невозможно. Поэтому было принято решение разделить приемы пищи по категориям.
Начнем осмотр с кухни. Это обычная палатка советского образца, посередине помещения стоит кухня полевая КП-40.
Эта кухня является обязательным атрибутом многих фильмов про советскую армию. Предназначена для приготовления пищи из трех-четырех блюд в полевых условиях на 40 человек. В момент нашего посещения повар как раз жарил котлеты. После поджарки они отправятся на тушение в духовку.
Кухня полностью автономна и работает на натуральном топливе — дровах. Может она работать и на дизельном топливе. Рядом со сковородой подогреваются алюминиевые чайники с водой.
В качестве гарнира сегодня на обед будет гречневая каша с тушеной говядиной — традиционное блюдо в полевых условиях.
Одновременно повар нарезает овощи для первого блюда.
Сегодня в полковом меню — суп с макаронами и тушенкой.
Кроме этого каждому военнослужащему по полевым нормам довольствия предлагаются свежий лук или чеснок, натуральный сок и кусок сала.
Сало выглядит аппетитно, его и съедают в первую очередь.
Третье блюдо на полигоне — чай.
Утром и вечером в горячий напиток добавляется сгущенное молоко. Опять же по полевым нормам довольствия. В пункте постоянной дислокации солдат редко балуют «рогачевской».
Положены военнослужащим и вареные яйца, сыр и хлеб. Причем если нескоропортящиеся продукты на полигон привезли прямо из воинской части — за несколько сотен километров, то хлеб доставляют с ближайшего хлебозавода. Поэтому он всегда здесь свежий.
Присутствуют в меню и консервированные овощи и салаты. К примеру, в день нашего посещения на обед предлагались солянка и маринованные огурцы.
В помощь штатным поварам ежедневно назначается и наряд по столовой.
В обязанности дежурных солдат входит чистка корнеплодов и наведение порядка в обеденных залах.
Нередко солдаты и офицеры сами придумывают блюда из того, что есть на столе. К примеру, если положить на хлеб немного тушенки, сверху накрыть этот бутерброд сыром, а затем запечь в духовке, то получится настоящий армейский сэндвич.
А где хранятся продукты? Имеется ли какой-нибудь склад?
— Все непортящиеся продукты находятся в оборудованном полевом складе, — уточняет «зампотыл». — Сейчас все хранится в кузове машины.
Теперь о полевой столовой. Интерьер, конечно, до ресторанов или кафе не дотягивает, но «тыловики» постарались даже его как-то украсить.
А какие в лесу могут быть украшения? Веточки сосны да распиленные палки. Вот этим и украсили свои столы военнослужащие. Также на столе имеются стакан с салфетками и набор специй — соль и перец. По сервировке тоже нареканий нет — присутствуют и ложки, и ножи, и вилки.
Не исключают военнослужащие, что летом в меню может добавиться также мед диких пчел — на деревьях установлены ловушки-ульи. Следит за ними местный лесник. Он-то и пообещал попотчевать медком служивых!
После приема пищи урны возле столовых заполнены грязной одноразовой посудой.
Это, пожалуй, новшество. Помнится, ранее солдаты питались из алюминиевых котелков и пили чай из эмалированных кружек. Как рассказал нам «зампотыл», питаться из одноразовой посуды гораздо безопаснее, хоть затраты на ее приобретение немалые.
— Нет ничего важнее здоровья военнослужащих, — прокомментировал он. — А плохо помытый котелок может стать причиной серьезных заболеваний желудка солдата. Да и расход воды и дров значительно снизился, ведь для мытья котелков назначался дополнительный человек в наряд по кухне именно для того, чтобы постоянно греть воду для мытья посуды.
Пока на полевой кухне кипит работа по приготовлению пищи, военнослужащие реактивного артиллерийского полка проводят боевую работу на реактивных системах залпового огня «Ураган». Всего через полчаса тишину полигона нарушат десятки залпов боевых пусков ракет.
Машины неплохо замаскированы в лесу, заметить их почти невозможно. И вот в небо поднимается вертолет. На борту группа офицеров, которая должна внимательно осмотреть все подъезды к полигону на предмет нахождения в радиусе поражения людей и машин. Это дополнительная мера предосторожности, так как по периметру полигона установлено оцепление, а за несколько дней до пусков через районную прессу и сельсоветы было проведено оповещение местных жителей.
За несколько минут вертолет облетел весь полигон. По радиостанции поступил доклад:
— Никого не обнаружено!
Командир полка отдает приказ на выдвижение боевых машин на огневой рубеж. Из-за леса, словно отрабатывая синхронное вождение, на поле выезжают двенадцать боевых машин РСЗО «Ураган».
В направляющих виднеются заряженные ракеты. До начала боевых пусков остается несколько минут.
— К взлету готов! — снова заговорила рация руководителя стрельбы.
— Работайте! — отдает приказ офицер.
Неужели вновь взлетит вертолет? Послышался звук, схожий со звуком работающей бензопилы или газонокосилки. В небо взмыл «беспилотник».
— Сейчас беспилотный летательный комплекс отечественного производства проведет видеоразведку местности и уточнит координаты цели, — поясняет для прессы руководитель занятия. — Есть цель!
Офицер еще раз слушает доклады командиров боевых машин, сверяет что-то в своей тетради и отдает приказ на осуществление пусков.
Доносятся звуки хлопающих дверей машин — военнослужащие бегут в укрытие. Командир вставляет ключ в выносной пульт, начинает вращать катушку… Две «стрелы» взмывают вверх и скрываются за лесом.
Первые выстрелы — пристрелочные.
По их результатам с «беспилотника» поступит информация, и у артиллеристов появится возможность скорректировать огонь.
Проходит минута (именно столько времени нужно ракете, чтобы достигнуть цели), и только умолкшее поле снова оглушают залпы…
Учебка. Полигон.
уставы, марширования, глажение только что выданной парадки и подготовка к первому увольнению. Но этот день не помню никак, хоть и фотографии есть, и там вроде даже я, с автоматом и что-то читаю.
Зато хорошо помню, что после присяги, с целью сдачи разнообразных зачетов, закрепления КМБ, и «маневров», выехали мы на 10 дней на полигон училища, в какие-то заповедные
местные леса. Там у ШМАСа была своя площадка, свой кусок полигона, и мы должны были заодно познать все прелести походной жизни. Колонна была большая, в одной нашей роте только было 105 человек, была еще 2-я, в ней столько же было, это только 10 КамАЗов с личным составом, не считая палатки, МТОшек, медиков, заправщик и арсенал.
Сигареты обещали в местном чипке.
Так что жизнь вроде налаживалась, хотя 10-местные палатки оказались тем еще испытанием. Ладно, казарма большая, там по 12 кубометров воздуха на человека. Но палатка, в которой 10 тел, у каждого тела по 2 сапога и 2 портянки, которые на ночь сушатся возле печки. Аромат непередаваемый, хотя достаточно проветрить палатку, но кто будет менять тепло на воздух с комарами? Однако, в первый день даже так расслабиться не удалось. Потому что 1-й взвод 1-й роты заступил на дежурство, не все конечно. Но я в том числе.
Место «тумбочки» располагалось рядом с «арсеналом». И мне оно сразу не понравилось.
Открытое, освещаемое одной лампочкой, гипотетический диверсант вполне мог наблюдать
Обязанности дневального были не особо напряжными. Толчок (кирпичный, кстати) смывался двумя ведрами воды, перед палатками должно быть чисто выметено и вынесены урны. Остальное-задача дежурных по палатке. Так что оставалось только стоять на «тумбочке» перед «арсеналом». Куда я и заступил, разбуженный в 2 часа ночи нашим сержантом-разводящим.
Стоять предстояло 2 часа. Курить нельзя, это и понятно, хотя тут и без сигареты дневальный
был демаскирован по-полной. Поэтому, выждав, пока разводящий вернется в свою палатку, и еще минут 10, я по-тихому отошел к растущему неподалеку раскидистому дереву, подобрал свои дубинки, зашел в тень дерева от фонаря «арсенала», и затих.
В 3 часа ночи (это я потом посмотрел на часы) адаптировавшиеся к темноте глаза засекли
движение у дальнего от входа угла, прикрытого тенью «арсенала». Кто-то крался. Во! Диверсанты! Нет. Это был начальник Школы майор Мангалов, Ладно, сейчас попугаем проверяющих, нечего ко мне подкрадываться. Майор крался до угла «арсенала», выглянул, тут я решил проявить «бдительность», и с воплем:
-Стой, кто идет!- бросился вперед, размахивая дубинками, выскочив за спиной майора.
-Ай-ай-ай! Такойтов! Это майор Мангалов! Отставить!
-А, это Вы, таищ майор! Рядовой Такойтов, за время дежурства происшествий не случилось!
-Молодец, Такойтов. А это что?
-Это дубинки, одним штык-ножом не очень намахаешь, если что, а это привычнее.
-Да, ну ладно. А был где? Я никого не видел.
-Правильно, я за деревом был, тут открытое пространство, видно все.
-Ну хорошо,-сказа Мангалов.-Объявляю вам, Такойтов, благодарность!
-Но стоять надо, все-таки, на «тумбочке».
Отправился я на «тумбочку», начиная понимать, что в этих болотах никаких особых
диверсантов и нет, только с перепою разве.
Начальство было довольно, дальше все пошло своим чередом. Мы тренировались кидать гранаты, изучали стрельбу из автомата, пистолета, гранатомета. Это, наверное, не входит в обычный план учебки, но Союз уже тлел, и нам, видимо, пытались дать знания по стрелковому оружию, до которого мы сможем дотянуться. Из гранатометов, правда, пострелять не пришлось. А все из-за гранат.
Но ладно. Нормально кинул гранату, рвануло в нужном месте, хотя было стремновато, и чеку у РГД-5 только в кино зубами вырывают, она там из проволоки алюминиевой, наверное. Ф-1 только изучали, не кидали. После гранат наш взвод отправили на пистолеты. Стрельба по неподвижным мишеням. И тут команда:
-Ложись! В укрытие! (да, почти фоллаут)
По-пластунски, к Андрееву подполз капитан Борщов, командир 2-й роты. Рядом с Андреевым за кирпичной стенкой так же лежал испуганный боец-узбек.
-Граната не разорвалась.
-Надо подумать. Ажуров, ко мне!
Подполз старлей Ажуров, и ему было приказано взять бинокль, заползти со стороны леса и рассмотреть гранату. Зарядили несколько рожков, выдали их Ажурову вместе с АК-74, и тот пополз в сторону леса. Но через несколько минут послышался голос Ажурова:
-А граната?-крикнул Андреев.
-С чекой! Чека на месте!
Майор Андреев встал, дошел до гранаты и поднял ее.
-Я испугальсе и кинуль..-оправдывался узбек.
В последний день было построение школы. После подведения итогов по стрельбе, метанию и прочему, майор Мангалов произнес небольшую речь, в конце которой сказал:
-Рядовой Такойтов, выйти из строя!-я вышел, не понимая, в чем дело.
-Вот, посмотрите на этого бойца. Что вы думаете?-«очко» сжалось сильнее.
-Объявляю Вам благодарность!
-Служу Советскому Союзу!(первая и последняя благодарность)
В этот день наши «маневры» закончились. Мы свернули лагерь, погрузились в КамАзы и отправились в казармы.
Истории из жизни
23.7K постов 58.4K подписчика
Правила сообщества
1. История должна основываться на реальных событиях, но требовать доказательств мы не будем. Вранье категорически не приветствуется.
4. Администрация имеет право решать, насколько текст соответствует пункту 3.
Потом мудной распределитель, сто дебилов в трусах,
Интересно, а какой может быть профит от благодарности?
Лайфхак, чо
Знакомый рассказал об армии:
— Пришел, сдал приписное, был отправлен в городскую поликлинику за уточнением диагноза.
Вышел, выкинул эти бумажки и никогда туда не возвращался.
— Погоди, а военник, работа?
— Знаешь, первый и последний раз, когда у меня его спросили. Мне было уже 32годика.
Экстрим
Вдалеке в ночи по команде руководителя поднимаются мишени, затем командир отделения принимает решение, которое утверждает командир взвода. И начинается суперфейерверк.
Из множества стволов выбрасываются пламя, и в ночь устремляются трассирующие пули, оставляя яркий след. Некоторые по вине стрелков попадают в землю ещё до мишени, и тогда наблюдателю предстаёт поистине фантастическая картина: сотни огоньков веером расходятся от места попадания.
Однако, стрельбище в бригаде имело одну особенность, а именно, не имело бруствера, который предназначен для недопущения вылета пуль за пределы полигона. Вместо этого яркие трассы уходили прямо в море. Рыбаков и других судов там не наблюдалось, видимо, какие-то договорённости с властями были.
И всё бы ничего, но когда половина роты уже отстрелялась на мишенном поле возник какой-то посторонний свет. Нет-нет, Малдера и Скалли звать преждевременно! Это были всего лишь лучи от автомобильный фар. Причём машина летела прямо на стреляющих.
Впрочем, среди стрелков тупых не было, и стрельбу остановили ещё до команды.
К огневому рубежу подъехала видавшие виды Тойота. Судя по громыханию подвески, яростный спринт под пулями, когда машина мчалась в темноте не разбирая дороги, не прошёл даром.
За рулём сидел молодой парень, который несколько секунд не мог выйти из машины. Похоже, пальцы свело на рулевом колесе. На заднем сиденье, с огромными от страха глазами застыла девушка. Выглядела парочка довольно колоритно. На парне были только плавки, а девушка была одета в шорты и мужскую футболку. Её бельё валялось рядом с ней на сиденье. Немного придя в себя, мадемуазель убрала трусики и бюстгальтер подальше от любопытных мужских глаз.
Немного погодя парень рассказал, что они выехали на берег моря ещё днём. Да, запрещающие знаки на дороге видели, но соблюдать их на просёлочной дороге, где гайцов никогда не было, не стали.
На берегу моря парочка выпила, искупалась, а потом решили подождать, пока парень сможет сесть за руль, не опасаясь пристального внимания сотрудников ГИБДД.
Чем они решили заняться ожидая этого момента было понятно без слов. А потом. Потом начался мини-ад. Стало доходить, что знак «Кирпич» был выставлен не для набивания кошельков, а для безопасности.
Дождаться окончания стрельбы не позволили нервы и женская истерика. А вот почему парочка не убралась по той же дороге, что и приехала, а попёрлась через мишенное поле? Да кто ж теперь скажет! Вряд ли, они могли хладнокровно обдумывать свои действия в тот момент.
Короче, молодёжь отпустили и продолжили стрельбу. Ведь иначе пришлось бы гражданских сдавать в милицию (тогда ещё так называлась). А командир роты получил бы взыскание за низкую организацию проведения занятия.
Садясь в машину парень бросил своей спутнице, не стесняясь посторонних ушей:
— Хотела острого в отношениях? На, без проблем!
P.S.: Большая просьба не атаковать меня комментариями о правилах оборудования стрельб и порядке их проведения. Это был не Арбатский военный округ, и на некоторые условности закрывали глаза. Иначе, до полной готовности объектов пришлось бы срывать учебный процесс.
Ответ на пост «Как чувствовал!»
После наряда был вызван на разговор с особистом.
— Как так вышло, что вы с ним в наряд заступали?
— Опаздывал. Решил после развода получить.
— Вы понимаете, что подорвали боеготовность части? А ещё, теперь на каждом совещании при упоминании полка будут говорить: это тот полк, где помдежи с пневматикой в наряды ходят.
— Но я могу скрыть этот факт и никто не узнает. Что можете предложить взамен?
— Я первый раз в такой ситуации, что обычно предлагают?
Пришёл в канцелярию, на вопросы отвечал шуткой, что отныне завербован и при мне прошу лишнего не говорить.
Спустя много лет узнал, что некоторые таки были завербованы по-настоящему и периодически докладывали, в том числе о моих «подвигах».
Как чувствовал!
Наверное, у военного, который уже служит какое-то время, вместе с выслугой и каждым новым званием усиливается чувство опасности.
Как-то ваш покорный слуга, будучи командиром взвода готовился заступать дежурным по батальону (я служил в бригаде, а потому каждый батальон был отдельной частью).
Так вот сижу в канцелярии за компьютером и играю в военную стратегию повышаю свои знания по тактике. Входит командир роты, который только что был у комбата, и, видимо, получил по самые не балуйся за что-то. Естественно. что накопившуюся потенцию надо выплеснуть.
— Тогда обязанности учи! Я проверю!
Ещё один наивный! У ротного столько задач, что он скорее всего скоро обо мне забудет. Но напрягать ситуацию я не стал, а вынул из ящика стола Устав и, демонстративно открыв его на нужной странице, начал чтение. А доиграю ночью, в наряде.
Итак, развод. Вроде всё, как обычно: встретили дежурного по бригаде, тот пошёл проверять караул. И в этот момент появился начальник штаба бригады. И направился он сразу в сторону нарядов по частям (батальоны, дивизионы и так далее).
Батальон, в котором я служил считался первым. Поэтому с меня и начали.
— Доложите обязанности дежурного по части!
Ну так без проблем. Только недавно освежил, правда, не по своей воле. Выслушав первый абзац, полковник повернулся к дежурному по второму батальону.
Тот сказав пару предложений запнулся. НШ (начальник штаба) приподнял бровь.
— Вас расстреляем за неготовность! Раз вы не готовы к службе пусть заступит в наряд ваш начальник.
Через минуту за своим ротным побежал и третий заступающий. А полковник повернулся ко мне.
Ну что ж, логично! Очень часто заступающие в наряд учат первые пару абзацев, и после их рассказа, проверяющий машет рукой: мол, нормально.
Но в данном случае, номер не прошёл. Я уверенно продолжил.
Дальнейший рассказ можно не продолжать, дабы избежать повторения. Просто осталось добавить, что я был единственным дежурным по части, который заступил штатно. Командира батальона благосклонно отметили на совещании у комбрига, я получил благодарность, а мой ротный резюмировал:
— Драть вас всех надо чаще!
Вот тут я вынужден был согласиться.
Армейская погремуха
Не часто есть мне что добавить в очередной Пикабу-тренд, но вот прозвище у меня в армии таки было (а у кого не?).
Первая весна, теплеет, и всем солдатикам выдают летние кепки, вот такие:
Ваш покорный слуга в ту пору был не в фаворитах у фортуны, и буквально третьего дня у меня эту кепку свистнули в столовой прямо из рукава бушлата (брать головные уборы в обеденный зал строго не разрешалось). При построении на обратный путь меня без кепки даже поставили в конец строя (рост 1,85), наказав, что без головного убора на ужин не возьмут.
И, так как в армии нет слова «украли», есть лишь слово «пролюбил», мне пришлось как-то выкручиваться самому.
На следующие приемы пищи я оставался в расположении своей пожарной команды (внеочередное дежурство «на телефоне»), а паёк мне приносили товарищи в алюминиевом контейнере. И вот в понедельник выходит на службу наш ВРИО начальника, молодой прапор, смотрит на мою печаль и входит в положение, выдав мне на замену совершенно неуставного вида «таблетку», какие обычно носили только офицеры:
Блокпост 2
Стояли мы тогда на одном из блокпостов, номер не помню. Блокпост был между хребтами, на развилке четырёх дорог. Было дело к полуночи. Приехала маневренная группа, на БТР-80. В группе был спецназ. Мотались они рандомно между блок постами, проводили разведку, на усиление и при нападениях приезжали. Был у нас свой БТР, вкопанный по башню, механик водитель сам и был наводчиком. Сидел «секрет» за блок постом, на горе, из снайпера и автоматчика прикрытия. На дороге пулемет ПК, был гранатаметчик с РПГ, АГС и подствольники у каждого второго. Короче огневая мощь нормальная.
Короче, три коровы от стада отбились и на наши мины залезли, ночью.
Утром мужик на тракторе приехал, загрузили ему в прицеп, то, что от коров осталось (а после ПКВТ сами представляете, что там осталось), извинились, ну а что тут ещё сделаешь. Хорошо с гранатометов, огонь не открыли. Вот и такое бывало.
Учебный винтовочный артиллерийский полигон
Когда-то этот полигон относился к войсковой части Таманской Дивизии. На нем проводились занятия и тренировки по стрельбе и управлению огнем артиллерийского дивизиона с закрытых огневых позиций.
На его территории находилось несколько зданий в которых размещались учебные классы и стенды, а так же склад, в котором лежало все оборудование полигона и орудие от самоходной гаубицы 2С1 «Гвоздика».
На моей памяти это одно из самых быстро разграбленных мест.
В начале место потихоньку обносилось самими военными. Но потом полигон попалился в интернете и начался настоящий «лутинг».
Отсутствие охраны и возможность подъехать практически к зданиям опустошили все за пару недель.
Нам повезло оказаться между военными и лутальщиками. Поэтому было, на что еще посмотреть и пофотографировать.
Я далек от военной темы, но могу предположить, что это учебный стенд для артиллеристов.
Рядом со складом находилось здание с видом на стрелковый полигон.
В отличии от складов внутри уже было практически пусто за исключением верхнего этажа в центральной секции, где находились остатки пулеметных установок.
Если верить спутниковым картам, здания до сих пор еще стоят, но внутри уже давно ничего не осталось.
Граната-мяч
Хорошо что граната учебная
Два рыжих узбека
Каждому настоящему солдату положено два раза в год бросать боевую гранату.
Так, между делом. Рутинная, в общем-то, вещь, такая же, как караулы, наряды, учебные занятия и прочая повседневная жизнь.
Пришло однажды время по расписанию занятий, разработанных в штабе полка и утверждённому самим его командиром, индивидуально каждому бойцу полка, бросать эти самые гранаты на расстояние не менее двадцати пяти метров и затем идти в атаку с криком «Ура!» и нашему третьему батальону.
Командир батальона, прочитав предписание, сверил его с расписанием занятий, дал команду присутствующим на совещании командирам рот, назначил вместо себя начальника штаба батальона, закурил беломорину, задумчиво посмотрел вдаль, разгладил рыжие пушистые прокуренные усы и ушёл в отпуск согласно полковому графику отпусков.
Неделю батальон бросал учебные гранаты. Каждый день после обеда. С четверга с настоящими запалами. «Подбежал к рубежу, присел, автомат в левую руку, достань гранату, выверни пробку, достань запал, вверни запал, разогни усики, выдерни кольцо, бросай! Слышишь хлопок: Ура и в атаку. Пять метром пробежал. Назад! Следующий. »
В субботу первая часть батальона, которая не была на службе, посмотрела в клубе фильм «Взятие Берлина» на узбекском языке. В этом случае Политуправление попало в точку, даже перестаралось. Нарушений устава в это время просто быть не могло!
В воскресенье его смотрела вторая часть батальона, включая всех свободных первой части и всех офицеров. Входит Гитлер в бункер, все вскакивают, вскидывают руки и кто-то кричит дурным голосом: «Салам Алейкум. », Гитлер в ответ вяло машет ручкой: «Ва, Алейкум ас Салам…» Дальше пять минут в клубе хохот до падания с кресел. При этом также веселятся и узбеки.
В понедельник батальон погрузился на машины и поехал, наконец, бросать во врага настоящие гранаты. Первая часть удачно их отбросала, всего с одной потерей. Продуло насквозь ИО командира батальона, начальника штаба батальона, Мехтила Мехтиевича. Утром, в семь утра, во вторник он, слабо шевелясь на своём стуле в кабинете, разбрасывая вокруг себя бациллы, просипел ротным, что всю власть, включая батальонный штамп, завещает мне.
Комбат со своей женой, сыновьями, собакой и рыжими прокуренными усами уже был в Анапе (это далеко, не вызовешь). Позвонили командиру полка. Тот сказал, что бы трубку взял я. Я взял. Он сказал, что я теперь комбат и добавил: «Смотри мне там. » Я посмотрел на ротных, младший из которых был старше меня на пять лет. В должности я был второй месяц. Если бы меня перевели не из штаба нашего полка, где я прошёл хорошую школу, а из другого, то мне пришлось бы туговато. Старший по возрасту из ротных, Митрич, дядька сорока пяти лет, пробасил: «Да не переживай, Михал Натолич, всё будет хорошо! Поехали, мужики, гранаты докидаем!»
Все встали и вышли. Я пожал руку умирающему Мехтилу Мехтиевичу и пошёл надевать ватный бушлат с карманами и портупею с кобурой.
С его подачи не принято было в полку на стрельбище офицерам носить перчатки. К полевой форме были положены коричневые вязанные бесформенные, имевшие нормальный вид только при первой носке (зато натуральные и тёплые!), кожаные командир полка носить разрешал только в строю. Да и жалко их на стрельбище использовать, поскольку покупались за свой счёт.
Распределились по трём учебным точкам, учимся бросать – бросаем – просто бегаем на изготовку. Пошли бросать.
У пункта боепитания уже ждал целый начальник службы вооружения полка Саня Мотузко, мой ровесник, тоже целый старший лейтенант. В окошко с интересом выглянуло красное лицо его старшего техника, старшего же прапорщика, Петровича. Лицо было как раз в размер окошка.
Начали бросать. Отбросала первая рота, включая её левшей. Потом вторая. Настала очередь третьей.
Мы с Саней уже изрядно продрогли на лихом весеннем стрельбищенском ветру. К тому же мы, согласно полкой моде, оба были в фуражках (вне строя офицер имел право носить фуражку, хоть зимой, в минус сорок пять) и без перчаток. Руки засунули в карманы бушлатов.
Рутина. Конвейер. «Получил гранату. Убрал в подсумок. Подбежал к рубежу, присел, автомат в левую руку, достань гранату, выверни пробку, достань запал, вверни запал, разогни усики, выдерни кольцо, бросай! Слышишь хлопок: Ура и в атаку. Пять метром пробежал. Назад! Следующий. »
Так и было до первого из братьев-близнецов Бобомуратовых. Эту фамилию я буду помнить до конца жизни. Отличные бойцы до этого случая и вообще образцовые после него. Кроме того они были рыжие. Видели вы рыжего узбека? А я видел. Двух. Мама на фото чёрная, отец в тюбетейке и халате – светлый, хоть и видно, что узбек.
Бежит с пригорка, на котором стоит в две шеренги рота, путаясь в полах шинели, первый Бобомуратов. Получил гранату и запал, уложил в подсумок. Далее всё по процедуре: «Подбежал к рубежу, присел, автомат в левую руку, достань гранату, выверни пробку, достань запал, вверни запал, разогни усики, выдерни кольцо, бросай!»
После команды «Бросай!» боец перекладывает гранату из правой руки в левую, отлетает рычаг запала и мы дружно втроём смотрим как дымится этот самый запал.
Никогда до этого не думал, что четыре секунды это так много. Я успел вспомнить дедушку с бабушкой, папу с мамой, молодую жену, а также почему-то, то как мало в этой жизни у меня было женщин. Пару раз потом чуть не убивали, но эта мысль пришла только тогда.
Бумкнуло. Полежали чуток. Я пощупал свой зад. Встали. Пощупал бойца. Целый и мой зад и боец, слава, Богу! Саня встал тоже целый. В ушах я тогда первый раз услышал только комариный писк, других звуков не было минут пять.
Саня надел набекрень слетевшую полевую фуражку, достал пачку «Примы» трясущимися руками достал сигарету, протянул пачку мне. Мы долго пытались закурить. Первый и последний раз в жизни, когда я с удовольствием выкурил сигарету до конца, пока пальцы не обожгло.
Успокоились. Отправили бойца в строй. Ушёл пошатываясь. Надо процесс заканчивать. Старший на рубеже Саня.
— хрена «Ну. » давай добрасывать, что я командиру полка докладывать должен буду.
За всем этим заворожённо с пригорка наблюдает рота.
Одёрнул я амуницию, отряхнулся, поправил фуражку, поправил портупею, сумку полевую сдвинул туда, куда осколки не попали и скомандовал: «Следующий!»
Побежал, путаясь в полах шинели второй рыжий Бобомуратов…
Мультик про украинского удивлённого в лесу волка вышел гораздо позже. Тут два варианта. Либо Саня Мотузко это кому-то на родине своей рассказал, либо это просто совпадение. Но Саня именно с этим выражением лица и с той же интонацией выдал именно эту фразу.
Дальше Саша сорвался. Куда, каким способом и со всеми подробностями в пути я должен идти от него и его беременной жены… Как он меня любит и уважает меня, командиров рот и каждого бойца индивидуально…
Развернул я бойца. Пошли мы на пункт боепитания, где уже было нарезано сало на чёрном хлебушке и налито по пол кружке спирта.
Оставшиеся гранаты мы вдвоём и перекидали.
Скамейка
По осени, как начинает по ночам холодать, а лес промокает от первых затяжных дождей, у белорусских военных начинается овеянная древними традициями забава – всевозможные учения и полигоны. Стратегическая идея – загнать тысячи единиц сопливого молодняка на пару недель к чёрту на кулички, в мокрые палатки и холодные землянки, чтоб они сразу вкусили все прелести армейской жизни. А к молодняку, ради хохмы добавить столько же гражданских партизан. Чтоб сразу обменялись всевозможными штаммами со всех концов синеокой. Но партизаны для профилактики простудных заболеваний сразу начинают бухать, так что гражданских за боеспособное подразделение можно заранее не считать.
Мало кто знает, что за неделю до приезда частей на территории полигонов у военных врачей принимающей стороны начинается весёлая жизнь. Немногочисленным «сэловцам», эпидемиологам, гигиенистам и микробиологам нужно рысцой оббежать точки предполагаемых стоянок. Проверить, как подготовлены к приезду бойцов пункты забора воды, как организованно питание. Ибо повальная диарея в подразделении страшнее вражеских пуль.
Кажется, совсем недавно я тоже бегал по полигонам, заполнял десятки актов проверок. Ругался с владельцами водозаборов и начпродами. Потом надоело, и всем этим праздником жизни занимаются мои более молодые коллеги. Поэтому следующая история не от меня, а от лейтенанта медицинской службы Сергея Иванова. Если узнает он себя в данном рассказе – большой привет.
«На полигон поехали в середине сентября. Бегаем, как всегда рысью, за день этот самый полигон по периметру раза три обойдёшь. И везде косяки. То микробиолог в колодце, откуда воду брать планировали, лишнюю кишечную палочку высеет, то обнаруживаем, что за зиму кран из трубы ушлые пролетарии спилили и утащили в неизвестном направлении. А то дачники наш водозабор облюбовали в качестве помойной ямы. Слышали пословицу «Не плюй в колодец»? Так вот – они не плюют, они в этот самый колодец мусор сбрасывают.
У меня этот самый полигон – первый в жизни, волнуюсь немного. А начальник мой, Валера, нет чтоб поддержать, так ещё и страшилки всякие рассказывает.
Я бледнею и по третьему разу пробы воды из колодца беру. И хлорки туда, хлорки! А Валера, паразит, ржёт только.
Выходим к очередной точке – а там уже целый лагерь. Прибыли местные гвардейцы, устанавливают палатки, танк в землю закапывают. Маскируют.
— Вашу ж мать! – ревёт Валера. – Почему раньше сроков?! Кто разрешил без согласования с СЭЛ?
И уносится в поисках командира.
А я остаюсь один. В суматохе чужого офицера не замечают, проносят мимо бревно, разворачивают маскировочную сетку. Копают что-то, рубят, все делом заняты. Смотрю – а среди привычно бритых солдат, в одинаковой форме суетится какой-то мужичок в телогрейке. Небритый, в грязных и рваных штанах, в резиновых сапогах. Но хозяйственный. Командует солдатами, как будто, так и надо. А в двух шагах прапор стоит – только покуривает и одобрительно на мужичка щурится. Непонятно.
Дивился я небритому командиру, пока Валера не вернулся.
— А что делать? Они на эту точку десятый год подряд прибывают. Уж разберёмся как-нибудь. Воду они всё равно у Михалыча брать будут, тут других источников нет. А он мужик толковый.
— А, бобыль местный. На хуторе живёт, в трех километрах от полигона. Странный немного, но в общем мужик ничего. Он где-то тут должен быть. Не может быть, чтоб начало учений пропустил. Для него вся это суматоха почище Нового Года.
— Этот? – спрашиваю я, кивая на небритого командира.
Мужичок вздрагивает, поворачивается, и, завидев майора, улыбается во все пятнадцать зубов.
— Михалыч, колодец у тебя в порядке?
— Обижаешь, командир. Я же в теме. Я к осени готов получше ваших генералов.
— Пошли, проверим. Кстати, познакомься. Это лейтенант мой. Микробиолог. Летом из гражданских призвали.
— Пиджак? – ухмыльнулся Михалыч, протягивая мне чумазую руку.
Невозможно на него обижаться. Лицо такое искреннее, простое. Неиспорченное интернетом.
Пошли мы вслед за Михалычем к его хутору. По дороге Валера объясняет:
— У Михалыча во дворе колодец редкостный. Сто лет ему, не меньше. Камнем выложен, глубокий, зараза. И вот сколько сюда приезжаем – вода в нём отличного качества. И как военные его вычерпать не пытаются – ничего не получается. Наберут цистерну, осушат до дна. Наутро глядь – опять полнёхонек. Хороший источник, мощный. Ну и Михалыч его не запускает. Бережёт, чистит.
Хозяин редкостного колодца рядом с нами идёт, аж светится от гордости. Видно, что ему эта похвала приятна.
Вышли на опушку леса, а там вдоль этой самой опушки, по границе с полем, и вот уже крыши хутора виднеются. И вдруг вижу – чудеса какие-то. Прямо посреди поля, на аккуратно обойдённом трактористом куске стоит скамейка. Обычная сельская скамейка. Два чурбачка, вкопанных в землю, да толстая доска, на них положенная. Михалыча вдруг, как подменили. Подошёл он к скамейке, шапку снял, присел. Лицо серьёзное такое, сосредоточенное. Смотрю – шепчет что-то, крестится. Что за ритуалы в глухом углу Европы?
Валера тоже хохмить перестал, отвернулся.
— Чего он? – шепчу командиру.
— Помолчи, дай человеку минуту. Сейчас дальше пойдём.
Действительно, Михалыч посидел немного, шапку обратно напялил – и к нам. Снова улыбается, у майора сигарету выцыганивает. Пришли к нему на хутор. Я в колодец с пробирками полез, Валера с хозяином смылись куда-то. Вот гады, думаю. Сейчас я в этот самый колодец кувыркнусь – и прощайте родные войска. Буду всем по служебным телефонам звонить и грозить: «Семь дней»! А через неделю ко всем генеральская проверка приезжать будет. Попомните лейтенанта Иванова и его загубленную молодую жизнь!
Колодец, как в ужастиках. Окружён древней каменной кладкой. Снизу камни мхом поросли, но ворот новый, смазан, не скрипит. Ведро тоже новёхонькое, на цепи. Осторожно беру пробы. Вода холодная, с виду прозрачная и чистая. Хотя знаем мы эти чистые деревенские колодцы. Сколько кишечки из них высеяли. Проверим. У меня и чашки Петри со средой на месте. Можно хоть в лесу лабораторию разворачивать.
Возвращается мой командир, да не с пустыми руками. В пакете звякают банки с солёными огурцами, из газетки шматок сала торчит.
— Живём, Серёга! Подарок нам от хлебосольного хозяина.
А Михалыч снова аж светится. Приятно ему.
Возвращались обратно в часть, так Михалыч снова свой ритуал повторил. Шапку снял, посидел с серьёзным лицом, пошептал перекрестился. И снова улыбается. Что за загадки?
— А палатку выделят? – засомневался я.
— Пусть попробуют проверяющих не приютить! – пригрозил невидимым командирам майор. – У тебя среды с собой? Объявляю посевную, пока светло. Медики тебе стол в своей палатке выделят. Колдуй, а я насчёт ночлега пошёл.
Коллег-медиков я нашёл быстро. Зажёг горелку, поколдовал над средами-пробирками, пересеял всё по методичке. Чует моё сердце, что фигня в таких условиях получится, но деваться некуда. Полигон, он и есть полигон. До утра протянет, а там до лаборатории доберёмся.
Заночевали тут же, с медиками, в их палатке. Они всё равно ещё не полным составом прибыли, подвинулись ради такого случая. В темноте сидели у костра, байки травили. Вот вроде взрослые все мужики, военные, а сидим. И чувство такое, будто ты в пионерском лагере. Только в это самом лагере медицинский спирт из железной кружки не пьют. Пригодился тут подарок Михалыча. А потом и сам он появился. Присел рядом, цигаркой поднесённой затянулся. Смотрю – никто ему спирт не предлагает, а сам он не просит. Сидит, похихикивает над военно-медицинскими анекдотами. Неудобно мне стало. Шепчу Валере:
— Майор, может налить хозяину-то?
— Странный он какой-то.
— И скамейка эта его. Посреди поля.
— Что она там делает? Что шепчет?
— Слушай, ну неудобно мне такое рассказывать. Хочешь – сам спроси.
— Так мне тоже неудобно.
— Вот и молчи тогда, не приставай.
Ещё больше тайны нагнал, паразит. Любопытство меня ест. Посидели мы ещё немного, выпил я ещё пару кружек спирта, осмелел. И бочком-бочком, к Михалычу.
— Михалыч, будете сигарету?
— Ты, пиджак, насчёт скамейки? – перебил меня хозяин.
Лет до восемнадцати я держался. Схоронили деда, поступил в училище, на механизатора. А там, в общежитии распробовал её треклятую. Водку эту. Нет, ну до училища я тоже её пробовал, но как-то не заходила. А тут – компания, ребята подначивают. Девчонки опять же уважают того, кто может бутыль осушить, а потом всю ночь танцевать. Дуры деревенские! Пили и пили. День, второй, третий. Однокурсники потом ничего, а мне с утра всё больше и больше хочется. Едва из училища не вылетел, месяц пил. Мать приезжала, в ноги заведующему бросалась. Кое-как выдали диплом. Да меня уже было не остановить. Пил крепко. В колхозе терпели недолго, погнали из механизаторов в кормачи на ферму. Я и там пил. Зимой в снегу валялся, связался с такими людьми, сейчас с такими не сел бы рядом. Допился. Как-то не хватало на бутылку, так мы с дружками топоры взяли, в сельпо дверь выбили. Напились, едва от крыльца отошли. Взяли меня на следующий день. Суд, тюрьма. На первый раз мало дали, всего года два и отсидел. Но вышел уже с клеймом. На работу не берут, в деревне все знают, что пьющий, да ещё и зэк бывший. Сел на хуторе, у матери на шее.
Уж как она плакала, как меня упрашивала. Мне все мимо. Работала тяжело, на ферме. Получит копейки, а я найду, пропью. Когда не было что выпить – так грозил ей, кричал, что убью. Она совсем больная была от такой жизни. С сердцем что-то, задыхалась. А с хутора на ферму пешком ходила. Через лес, да через поле.
Приходит как-то, плачет. А я, редкость какая, трезвый был.
Хватаю топор, гвозди, доску со двора, чурбачки. Дотащил всё, да на полдороги скамейку поставил.
Сделал плохо. Кое-как вкопал, прибил косо. Через полгода скамейка моя завихлялась, подгнила. Руки пьяные, известное дело, работают плохо.
Михалыч попросил ещё одну сигарету, жадно затянулся.
— А как-то зимой запил я сильно. Нашёл у матери зарплату, перепрятал. Сбегал в сельпо, к бабкам самогонщицам. На всю зарплату набрал, по хате разложил. Мать плачет, есть нечего. А мне всё равно, я пью. Она в снег, в метель пошла на ферму, на вечернюю дойку. И пропала. День на третий оттуда на хутор пришли. Расспрашивают. А я лыка не вяжу. Какой третий день? Я не помню год какой!
Деревенские всполошились. Пошли искать.
Михалыч замолчал, с трудом проглотил комок в горле.
— Нашли. Она на полдороги задыхаться стала. Добралась до моей скамейки, будь она неладна. Присела. А ветхая доска возьми и подломись. Мать упала. Доктор потом сказал, у неё приступ какой-то был. Ползала вокруг, подняться пыталась. Меня, наверное, звала. Там в снегу и замёрзла. А я всё это время пил.
Михалыч всхлипнул, утёрся рукавом.
— Как мать похоронил – поклялся себе и ей – с той секунды – ни капли. Тридцать лет уж прошло – всё держусь. В колхоз устроился, обратно. На хуторе живу. Не женился вот только, не хотят бабы ко мне на хутор. Боятся. Говорят – ко мне по ночам мать захаживает, проведать.
— Захаживает? – осторожно спросил я.
Михалыч посмотрел на меня, как на идиота.
— Летёха, ты чего? Образованный вроде человек, а в сказки веришь.
— А скамейка – это знак мой. Мой алтарь. Я каждый год её подновляю. Мимо иду – обязательно сажусь, молюсь, прощения у матери прошу. Очень мне хочется верить, что там, наверху, она меня простила.
Автор Павел Гушинец (DoktorLobanov). Рассказ из книги «Обрывки»
Как в армии еду воруют
По мотивам поста
http://pikabu.ru/story/pomogaem_vorovat_edu_iz_armii_7272136?utm_source=ioslinkshare&utm_medium=sharing
Задолбали грибники
Есть несколько интересных армейские историй, может потом расскажу.