что делать рассказ чернышевского
Что делать? (Чернышевский Н. Г., 1863)
(Посвящается моему другу О.С.Ч.)
Часам к 10 утра пришел полицейский чиновник, постучался сам, велел слугам постучаться, — успех тот же, как и прежде. «Нечего делать, ломай дверь, ребята».
Дверь выломали. Комната пуста. «Загляните — ка под кровать» — и под кроватью нет проезжего. Полицейский чиновник подошел к столу, — на столе лежал лист бумаги, а на нем крупными буквами было написано:
— Так вот оно, штука-то теперь и понятна, а то никак не могли сообразить, — сказал полицейский чиновник.
— Что же такое, Иван Афанасьевич? — спросил буфетчик.
— Давайте чаю, расскажу.
Рассказ полицейского чиновника долго служил предметом одушевленных пересказов и рассуждений в гостинице. История была вот какого рода.
Но большинство, как всегда, когда рассуждает благоразумно, оказалось консервативно и защищало старое: «какое подурачился — пустил себе пулю в лоб, да и все тут». Прогрессисты были побеждены. Но победившая партия, как всегда, разделилась тотчас после победы. Застрелился, так; но отчего? «Пьяный», — было мнение одних консерваторов; «промотался», — утверждали другие консерваторы. — «Просто дурак», — сказал кто-то. На этом «просто дурак» сошлись все, даже и те, которые отвергали, что он застрелился. Действительно, пьяный ли, промотавшийся ли застрелился, или озорник, вовсе не застрелился, а только выкинул штуку, — все равно, глупая, дурацкая штука.
На этом остановилось дело на мосту ночью. Поутру, в гостинице у московской железной дороги, обнаружилось, что дурак не подурачился, а застрелился. Но остался в результате истории элемент, с которым были согласны и побежденные, именно, что если и не пошалил, а застрелился, то все-таки дурак. Этот удовлетворительный для всех результат особенно прочен был именно потому, что восторжествовали консерваторы: в самом деле, если бы только пошалил выстрелом на мосту, то ведь, в сущности, было бы еще сомнительно, дурак ли, или только озорник. Но застрелился на мосту, — кто же стреляется на мосту? как же это на мосту? зачем на мосту? глупо на мосту! — и потому, несомненно, дурак.
Опять явилось у некоторых сомнение: застрелился на мосту; на мосту не стреляются, — следовательно, не застрелился. — Но к вечеру прислуга гостиницы была позвана в часть смотреть вытащенную из воды простреленную фуражку, — все признали, что фуражка та самая, которая была на проезжем. Итак, несомненно застрелился, и дух отрицания и прогресса побежден окончательно.
Все были согласны, что «дурак», — и вдруг все заговорили: на мосту — ловкая штука! это, чтобы, значит, не мучиться долго, коли не удастся хорошо выстрелить, — умно рассудил! от всякой раны свалится в воду и захлебнется, прежде чем опомнится, — да, на мосту… умно!
Теперь уж ровно ничего нельзя было разобрать, — и дурак, и умно.
Что делать? Н. Г. Чернышевский
Н. Г. Чернышевский пишет роман «Что делать?» в Алексеевском равелине Петропавловской крепости. Художник Е. Д. Горовых
Посвящается моему другу О. С. Ч. [*]
Содержание
I
Дурак
Часам к десяти утра пришел полицейский чиновник, постучался сам, велел слугам постучаться, — успех тот же, как и прежде. «Нечего делать, ломай дверь, ребята».
Дверь выломали. Комната пуста. «Загляните-ка под кровать» — и под кроватью нет проезжего. Полицейский чиновник подошел к столу, — на столе лежал лист бумаги, а на нем крупными буквами было написано:
«Ухожу в 11 часов вечера и не возвращусь. Меня услышат на Литейном мосту, между 2 и 3 часами ночи. Подозрений ни на кого не иметь».
— Так вот оно, штука-то теперь и понятна, а то никак не могли сообразить, — сказал полицейский чиновник.
— Что же такое, Иван Афанасьевич? — спросил буфетчик.
— Давайте чаю, расскажу.
Рассказ полицейского чиновника долго служил предметом одушевленных пересказов и рассуждений в гостинице. История была вот какого рода.
Но большинство, как всегда, когда рассуждает благоразумно, оказалось консервативно и защищало старое: «Какое подурачился — пустил себе пулю в лоб, да и все тут». Прогрессисты были побеждены. Но победившая партия, как всегда, разделилась тотчас после победы. Застрелился, так; но отчего? «Пьяный», — было мнение одних консерваторов; «промотался», — утверждали другие консерваторы. «Просто дурак», — сказал кто-то. На этом «просто дурак» сошлись все, даже и те, которые отвергали, что он застрелился. Действительно, пьяный ли, промотавшийся ли застрелился, или озорник, вовсе не застрелился, а только выкинул штуку, — все равно, глупая, дурацкая штука.
На этом остановилось дело на мосту ночью. Поутру, в гостинице у Московской железной дороги, обнаружилось, что дурак не подурачился, а застрелился. Но остался в результате истории элемент, с которым были согласны и побежденные, именно, что если и не пошалил, а застрелился, то все-таки дурак. Этот удовлетворительный для всех результат особенно прочен был именно потому, что восторжествовали консерваторы: в самом деле, если бы только пошалил выстрелом на мосту, то ведь, в сущности, было бы еще сомнительно, дурак ли, или только озорник. Но застрелился на мосту — кто же стреляется на мосту? как же это на мосту? зачем на мосту? глупо на мосту! — и потому, несомненно, дурак.
Опять явилось у некоторых сомнение: застрелился на мосту; на мосту не стреляются, — следовательно, но застрелился. Но к вечеру прислуга гостиницы была позвана в часть смотреть вытащенную из воды простреленную фуражку, — все признали, что фуражка та самая, которая была на проезжем. Итак, несомненно застрелился, и дух отрицания и прогресса побежден окончательно.
Все были согласны, что «дурак», — и вдруг все заговорили: на мосту — ловкая штука! Это, чтобы, значит, не мучиться долго, коли не удастся хорошо выстрелить, — умно рассудил! от всякой раны свалится в воду и захлебнется, прежде чем опомнится, — да, на мосту. умно!
Теперь уж ровно ничего нельзя было разобрать, — и дурак, и умно.
Краткое содержание «Что делать?»
Всего получено оценок: 2404.
О произведении
Роман «Что делать?» Чернышевский написал в 1862 – 1863 годах. Произведение создано в рамках литературного направления «социологический реализм». Историки литературы относят роман к жанру утопии.
Центральной сюжетной линией книги является любовная история с положительным концом. Параллельно в произведении затрагиваются социальные, экономические и философские идеи того времени, темы любви, отношений отцов и детей, просвещения, важности человеческой силы воли. Кроме того, в романе есть множество намеков на грядущую революцию.
На сайте можно читать онлайн краткое содержание «Что делать?». Подробный пересказ по главам будет полезен при подготовке к уроку литературы, для читательского дневника.
Место и время действия
События романа происходят в середине XIX столетия в Петербурге.
Главные герои
Другие персонажи
Краткое содержание
I. Дурак
«Поутру 11 июля 1856 года прислуга одной из больших петербургских гостиниц у станции московской железной дороги была в недоумении». Накануне, в 9 часов вечера у них остановился некий господин. Утром он не отозвался. Выломав двери, нашли записку: «Ухожу в 11 часов вечера и не возвращусь. Меня услышат на Литейном мосту, между 2 и 3 часами ночи. Подозрений ни на кого не иметь».
II. Первое следствие дурацкого дела
III. Предисловие
Глава 1. Жизнь Веры Павловны в родительском семействе
Вера Павловна выросла в многоэтажном доме на Гороховой, который принадлежал Сторешниковым. Розальские – управляющий домом Павел Константиныч, его жена Марья Алексевна, дочь Вера и «9-летний сын Федя» жили на 4-м этаже. Павел Константиныч также служил в департаменте.
К девушке решил свататься начальник Павла Константиныча, однако слишком долго собирался. Вскоре к Розальским начал ходить хозяйский сын Сторешников, много внимания стал уделять Верочке. Чтобы устроить их брак, Марья Алексевна даже взяла дорогие билеты в оперу в ту же ложу, где был и сын хозяйки с друзьями, они что-то бурно обсуждали на французском. Верочке было неловко и она, сославшись на головную боль, ушла раньше.
Когда на следующий день к Розальским пришел Сторешников, Вера намеренно говорила с ним по-французски, чтобы мать ничего не поняла. Она сказала, что знает: вчера он решил «выставить» ее своим приятелям как любовницу. Вера попросила не бывать у них и поскорее уйти.
Жюли вместе со Сторешниковым приехали к Вере, так как даме нужна была учительница фортепьяно для ее племянницы (но это был лишь выдуманный повод). Жюли рассказала Марье Алексевне, что Михаил заключал с друзьями на Веру пари.
V – IX
Глава 2. Первая любовь и законный брак
Чтобы подготовить младшего брата Веры к поступлению в гимназию, отец нанял медицинского студента Лопухова. Во время уроков 9-летний Федя рассказал учителю все о Вере и ее потенциальном женихе.
III – VI
Марья Алексевна пригласила Лопухова на «вечерок» – на день рождения дочери. На вечере во время танцев Лопухов разговорился с Верой. Он пообещал помочь ей «вырваться из этого унизительного положения», связанного с грядущей свадьбой.
VII – IX
X – XI
Лопухов и Вера знали, что за ними следят. По просьбе Веры Лопухов подыскивал ей место гувернантки. Кирсанов помог найти нужный вариант.
XII. Первый сон Верочки
XIII – XVI
Женщина, к которой Верочка должна была пойти в гувернантки, отказала, так как не хотела идти против воли родителей девушки. Расстроенная Вера думала о том, что если будет совсем тяжело, то она выбросится в окно.
XVII – XVIII
Вера и Дмитрий решают пожениться, обсуждают дальнейшую жизнь. Девушка хочет зарабатывать собственные деньги, чтобы не быть рабой мужа. Она хочет, чтобы они жили как друзья, у них были отдельные комнаты и общая гостиная.
XIX – XIX
Пока у Лопухова были дела, Вера жила дома. Как-то она вышла с матерью до Гостиного двора. Неожиданно девушка сказала матери, что повенчалась с Дмитрием Сергеичем, села к первому попавшемуся извозчику и сбежала.
XX- XIV
За три дня до этого они действительно повенчались. Лопухов договорился, чтобы их повенчал его знакомый Мерцалов. Он вспомнил, что в церкви целуются и, чтобы там не было слишком стыдно, они поцеловались заранее.
Сбежав от матери, Вера поехала в найденную Лопуховым для них квартиру. Лопухов сам съездил к Розальским и успокоил их относительно случившегося.
Глава 3. Замужество и вторая любовь
«Дела Лопуховых шли хорошо». Вера давала уроки, Лопухов работал. Хозяева же, у которых жили супруги, были удивлены их укладом: как будто они не семья, а брат и сестра. Лопуховы входили друг к другу только стучась. Вера же считала, что это только способствует крепкому браку и любви.
III. Второй сон Веры Павловны
Затем приснилась ей мать. Марья Алексевна со злобой в голосе говорила, что заботилась о куске хлеба для дочери и, если бы она не была злой, дочь не была бы доброй.
«Мастерская Веры Павловны устроилась». У нее сначала было три швеи, которые затем нашли еще четырех. За три года их мастерская только развивалась и расширялась. «Года через полтора почти все девушки уже жили на одной большой квартире, имели общий стол, запасались провизиею тем порядком, как делается в больших хозяйствах».
V – XVIII
Как-то после прогулки Дмитрий Сергеич сильно заболел воспалением легких. Кирсанов с Верой дежурили у постели больного, пока тот не выздоровел. Кирсанов был уже давно влюблен в Веру, поэтому до болезни друга очень редко бывал у них.
XIX. Третий cон Веры Павловны
ХХ – XXI
XXII – XXVIII
XXIX – XXX
Глава 4. Второе замужество
I – III
Берлин, 20 июля 1856. Письмо Вере Павловне от «отставного медицинского студента» в котором он передает слова Дмитрия Сергеича. Лопухов понимал, что их отношения с Верой уже не будут такими, как прежде, размышлял над своими ошибками и говорил, что его место должен занять Кирсанов.
IV – XIII
Чтобы быть равной мужу во всем, Вера занялась медициной. На тот момент еще не было женщин-медиков и для женщины это было делом компрометирующим.
Вера и Александр отмечают, что со временем их чувства только становятся сильнее. Кирсанов считает, что без жены он бы давно перестал расти в профессиональной сфере.
XVI. Четвертый сон Веры Павловны
Проводница Веры сказала, что царства тех цариц падают, и теперь пришло ее время. Вера понимает, что проводницей и новой царицей является она сама. Проводница говорит, что ее можно выразить одним словом – равноправность. Вера видит во сне Новую Россию, где люди счастливо живут и трудятся.
XVIII
Письмо Катерины Васильевны Полозовой. Она пишет, что познакомилась с Верой Павловной и в восторге от ее мастерской.
Глава 5. Новые лица и развязка
II – V
Когда Кате было 17 лет, она неожиданно начала худеть и слегла. Как раз за год до венчания с Верой Кирсанов был среди врачей, которые занимались здоровьем Кати. Александр догадался, что причина нездоровья девушки – несчастная любовь.
Полозов был категорически против брака дочери с Соловцовым: считал, что лучше пусть она умрет.
VI – VIII
Полозов решил продать стеариновый завод и после длительных поисков нашел покупщика – Чарльза Бьюмонта, который был агентом лондонской фирмы Ходчсона, Лотера и К.
XI – XII
Полозов пригласил Бьюмонта на обед. Во время беседы Катя высказалась, что хочет заниматься каким-то полезным делом. Бьюмонт посоветовал ей познакомиться с госпожой Кирсановой, но после рассказать о том, как обстоят ее дела.
XIII – XVIII
Бьюмонт стал очень часто бывать у Полозовых. Полозов считал его неплохой партией для Катерины. Катерина и Чарльз полюбили друг друга, однако не проявляли своей страсти, были очень сдержаны.
Чарльз сделал Катерине предложение, предупредив, что уже был в браке. Девушка поняла, что это была Вера. Катерина дала ему согласие.
XIX – XXI
На следующий день Катерина поехала к Вере и сказала, что познакомит ее со своим женихом. Кирсановы, узнав, что это Лопухов, очень обрадовались (Дмитрий инсценировал самоубийство, изменил имя, уехал в Америку, но вот вернулся). «В тот же вечер условились: обоим семействам искать квартиры, которые были бы рядом».
XXIII
Глава 6. Перемена декораций
«- В Пассаж! – сказала дама в трауре, только теперь она была уже не в трауре: яркое розовое платье, розовая шляпа, белая мантилья, в руке букет». Она ждала этого дня более двух лет. Но, автор, не желая продолжать, заканчивает свое повествование.
Заключение
Главная героиня книги, Вера Павловна, предстает не обычной для того времени женщиной. Она решается пойти против воли родителей, не боится осуждения общества, открывая свои мастерские, а затем и становясь медиком. Она вдохновляет других женщин и окружающих людей на саморазвитие, служение общему делу.
Советуем не останавливаться на кратком пересказе «Что делать?», а прочесть роман Чернышевского в полном варианте.
Тест по роману
Проверьте запоминание краткого содержания тестом:
Что делать рассказ чернышевского
Часам к десяти утра пришел полицейский чиновник, постучался сам, велел слугам постучаться, – успех тот же, как и прежде. «Нечего делать, ломай дверь, ребята».
Дверь выломали. Комната пуста. «Загляните-ка под кровать» – и под кроватью нет проезжего. Полицейский чиновник подошел к столу, – на столе лежал лист бумаги, а на нем крупными буквами было написано:
«Ухожу в 11 часов вечера и не возвращусь. Меня услышат на Литейном мосту, между 2 и 3 часами ночи. Подозрений ни на кого не иметь».
– Так вот оно, штука-то теперь и понятна, а то никак не могли сообразить, – сказал полицейский чиновник.
– Что же такое, Иван Афанасьевич? – спросил буфетчик.
– Давайте чаю, расскажу.
Рассказ полицейского чиновника долго служил предметом одушевленных пересказов и рассуждений в гостинице. История была вот какого рода.
Но большинство, как всегда, когда рассуждает благоразумно, оказалось консервативно и защищало старое: «Какое подурачился – пустил себе пулю в лоб, да и все тут». Прогрессисты были побеждены. Но победившая партия, как всегда, разделилась тотчас после победы. Застрелился, так; но отчего? «Пьяный», – было мнение одних консерваторов; «промотался», – утверждали другие консерваторы. «Просто дурак», – сказал кто-то. На этом «просто дурак» сошлись все, даже и те, которые отвергали, что он застрелился. Действительно, пьяный ли, промотавшийся ли застрелился, или озорник, вовсе не застрелился, а только выкинул штуку, – все равно, глупая, дурацкая штука.
На этом остановилось дело на мосту ночью. Поутру, в гостинице у Московской железной дороги, обнаружилось, что дурак не подурачился, а застрелился. Но остался в результате истории элемент, с которым были согласны и побежденные, именно, что если и не пошалил, а застрелился, то все-таки дурак. Этот удовлетворительный для всех результат особенно прочен был именно потому, что восторжествовали консерваторы: в самом деле, если бы только пошалил выстрелом на мосту, то ведь, в сущности, было бы еще сомнительно, дурак ли, или только озорник. Но застрелился на мосту – кто же стреляется на мосту? как же это на мосту? зачем на мосту? глупо на мосту! – и потому, несомненно, дурак.
Опять явилось у некоторых сомнение: застрелился на мосту; на мосту не стреляются, – следовательно, не застрелился. Но к вечеру прислуга гостиницы была позвана в часть смотреть вытащенную из воды простреленную фуражку, – все признали, что фуражка та самая, которая была на проезжем. Итак, несомненно застрелился, и дух отрицания и прогресса побежден окончательно.
Все были согласны, что «дурак», – и вдруг все заговорили: на мосту – ловкая штука! Это чтобы, значит, не мучиться долго, коли не удастся хорошо выстрелить, – умно рассудил! от всякой раны свалится в воду и захлебнется, прежде чем опомнится, – да, на мосту… умно!
Теперь уж ровно ничего нельзя было разобрать, – и дурак, и умно.
II. Первое следствие дурацкого дела
В то же самое утро, часу в двенадцатом, молодая дама сидела в одной из трех комнат маленькой дачи на Каменном острову, шила и вполголоса напевала французскую песенку, бойкую, смелую.
«Мы бедные, – говорила песенка, – но мы рабочие люди, у нас здоровые руки. Мы темны, но мы не глупы и хотим света. Будем учиться – знание освободит нас; будем трудиться – труд обогатит нас, – это дело пойдет, – поживем, доживем —
Мы грубы, но от нашей грубости терпим мы же сами. Мы исполнены предрассудков, но ведь мы же сами страдаем от них, это чувствуется нами. Будем искать счастья, и найдем гуманность, и станем добры, – это дело пойдет, – поживем, доживем.
Труд без знания бесплоден, наше счастье невозможно без счастья других. Просветимся – и обогатимся; будем счастливы – и будем братья и сестры, – это дело пойдет, – поживем, доживем.
Будем учиться и трудиться, будем петь и любить, будет рай на земле. Будем же веселы жизнью, – это дело пойдет, оно скоро придет, все дождемся его, —
Смелая, бойкая была песенка, и ее мелодия была веселая, – было в ней две-три грустные ноты, но они покрывались общим светлым характером мотива, исчезали в рефрене, исчезали во всем заключительном куплете, – по крайней мере должны были покрываться, исчезать, – исчезли бы, если бы дама была в другом расположении духа; но теперь у ней эти немногие грустные ноты звучали слышнее других, она как будто встрепенется, заметив это, понизит на них голос и сильнее начнет петь веселые звуки, их сменяющие, но вот она опять унесется мыслями от песни к своей думе, и опять грустные звуки берут верх. Видно, что молодая дама не любит поддаваться грусти; только видно, что грусть не хочет отстать от нее, как ни отталкивает она ее от себя. Но грустна ли веселая песня, становится ли опять весела, как ей следует быть, дама шьет очень усердно. Она хорошая швея.
В комнату вошла служанка, молоденькая девушка.
– Посмотрите, Маша, каково я шью? я уж почти кончила рукавчики, которые готовлю себе к вашей свадьбе.
Что делать рассказ чернышевского
Николай Гаврилович Чернышевский
Классик русской критики
Менее десяти лет Чернышевский интенсивно занимался литературной критикой — с 1853 по 1861 год. Но эта его деятельность составила целую эпоху в истории русской литературно-эстетической мысли. Придя в некрасовский «Современник» в 1853 году, он вскоре возглавил критико-библиографический отдел журнала, ставший идейным центром литературных сил страны.
Чернышевский был преемником Белинского, и в понимании задач критики он отталкивался от опыта своего гениального предшественника. Он писал: «Критика Белинского все более и более проникалась живыми интересами нашей жизни, все лучше и лучше постигала явления этой жизни, все решительнее и решительнее стремилась к тому, чтобы объяснить публике значение литературы для жизни, а литературе те отношения, в которых она должна стоять к жизни, как одна из главных сил, управляющих ее развитием».
Что может быть выше подобной роли критики — влиять на художественное творчество, которое могло бы «управлять» действительностью? Этот «руководительный пример» Белинского был основополагающим для Чернышевского-критика.
Время литературно-критической деятельности Чернышевского — это годы назревания социально-экономических перемен в русской жизни, когда вековечная крестьянская проблема в России со всей силой потребовала своего решения. Самые различные общественные силы — реакционно-монархические, либеральные и революционные — пытались участвовать в этом решении. Их социальный и идейный антагонизм со всей очевидностью обнаружился после крестьянской реформы, объявленной самодержавием в 1861 году.
Как известно, возникшая к 1859 году в стране революционная ситуация не переросла в революцию, но именно о коренном революционном преобразовании русской жизни думали лучшие люди той эпохи.
И первый среди них — Чернышевский. Он поплатился заключением в крепости и долгими годами ссылки за свою революционно-политическую деятельность, и эта трагическая судьба не была для него неожиданной. Он предвидел ее еще в свои молодые годы. Кому не памятен его разговор в Саратове с будущей женой: «У меня такой образ мыслей, что я должен с минуты на минуту ждать, что вот явятся жандармы, отвезут меня в Петербург и посадят меня в крепость… У нас будет скоро бунт… я буду непременно участвовать в нем».
Эти слова Чернышевский записал в 1853 году, в этом же году он приступил к литературной работе в петербургских журналах (сначала в «Отечественных записках», а затем в «Современнике»).
С февральского номера «Современника» за 1854 год, где Чернышевский опубликовал статью о романе и повестях М. Авдеева, его критические выступления в этом журнале стали регулярными. В том же году последовала публикация статей о романе Е. Тур «Три поры жизни» и комедии Островского «Бедность не порок». Тогда же была опубликована статья «Об искренности в критике».
Революционное сознание молодого литератора не могло выразиться в его первых критических статьях. Но и в этих его выступлениях анализ конкретных художественных произведений подчинен решению больших общественно-литературных задач. По своему объективному смыслу требования, которые предъявлял молодой критик к литературе, имели серьезное значение для ее дальнейшего развития.
Первые критические выступления Чернышевского совпали с работой над знаменитым трактатом «Эстетические отношения искусства к действительности». Если бы Чернышевский ни разу не оценил конкретные явления текущего литературного процесса, он все равно оказал бы этой диссертацией огромное влияние на литературно-критическую мысль. «Эстетические отношения…» составили теоретическую, философскую основу самой критики.
Помимо принципиально важной для литературной критики формулы «прекрасное есть жизнь», в диссертации есть замечательное определение задач искусства. Их три: воспроизведение, объяснение, приговор. При терминологической щепетильности можно заметить известную механистичность подобной классификации художественных целей: ведь в самом воспроизведении уже заключен объясняющий момент. Это понимал и сам Чернышевский.
Но ему было важно охарактеризовать творчески преобразующий процесс художественного сознания мира. Теоретик искусства подчеркивал словом «приговор» активное авторское отношение к воспроизводимому реальному объекту.
В целом же диссертация своим последовательно материалистическим пафосом, глубоким философским обоснованием приоритета жизни перед искусством, определением общественного характера художественного творчества («обще-интересное в жизни — вот содержание искусства») явилась замечательным манифестом русского реализма. Она сыграла поистине историческую роль в развитии русской теоретико-эстетической и критической мысли.
Эта роль станет особенно понятной, если вспомнить общественные условия, когда Чернышевский писал диссертацию и публиковал первые критические статьи. 1853–1854 годы — конец «мрачного семилетия» (по терминологии той поры), политической реакции, наступившей в России после 1848 года, года революционных событий во многих странах Европы. Она тяжело сказалась на литературной жизни России, напугала значительную часть литературной интеллигенции, даже ту, которая совсем недавно приветствовала статьи Белинского и говорила о любви к «неистовому Виссариону». Теперь имя Белинского нельзя было и упоминать в печати.
Сатирическое изображение действительности, расцветшее в литературе 40-х годов под влиянием Гоголя, горячо приветствовавшееся и осмыслявшееся Белинским, теперь вызывало другую реакцию. Господствующая эстетическая критика выступала против писателей, отзывавшихся на злобу дня. В течение шести лет — с 1848 по 1854 год — Дружинин печатал в «Современнике» свои «Письма иногороднего подписчика о русской журналистике», внешне напоминавшие годовые литературные обзоры Белинского, но по сути отрицавшие эстетику великого революционного мыслителя, ибо в «Письмах» звучал лейтмотивом тезис: «Мир поэзии отрешен от прозы мира».
Многие критики этой ориентации пытались убедить читателя в том, что пушкинское творчество и есть такой «мир поэзии». Это утверждал, например, Анненков, сделавший немало для пропаганды пушкинского наследия и прекрасно издавший собрание сочинений великого поэта. «Против того сатирического направления, к которому нас привело неумеренное подражание Гоголю, поэзия Пушкина может служить лучшим орудием», — писал Дружинин. Теперь, естественно, кажется странным противопоставление двух родоначальников русского реализма, тогда же оно определяло существенные стороны литературно-журнальной жизни.
Искусственное противопоставление пушкинского и гоголевского направлений не встретило возражений со стороны Чернышевского, и он выступил ярым защитником гоголевского сатирического направления в литературе. Эту линию он проводил неуклонно, начиная с первой своей статьи о романе и повестях Авдеева.
С точки зрения Чернышевского, художественная ценность произведений Авдеева невысока, так как они «не приходятся по мерке нашего века», то есть «не приходятся» по высокой «мерке» русской реалистической литературы. В дебюте Авдеева — первых частях романа «Тамарин» — уже было заметно явное подражание «Герою нашего времени». А в целом роман выглядит копией с «Евгения Онегина» и с «Полиньки Сакс» Дружинина. Есть у писателя и повести, напоминающие «Письма русского путешественника» Карамзина.
Эпигонство и свойственные Авдееву идилличность и сентиментальность (например, в повести «Ясные дни») приводят писателя к нарушению жизненной правды, к отступлению от реализма. Каких-нибудь, говоря словами Чернышевского, «осовевших под розовыми красками коршунов и сорок» Авдеев непременно хочет представить невинными голубями.