что делать если тебе надоел младший брат
Достал младший брат.
Вы ему ничего не обязаны. Завести брата решение ваших родителей и только. Пусть они с ним и разбираются. Я вам если честно очень сочувствую ведь с ним сделать уже ничего не возможно. Не трогайте его и со временем он от вас сам отстанет. Если у вас есть отдельная комната то поставьте туда замок, чтоб брат к вам меньше заходил и вообще старайтесь от него держаться по дальше. Родители ваши его для себя завели и не справедливо вас привлекать к его воспитанию, у вас своя жизнь.
Ему, видимо, просто не хватает твоего внимания. а ты видимо его не любишь (. Общайся чаще с ним, занимайся. Понятно, что не очень хочется. вот и ему поэтому не очень хочется и потом не очень будет хотеться общаться с тобой. А ведь пройдет время и он вырастет.
он хочет внимания от тебя, вот и все, а тупо сидеть с ним не надо, займись братом
В 4 года дети уже дплжны понимать, что драться нельзя. Родителям я бы посоветовала посмотреть видео «Суперняня» Там много серий. А вам даже не знаю, что посоветовать
Он чувствует, что ты его не любишь и пакостит.
ахах сочуствую! терпение
Я тебя понимаю. У самой такой брат!: (
слишком родители избаловали
у самой брат такой
то в живот даст
то укусит хоть я с ним и играю
Ну просто достал младший брат!
Все его выходки описывать долго, но я попробую. Будут маты.
Начнем с лютого пиздеца.
Однажды он нассал в ведро для мытья полов, взял швабру и растел это по всей моей комнате. По ковру( пришлось убрать его после этого), мебели, кровати. Я пришла домой, подбежала сестра и рассказала это. Я охуела тогда. В комнета воняло мочой. Мама и отчим мне не поверили. Отчим вообще улыбался тогда. Брат остался безнаказанным.
Его отношения с моей младшей сетрой. Говорит ей, что ненавидит ее, просит ее умереть, застрелиться, говорит что она жизнь портит, бьет, обзывает. Только что спросила, что он про нее думает. «Она говно.»
Я обычно его не бью. Отвечаю только словестно, стараюсь не угрожать, но не выходит. Читала в инете статьи, говорят что нехватка внимания( это точно не единственная причина). Как думаете если пойти к психологу поможет?
К психологу родителей прежде всего. А вам просто перетерпеть, родственников не выбирают, но это не надолго, как понимаю скоро вам будет достаточно лет чтобы выйти в самостоятельное плаванье. А вот вашу младшую сестру жалко.
скорее всего нащупывает границы дозволенного. не ведитесь. он еще мелкий. или жизнь научит или старшие школьники. плюс комплексы скорее всего.
Ты ему не мать, и не имеешь никакого юридического права на него влиять. Т.е. к психологу он с тобой не пойдет, и силой не затащишь. Уезжай, строй свою жизнь, этой семье ты ничем не поможешь. Единственное, по телефону или скайпу младшую сестру поддерживай, больше ты ничего не сделаешь.
Это уже психиатрия. Нужно к психоневрологу идти. Причем срочно, т.к. начнется пубертат, и будет совсем плохо.
С младшим братом ты подрался?
Говори, что первый он
Бил ногой тебя по шее
И ругался как бандит (с)
Либо игнор либо тайная диверсионная война. Ну или еще можно все время бегать и жаловаться родителям. По каждому чиху. Но тут может быть двоякий результат.
Меня тоже мой брат иногда достаёт, и меня мама успокаивает моя мама.В будущем, когда вы станете уже взрослыми, ваших родителей не станет (( то кому вы будете нужны? Друг другу.Я думаю, что это временно, всё наладится, ваш младший брат вырастет, и будет вас ценить и любить.
Он сказал, что по утрам я ем дерьмо.
Уговори их отдать его в спортивную секцию, что бы у него другой пример, помимо отчима, появился
в принципе ни чего удивительного,вот вам распаковки,лайфхаки,маки,дональдсы,колы,свобода. тут только ногой в живот поможет,регулярно,для выработки рефлекса Павлова.
Мораль рассказа такова, что нет ее
Есть у меня одна знакомая, ну как знакомая-бывшая. У нее есть младший брат (младше на 2 года).
Как-то в семье у них принято, что она с братом спокойно могут раздеваться до гола и переодеваться не стесняясь присутствия друг друга. Родители на это спокойно смотрели. Причем такая же ситуация у них с ближайшими родственниками (двоюродные и троюродные братья и сестры). Это у них было нормально.
Сидел однажды у них дома настраивал компьютер. Комната была большая, сидели всей семьёй (родители, они и я) и разговаривали пока я разбирался с компом. Я сидел спиной ко всем. Она решила переодеться. И тут дело доходит до лифчика. Мама увидела, что она уже начала его расстёгивать, как начала кричать, чуть не до истерики. Мы тут вообще-то не одни. Я даже вздрогнул, но поворачиваться не стал.
Благо, что после этого мы не долго встречались. Но такого больше ни где не слышал. Очень странная семейка.
Найти брата
Кто-то неторопливо повернул ключ. Кувырок в замке — и тяжелая дверь открылась, впустив в темноту пустой квартиры свет, звуки и жизнь. Порог переступила маленькая женщина в дорогом кремовом пальто. Вздохнув, она опустила кожаную сумку на пол и стала не спеша раздеваться, иногда в задумчивости задерживая пальцы на гладких пуговицах. Жалобно мяукнула кошка, выбежавшая встречать хозяйку. Кошка порядком одичала за день и принялась приветливо тереться о хозяйскую руку. Женщина что-то ласково шепнула и, наконец управившись с верхней одеждой, поставила на положенное место красивые сапожки без единого пятнышка уличной грязи.
Пожалуй, она была слишком суха для своих лет. В ее годы многие женщины расходятся в ширь и удаль бойкой матроны. Но она оказалась лишена обильной еды, продолжительной вахты у плиты, как и по-домашнему пышных форм женщин, познавших рождение дитя. Сухость и жилистость ее тела говорили об энергичности и многих часах, оставленных на работе за профессорской кафедрой.
Женщина тихо вошла в прекрасно обставленные комнаты, останавливаясь то у окна, то у стола, и разместилась в кресле, наклонившись, чтобы размять нывшую стопу. Позади была насыщенная неделя и научная конференция. В голове еще как будто гудели голоса, проносились мысли и интересные идеи, которые предприимчивый мозг вынес из докладов. Во рту оставалось приятное послевкусие от половины бокала «Shiraz». Привычная тишина квартиры прерывалась мягким шумом от передвижения кошки, с наслаждением приступившей к своему ужину, и тиканьем роскошных винтажных часов. Впереди предстояли тихие и безмолвные выходные.
Уставшая, она закрыла глаза и, облокотившись тяжелой головой на руку, прислушалась к тишине своего дома. Тишина городской квартиры не была безмолвием в действительном смысле слова. Дом гудел, издавал грудной звук «ту-у-у», напоминающий потуги трубы разыграться в полную мощь, будто уставший музыкант силился выдуть из инструмента застрявший предмет.
Обычно эта тишина не тяготила: на горизонте всегда маячило завтра с его событиями. Но сейчас вдруг появилось ощущение, что никакого завтра нет, а длинные праздники всего лишь продолжительное вынужденное ожидание чего-то большего. Новой недели, рабочих будней, наполненных пчелиным смыслом: работа — результат.
Дома профессор престижного учебного заведения превращалась в маленькую женщину, которой и являлась от природы. Откинувшись в кресле, она стала размышлять о погружении в три безработных, безлюдных, бесшумных дня. С каждым футом морской воды этого погружения в грудной клетке становилось все меньше места, приятное удовлетворение от прошедшей плодотворной недели сменялось холодной тоской, заполняющей легкие. Она спрашивала себя: по кому эта тоска или по чему? Откуда взялась и зачем нужна? Не по большой любви, не по чьему-то ночному храпу в постели, не по юности, которая не была счастливой.
Мысли перетекали одна в другую, обрывались, начинались, таяли, ответа на вопрос не приходило. Но вдруг старое детское воспоминание осветило ее изнутри, от догадки она даже приоткрыла глаза и сосредоточенно вгляделась в зыбкую рябь бликов на потолке. Воспоминание тем временем разгоралось, загоралось, пока не застыло на горизонте алым кругляшком заходящего июльского солнца. Она идет по остывающей пыльной дороге босиком. Ступни не колет трава, и не режут камни — они привыкли. Загорелые ноги сплошь искусаны комарами. В ладошке ручка от авоськи, в авоське банка молока. Из-под крышки от тряски пролилось несколько капель, и девочка превозмогает желание облизать их. Молоко теплое и сладкое, кремовое на вкус. Сейчас такого не существует в природе. За другую ручку авоську несет мальчик, ниже ростом и младше на несколько лет. У обоих детей одинаково до белесы выцвели волосы. Мышцы на руках и на ногах устали от целого дня — до одури — купания в теплом озере с илистым дном. Чтобы не получить наказание, наперегонки бросились за молоком и теперь уж возвращались назад. Калитка, еще крепкая, свежеокрашенная, дом с раскаленной от жаркого дня крышей, ведра с клубникой на варенье. Брат крадет ее оттуда и, смеясь, всю ладошку сыпет в рот.
Несколько безмятежных каникулярных лет девчонкой она проводила в гостях у двоюродного брата на какой-то далекой даче. И там, в отличие от ее тихого по-музейному стерильного дома, можно было все: расшибать колени, катаясь на велосипеде, не чистить зубы на ночь, объедаться вредной едой, бегать и громко разговаривать. А потом в один год мама — аккуратная интеллигентная женщина с холодными серыми глазами — спокойно и твердо сказала, что больше там гостить не следует. Девочке не объяснили почему, но по заговорщицкому шепоту взрослых она поняла, что произошло нечто страшное, не должное касаться их семьи и дома с лакированными сервантами, полными книг, папиным кабинетом, чистыми полами и чистой репутацией. Поначалу она скучала по пруду, велосипеду и совместным играм с братом, но родители объявили, что этим летом они едут в Крым. Больше она того светлого мальчика не видела и не интересовалась его судьбой. Об этих родственниках в домашнем кругу не упоминалось.
Где этот мальчик? Что с ним теперь? Как он носил молоко до дома один? Кем он стал, в конце концов? Эти вопросы возникли сами собой, а смех большого семейного застолья звенел в ушах, когда она проваливалась в тяжелый сон.
Мышечная судорога вернула тело к реальности. Она сидела, откинувшись на кресле, задремав в неудобной позе, отчего шея сильно затекла. В комнате стало душно. Женщина тяжело встала, открыла окно, и с улицы тут же пахнуло влажным осенним воздухом, вдоволь искупавшемся в свете разноцветных фонарей. «Почему бы не найти брата», — подумалось ей.
Это внезапное решение принесло облегчение, граничащее с крайней степенью усталости. Она погасила свет и уснула беспокойным сном, состоящим из обрывков детских воспоминаний с постоянной подменой места — вот они с братом на пруду, но пруд не на даче, а почему-то во дворе многоэтажного дома, и стыдно идти купаться, и хочется одеться и спрятаться от многочисленных окон.
Тревожные сны оставили ее только на рассвете. Утро попало в ловушку плотных штор, украшенных пухлыми кистями. Мягкий, иллюзорно-призрачный свет поздней осени едва справлялся с обязанностью освещения комнаты. Женщина какое-то время лежала, не шевелясь в утренней слабости. В грудной клетке просыпалась тревога, словно от незавершенного со вчера дела. Она ощущала непонятный покалывающий дискомфорт, как от неприятной занозы в нежной части ступни. Потом вдруг вспомнила все и разом, резко села на кровати, строя догадки, где может пылиться старая записная книжка из других, прошлых времен.
Книжный шкаф был укрыт от глаз и пыли красивой дверцей. В нем притаились научные подборки, собрания сочинений, некогда выкупленные за большие деньги, старые потрепанные и новые — страничка к страничке — уважаемые книги. Пришлось взять табурет и осмотреть верхние давно невостребованные полки. Где-то за Лосским и Фрейдом, которого по воспоминаниям в их семье многозначительно называли Фрёйдом, нашлись старые записные книжки. В одной из них обнаружился заветный номер телефона, аккуратно выведенный черной пастой. Это был домашний номер, и про себя обладательница мучительных воспоминаний лелеяла надежду, что городской телефон квартиры брата не вымер вместе с мамонтами.
Нервничая, набрала номер. Спустя несколько гудков там ответили. Тревожный женский голос терпеливо выслушал внезапный, но краткий монолог. Представился женой брата и немного помялся. Согласился встретиться, предложил приехать на выходных. Может, завтра? Можно и завтра, отчего же нет, у брата, как выяснилось, тоже выходной. Записала адрес. Попрощалась, голос оттуда стал еще тревожнее. Положила трубку и попыталась представить брата и его жену. Они виделись ей веселой супружеской парой из тех, у кого всегда пир горой, сотня-другая рецептов гостевых салатов, шумные дети и непременно пушистый безродный пес — все, как в детстве.
По пути заскочила в хорошую кондитерскую за тортом. Теперь он аппетитной воздушной горкой возвышался на заднем сиденье автомобиля, перевязанный яркой лентой. Из колонок доносился глубокий голос джазовой дивы — осенью она находила в джазе особенную прелесть. Где-то внутри нарастало приятное волнение: сейчас они с братом увидятся и вспомнят былые времена. Ее немного смутило, что по телефону она говорила не с ним. Найти брата оказалось как-то слишком легко. Ну что ж, вряд ли он против ее приезда. Она попыталась прогнать непонятную тревогу.
Плотная городская застройка сменилась невнятным трухлявым пригородом. Дорога петляла туда и сюда, безразличный голос навигатора долгое время путеводил по дворам, пока они не миновали допотопного года чумные деревянные бараки и не остановились у рыжей пятиэтажки. Она огляделась. В детстве все было по-другому. В детстве всегда по-другому.
Пока доставала торт, наступила в грязь у бордюра, пришлось еще какое-то время потратить на приведение обуви в порядок. Темная неподвижная фигура следила из окна за процессом сапожной полироли. Когда она закончила, фигура колыхнулась и погрузилась во тьму квартиры. В подъезде в нос ударил резкий запах кошачьего амбре, и нежданная гостья непроизвольно брезгливо поморщилась. На каждой лестничной клетке бытовали банки, из которых, как поникшие цветы, свисали скрюченные окурки. Наконец рубеж четвертого этажа был преодолен.
Неприятный резкий звонок. Щелчок. Здравствуйте.
Дверь открыла жена брата. При виде вновь обретенной приветливой родственницы она напрягла все мускулы лица для создания гостеприимной улыбки. Уголки рта нервно дернулись. Она много суетилась, помогая гостье раздеться, приговаривая все, что полагается бормотать радушным хозяевам, и негромко покрикивала на любопытную гомонящую детвору. Жена брата была округлая женщина в годах. В окрашенных дешевой краской волосах предательски виднелись тонкие серебристые полоски. Она очень старалась изобразить расположение, и это желание пригибало ее к земле. Хозяйка согнулась и все суетилась: куда помягче посадить, какого чаю принести, подать ли тапочки.
От видавших виды тапочек гостья отказалась, хотя пол был холодный и местами нечистый. Это не ускользнуло от внимания неподвижно сидящего в кресле мужчины, которого близорукая гостья поначалу не заметила. Он смотрел телевизор, наблюдая за вошедшей в дом немного искоса, как бы нехотя. Она поздоровалась, широко улыбнувшись от радости и чуть подавшись вперед, готовая к семейным объятиям. Но он не встал и не пошел к ней навстречу, довольно холодно ответил на приветствие и продолжал равнодушно смотреть на экран, где показывали какое-то воскресное комедийное шоу. Зрители на экране гоготали, но он не улыбнулся ни разу.
Это немного остудило ее пыл, в старой квартире сразу стало неуютно и все показалось ей чужим, засаленным, неприятным. Она мягко попыталась завязать диалог, извиняясь за внезапное вторжение, рассказала о своих воспоминаниях. Брат молча слушал, но ничто не дрогнуло ни на его лице, ни в потаенной невидимой собеседнику глубине, когда она с ностальгией рассказывала о жарком вечере и банке с молоком.
Наконец с кухни вернулась хозяйка с мисками майонезных салатов и стала пенять мужу, что он не пододвинул к гостье старый журнальный столик на колесах. Брат неторопливо встал и направился к столику. В грузном взрослом, пожалуй, слишком взрослом человеке было трудно узнать того веселого мальчишку. Шуршащие домашние спортивные штаны с полоской на боку, просвечивающая от носки синтетическая футболка, обрюзгший живот, крупное красное лицо, каких она боялась в детстве, создавали отталкивающее впечатление.
За столом завязался какой-никакой светский разговор. Его жена все подкладывала еды, приносила и то, и другое, спрашивала о работе, с пониманием кивала. Чем больше гостья рассказывала про свой жизненный путь: университет, диссертация, интересная работа, преподавание, тем больше сходились морщинки на лбу у ее брата, тем легче он наливал себе стопку за стопкой какой-то подозрительной наливки.
Она хотела не смотреть, но ее взгляд все останавливался на его больших потрескавшихся руках, выдававших долгие годы тяжелого физического труда. Ногти на этих руках были небрежно искромсаны, под ними виднелась черная полоска грязи. Супруга брата как раз закончила рассказ об успехах своих троих детей и видно особо гордилась старшим. О том, что мальчик пошел в десятый класс вместо техникума, рассказывала почти с придыханием. Из другой комнаты появился угловатый высокий парень, смотревший исподлобья. Поздоровавшись, он покрылся красными пятнами.
Ей вдруг показалось, что этот мальчик больше похож на ребенка из ее воспоминаний о брате, нежели брат настоящий, выросший и угрюмый. Она приветливо расспросила его о школе и немного рассказала о своей работе. Старшеклассник скоро перестал жаться и с интересом спрашивал ее о темах лекций и преподавании.
Это произошло, когда она предложила мальчику приехать на день открытых дверей в их университет. Брат перебил ее и дрожащей рукой протянул рюмку с наливкой. С вызовом он предложил ей выпить. Все члены семьи молча и как-то тупо уставились на рюмку. Гостья тихо отказалась. В мутных глазах брата зажегся нехороший огонек. Он развел руками в приступе алкогольного благодушия, мол, обижаете, сударыня, выпивайте, раз предлагают. Она снова отказалась, но это лишь раззадорило его пыл, и каждое новое предложение выпить было все тверже и агрессивнее. Стало не по себе. Хозяйка дома, привыкшая к выходкам мужа, стыдилась и просила его перестать.
Брат тяжело перевел взгляд на жену и сказал: «Он никуда не поедет с ней». Сын насупился и смотрел в пол, хозяйка все называла супруга по имени, пытаясь утихомирить бурю. «Я университетов не кончал! И что я — не человек что ли?» — спрашивал брат неизвестно у кого. Гостья пыталась что-то сказать, но он перебил и в своем порывистом монологе все приговаривал: зачем приехала, покрасоваться приехала, как на тлю смотрит. Он бешено блуждал глазами по комнате, изо рта вырывались больные слова, взмах рукой перевернул рюмку, и едкая зловонная жидкость разлилась по клеенчатой скатерти.
Взяла сумку и ушла. Вслед разразилась нецензурная брань, провожать никто не стал. Она услышала упреки хозяйки в сторону буйного мужа, а когда, спешно одевшись, оглянулась — увидела потухший взгляд мальчика, наблюдавшего за ней. В голове пронеслось беззвучное «прости», хотя она не понимала, за что перед ним извиняется.
Погода испортилась. Накрапывал дождь, и осеннее небо прижалось к земле, будто прося немного тепла, спрятанного под листьями, и исходившего из них влажным паром. Бывают дни, когда происходящее кажется чем-то нереальным. Придумка отчаянного постмодерниста, исковеркавшего оригинальный сюжет жизни до неузнаваемости, до абсурда, словно ткань реальности прохудилась, и из-под нее проглядывает сонный полумрак со странными видениями, где ты один во враждебном месте и пытаешься добраться до дома.
Навигатор отправлял из одного двора в другой, и она никак не могла выехать из грязного, брошенного жизнью и прогрессом микрорайона. С ржавых турников капала вода, когда проезжала мимо очередного, похожего на десятки прочих безликого облезлого пятиэтажного дома, редкие прохожие провожали ее машину враждебными взглядами. Чувство запятнанности не оставляло и ощущалось почти физически, она хотела сейчас же принять душ, чтобы отмыться от кислого запаха квартиры брата и его слов, выбросить колготки, к которым налипли крошки, впивающиеся в кожу. Навигатор вдруг умолк. Она заблудилась. В легкой панике женщина остановила машину и опустила тяжелый горячий и пульсирующий лоб на холодные ладони. Что произошло?
Что произошло с детьми, когда дачный домик был покинут навсегда? На какой прием она рассчитывала в чужой семье, что ожидала увидеть: ожившие картинки из детства, бабушку с блинами, крынку молока, мальчика, который знал все ее детские секреты? Осознание собственной чуждости и покинутости сдавило прессом грудную клетку так, что трудно было дышать. Она выпрямилась и глубоко, но неровно вдохнула, чтобы прогнать внезапно обуявшую тяжесть. Конечно, сама виновата. Глупая была идея: найти брата. Нет у нее никакого брата…
Какое-то время она смотрела, как мелкие капли неприятного осеннего дождя разбиваются о лобовое стекло и холодными струйками стекают вниз. Ее внимание привлекла табличка дома, стоявшего неподалеку. Название улицы показалось ей знакомым, она проезжала здесь. Улица нашлась на карте навигатора, и вскоре удалось выехать на шоссе. Всю дорогу голову теснили тревожные мысли, вспоминались обрывки грубых фраз и провожавший ее потухший взгляд мальчика. Лишь дома она немного успокоилась, смыла горячим душем налипшую грязь и предложила себе, словно в детстве: «А давай, этого как будто бы не было».
Ее манера держаться была в меру приветливой, в меру строгой. В холле университета было шумно: группа за группой приезжали старшеклассники, которых встречали и вели на экскурсию. Она руководила. Мимо шла очередная группка, как вдруг кто-то подошел к ней. Профессор подняла голову, чтобы сказать дежурное приветствие. Оборвалась на полуслове — перед ней стоял брат, за спиной которого краснел неловкий старшеклассник.
— Здравствуйте. Пришли вот… — сказал брат, переминаясь с ноги на ногу в попытках остановить свой взгляд на собеседнице.
— Я… Хорошо, что пришли, это хорошо… Пойдем, как раз начинается экскурсия для группы, ты можешь присоединиться, — она ласково улыбнулась своему племяннику и отвела его в сторону, где собралась кучка старшеклассников.
Женщина обернулась. Брат, словно зверь, опасающийся преследования, неуверенно оглядывался по сторонам, втянув голову в плечи. То теребил рекламки на стенде, то хотел достать сигарету, но вдруг вспоминал, что находится в помещении. Она подошла к нему и, стараясь говорить как можно мягче, произнесла:
— Я правда рада, что вы решили приехать.
— Выпил я тогда, извиняюсь, не прав, — ответил брат, откашливаясь через слово, будто боясь сказать лишнее.
— Послушай, мне, наверное, действительно не стоило приезжать, хотя я не понимаю, чем могла обидеть. Но если обидела, я тоже прошу прощения, — ответила она и наконец их неловко блуждающие взгляды встретились. Она смотрела с сочувствием, сжав брови, он — стыдясь, исподлобья.
— Да глупо как-то получилось, — брат снова нащупал в кармане пачку сигарет, не в силах унять тревогу в руках. — Меня зло взяло. Ты рассказывала про бабку. А сама, сама потом не приехала ни разу ее навестить, — в этих словах она расслышала горький упрек того, другого маленького брата из детства. — Ты… Ты хоть помнишь ее?
— Да, — ответила она, и сердце глухо ухнуло. — Конечно, я помню. Ее и тебя, и нашего пса, я все помню. Но… Но я не помню, почему родители мне запретили к вам приезжать. Честно, я хотела приехать тогда, я просила их отпустить меня, — с надеждой взглянула на брата, но он молчал, угрюмо изучая узор на полу. — Что произошло? Они поссорились?
— Поссорились? — с усмешкой переспросил брат. — Да у наших родителей-то дружбы особой не было. Это ты в своем дворце жила, ничего не видела, а я все знал, я все видел, — брат пододвинулся чуть ближе, и его громкий шепот наполнился обидой и тоской. — Да они нас презирали всегда, кто мы для них были? Простые работяги, да никто, тьфу! Плюнуть и растереть. А тебя к бабке сдавали, потому что уезжали на свои симпозиумы.
— Но мне нравилось у вас, — ей очень хотелось изменить мнение брата, но он ее перебил.
— А потом… Ну выпили как-то. Ну с кем не бывает-то? Бабка и мать тогда дома были, когда твои заявились. Устроили концерт на всю деревню, мол, пьянчуги, да вас родительских прав лишить… И уехали… С тобой. Мать потом два дня плакала, — договорив, он отошел и наконец достал сигарету из пачки. Она молчала, растерявшись.
— Я тебя ждал тогда, — тихо сказал брат спустя какое-то время. — Каждое лето ждал, как дурак, — взглянул на нее, и в помутневших от тяжелой жизни и пьянства глазах брата она разглядела мальчишескую синь.
— Прости меня, Коля, — дрогнула она и сделала порывистый шаг, но обнять не смогла. Положила руку на плечо. — Прости меня. Я не знала ничего.
Он неловко отстранился.
— Да что теперь уж… Давно было, — какое-то время стояли в напряженном молчании, пока он не сказал. — Пойду я. Лёнька сам доедет. На метро. Пока.
— До свидания, — попрощалась потухшим голосом и добавила, когда он уже был в дверях. — Может, увидимся еще!
Брат обернулся и едва заметно кивнул. Она улыбнулась. Внутри было больно и тепло. Больно за то, что не приехала тогда. Тепло, что брат вернулся, и как ей показалось, простил.
Рассказ Ксюши Вежбицкой
Люблю тебя, брат
У нас с братом почти 12 лет разница. Я старше. Уже давно взрослые. В детстве всегда были не разлей вода.
И сложилось так, что став взрослым он уехал далеко в другой город. Списывались, созванивались, скайп, телефон. Но потом как-то видимо расстояние повлияло, занятость и заботы. Но стали мы общаться крайне редко, а потом даже секретничать совсем перестали. За 3-4 года порвалась ниточка, которая нас так долго связывала.
И вот мой день рождения. Сижу одна. Дома никого, я в разводе на тот момент, с кучей проблем, поделиться не с кем, хоть кричи. Села на пол, уставилась в одну точку. Туплю.
Тут звонок в дверь. Открываю, но знаю что никого не жду. На пороге мужчина с букетом роз:
— улица такая, дом такой, квартира такая?
— да.
— ваша фамилия такая, имя такое?
— да.
— вам просили передать.
И протягивает букет, коробку рафаэллок и открытку.
Я закрыла дверь, поставила цветы, и села читать открытку с поздравлениями:
— Сестрёнка, поздравляю тебя с днем рождения. (написал не лично, извини, сам не смог). Твой брат.
Как же я разрыдалась.
Тогда я поняла что всё по прежнему.
Морозилка мороженого
Мой старший брат из тех интровертов, которых можно показывать в палате мер и весов. Для общества он закрыт, угрюм, себе на уме. На работе его ценят и уважают за ум и трудолюбие. А мы знаем его как исключительно одаренного человека, который благодаря упорству достигает успеха во всем, за что берется, он выкладывается для своей семьи, обладает тонким юмором, уважает чужое мнение, дарит подарки со смыслом, и не жалеет ничего, если попросишь.
Но это сейчас, а когда случилась эта история, ему было 19 лет и он только что вышел из подросткового сложного периода с постоянными спорами и противостояниями. Мы учились в одном институте на разных курсах, жили отдельно от родителей, но с разными бюджетами и в это время он мог выпить ночью мой кефир или неделю уклоняться от мытья своих чашек, так что мы время от время разговаривали на повышенных тонах, но в целом держали баланс.
На втором курсе мое самочувствие ухудшилось и после обследования, меня положили в институт онкологии для срочной операции. Ситуация была неоднозначная, результаты УЗИ спорные, мнения хирургов разделились, так что после операции мы ждали результаты гистологии как на иголках. К счастью, все обошлось, спустя месяц меня выписали домой с напутствием: получать положительные эмоции, высыпаться (а не сидеть ночами над чертежами), полноценно питаться и почему-то есть побольше мороженого.
Много лет с тех пор прошло, он ни разу не сказал мне, что волновался тогда за меня, но после морозилки мороженого я никогда не сомневалась, что он меня любит.
Ну и конечно, мороженое мы ели все вместе.
Брат и сестра
Подслушано 007
Моя мама приняла решение родить меня в 47 лет. Она умерла при родах, я так ни разу её и не увидел, про отца вообще ничего не знаю. родственникам был ненужен, и только мой брат, которому на тот момент было 22, начал воспитывать абсолютно один.
Ему никто не помогал, он брался за любую работу, при этом не забывая о моём воспитании. Мы шили мне костюм на утренник из подручных средств, мы постоянно опаздывали в садик, а потом и в школу, мы вместе учились закатывать огурцы и помидоры на зиму, он никогда не оставлял меня одного. Если мне было страшно ночью, ложился рядом и крепко держал за руку.
Зимой, когда в нашем городе было невыносимо холодно, мы делали небольшой шалаш, брали туда варенье и горячий чай, и брат мне читал рождественские истории. В школе у меня были проблемы с классом и с учителями, брат всегда был на моей стороне. Когда он узнал, что меня обижает целая компания, разобрался с родителями этих детей так, что мне потом и слово боялись сказать. С учёбой всегда помогал, но за оценки никогда не ругал.
В 16 лет начал курить, боялся, что брат будет ругаться, но он лишь сказал, что это моя жизнь и моё решение. Мою первую пьянку встретил с пониманием, с утра приготовил завтрак и сказал, чтобы я отлежался дома. Я всегда знал, что с любой проблемой могу прийти к нему, и мы вместе всё решим. брат для меня и родители, и лучший друг, и тайный дневник.
Мне уже 19, брат всё также называет меня «мелкий», он недавно женился, а сегодня я узнал, что его жена ждёт ребёночка. И я стану замечательным дядей, ведь мой брат заменил мне всех.
Встал место потерял
Все мы любим наших младших сестричек и братиков. Любим, но иногда удержаться просто не возможно! А у вас было такое?
Мандаринки
Сантехник Иваныч сидел на своей захаращенной кухне в своей холостяцкой берлоге. Пил горькую. Компанию составляли ему только рыжие тараканы, вольготно себя чувствовавшие среди немытых тарелок.
Да-а, жизнь-то не сложилась. А ведь мечтал стать учителем физкультуры, чтобы до старости с пацанами в футбол гонять. Странная мечта — не летчиком, не моряком, а именно физкультурником. Мечтал жениться на однокласснице Олечке, красотке на всю школу, Оля будто и строила ему глазки, а после школы уехала в Тбилиси.
А он что? Спивается помаленьку, а че ж не спиться, если целыми днями в чужие унитазы заглядываешь да бачки сливные чинишь. И все ему: «Иваныч то, Иваныч се, поди туда, принеси то». Даже отчество его звучит в их речах неуважительно. Никто не знает, что он — Сергей Иванович Кротов. Никто не знает, что у него был брат-близнец Димка, который умер в семь лет от лейкемии. Он любил брата, хотя тот очень часто лежал в больницах и почти с ним не играл. Димка много мечтал — хотел вырасти и стать геологом. Хотел побывать на Северном полюсе, хотел…
Пьяные слезы потекли по щекам алкоголика: «Эх, Димка, это ж я виноват в твоей смерти, и все из-за этих чертовых мандаринов. Прости, брат…»
Сергея давно мучила нелепая и детская вина, гвоздем вонзавшаяся в сердце. Он вспомнил свое бедное детство. Бедное, потому что брат болел и мать занималась хворым сыном, почти не обращая внимание на здорового. Все время и все деньги уходили на Димку. Близился Новый год, и отец принес с работы два кулька подарочных конфет — ему и Димке. Конфеты были самые дешевые, леденцы, помадка, батончики, но среди конфет красовались две больших спелых мандаринки. Сергей обожал мандарины.
— Одну съешь сам, вторую оставь Димке, — сказал отец.
— Конечно, пап.
Сергей помнил, какой вкусной, ароматной и по-настоящему сладкой была его мандаринка. И абсолютно не заметил, как съел и вторую. Когда он понял, что натворил, стало стыдно. Кожура мандаринок полетела с балкона.
«Надо и виду не подать, что в подарках были мандарины», — подло подумал он.
Ему «повезло», о мандаринах никто и не вспомнил, потому что Димке снова стало хуже, и его вместе с матерью увезли на «скорой» в больницу. А потом Сергей помнил, как к ним понаехало много родственников — дедушки, бабушки, тетки, дядьки.
Бабушка Варя все говорила матери, что не место ребенку на похоронах, но мать оставила его возле себя, и он видел самого себя — исхудавшего и почти прозрачного в маленьком гробу. Видел и не верил.
А потом, уже после похорон, его как обухом по голове ударило: «Димка не умер бы, если бы я не украл его мандаринку».
Это была глупая мысль, но она засела в мозгу, превратив его в законченного хулигана и хама. Совесть грызла изнутри, он всем грубил, чтобы ее не слышать.
Отец через год ушел из семьи, оставив на его детские плечи весь груз в виде вечно истерящей матери. И пошла вся жизнь кувырком. Женские истерики, крики и слезы так ему надоели, что он решил семью не заводить. И вот теперь пьет с тараканами.
«Эх, братка, вернуть бы время назад».
Шатаясь и задыхаясь от излишнего выпитого, Сергей вышел на балкон. Город уже зажег огни, звезд видно не было. Сергей поднял глаза к небу и почти протрезвел. Почти на всю ширь ночного неба сверкал огненный циферблат часов. Сергей явственно видел цифры и две стрелки — маленькую и большую — часовую и минутную. Сергей глазел на чудо, а часы будто смотрели на него. Затем стрелки часов вдруг сдвинулись с места и пошли в обратном направлении. Сергей не мог оторвать от них взгляд, вместе с тем он чувствовал себя странно. Он будто уменьшался в размере, будто становился легче. Он взглянул на свои руки, куда подевались мозоли? И руки будто детские. Зажмурился, открыл глаза. Он стоял на балконе своей детской квартиры и слышал, как на кухне возится мать. Слышал ее голос.
— Ма-ам, — удивленно пискнул Сергей.
Из кухни вышла его молодая мать.
— Чего шумишь? Дима только уснул.
Недовольно повела бровью мать.
— Димка живой?! — едва не заорал он, но вовремя сдержал вопль. А тут повернулся ключ в замке, и в прихожую вошел отец с двумя пакетами новогодних конфет и мандаринок.
— Одну мандаринку съешь сам, вторую для Димки, — сказал отец.
Сергей наконец-то взял себя в руки и стал мыслить ясно. Он знал, что надо делать. Когда родители ушли смотреть телевизор, он вынул мандаринки из кулька. Запах был одуряющий, он сглотнул плотный комок слюны. Взял мандаринки, очистил от кожуры и отнес в Димкину комнату. Брат слабо зашевелился.
— Дим, просыпайся, соня, я принес тебе мандаринов из самой Африки или, может, из Грузии, не знаю.
Сергей отломил дольку и вложил в рот брату.
— Вкусно, Серый, ты тоже ешь.
— Не-а, я уже свои съел, их было четыре.
— Ну и что, ешь еще.
— Дим, ты чего, хочешь, чтобы я аллергию отхватил? Не хочу.
— Серый, а я не хочу завтра в больницу. Надоело уже.
— Ничего, вот подлечишься, Димка, и станешь геологом. Я читал, что на Урале есть целые подземные залежи самоцветов. Представляешь, сколько там всего!
Димка доел последнюю мандаринку.
— Как ты думаешь, Серега, я смогу найти какую-нибудь тайну в земле, если стану геологом?
— Конечно, сможешь, так же, как я буду тренировать свою футбольную команду.
Сергей обнял своего брата-близнеца и закрыл глаза, чтобы не заплакать.
Проснулся он от сильного толчка в плечо: «Ты чего дрыхнешь, шашлык же подгорит, олух!» Сергей открыл глаза. Перед ним стоял смеющийся бородач с его глазами и улыбкой.
— Д-димка?!
— Ну а кто же еще? Да прямо с Камчатки! Икры привез, и крабов, и целую друзу горного хрусталя.
Сергей оглянулся. Он сидел на лавке в уютной беседке. Дача зимой была такой же уютной. Из домика вышли женщины и две девочки — его дочери, жена Ольга, и невеста Дмитрия Катя. Все еще не веря в происходящее, Сергей вошел в дом и посмотрел в зеркало. Выглядел неплохо: подтянут, строен, моложав, как и полагается физруку. Барышни накрыли на стол. Дымилась уха, украшали стол шашлыки и бутерброды с икрой. Сели за стол, на стол Димка водрузил бутылку «беленькой».
— Э-э, нет, Дим, я не пью. Мне вообще было такой кошмар приснился, будто я алкаш запойный, торчу на кухне с тараканами. И будто я одинок, и тебя, Дима, нет. Будто ты умер в детстве.
— Серый, ты че?! Какое умер, ведь у меня замечательный брательник. Я болел, это да, а помнишь, как ты меня мандаринами кормил? Еще и врал мне, что мандаринок было четыре. Я все помню, Серый. Вот тогда-то я за жизнь зубами и ухватился. Вот тогда, брат, я и понял, что не могу просто сдаться. Да, кстати, хочешь посмотреть на мои геологические находки, у меня целый рюкзак.
— Хорошо, Дим, сейчас приду, только вдохну еще немного свежего воздуха.
Сергей Иванович Кротов поднял лицо к небу. Никакого циферблата в небе не было, но Сергей сказал куда-то в облака: «Спасибо за все, огромное спасибо…»