Что творится с медициной
Кто виноват в развале российского здравоохранения
Можно построить новые современные больницы, но где взять грамотных врачей
«Мама умерла от рака 07.12.2020. Только сейчас отошел от горя и могу что-либо писать об этом, рефлексируя.
Я с мамой прошел всю нашу медицину, начиная от терапевта райцентра и заканчивая реаниматологом столичной больницы им. Буянова (бывшая ЗИЛовская). Много что видел и могу сказать. Наша либеральная оппозиция освещает не так и не то.
Медицина развалена. Развалена при нынешней российской власти».
Фото: Алексей Меринов
Далее автор пытается анализировать причины того, почему смертность от онкологических заболеваний высокая, и критикует уже предметно пороки нашего здравоохранения.
Это письмо попалось мне в Фейсбуке, и я его тотчас же разместил в своей ленте.
Такие тексты называют вирусными, потому что они распространяются в социуме, как вирусная инфекция. Людей подобные тексты цепляют эмоционально, и они делятся с друзьями.
Однако я сохраняю критичность восприятия и поэтому задумался о том, что если верен тезис «здравоохранение развалили сейчас», то тогда должен быть верен тезис о том, что «раньше здравоохранение было на высоте».
Это когда наше здравоохранение «было на высоте»? В лихие девяностые, при Ельцине? Когда в больницу нужно было заезжать со своими шприцами и лекарствами? Или, может быть, наше здравоохранение было прекрасным в восьмидесятые, при Горбачеве, когда я работал врачом «скорой помощи»? В моем чемоданчике был набор из пятнадцати примитивнейших лекарств, а для того, чтобы сделать инъекцию, приходилось вскрывать несколько пакетов с многоразовыми стеклянными шприцами — в поисках хотя бы одной острой и некривой инъекционной иглы.
Поклонники СССР тут же кинутся истерить, что «это Горбачев все развалил», но и это неправда! Знакомство с отечественной медициной у меня началось задолго до того, как я стал врачом, потому что в детстве я часто болел. Прекрасно помню дикие очереди из разъяренных мамаш в детских поликлиниках, и малограмотных врачей, которых можно было без особого риска заменить фельдшерами или даже медсестрами, потому что назначения они штамповали по шаблону: в 90% случаев назначали антибиотики. Установить какой-то серьезный, сложный диагноз они в принципе не могли, что тоже было следствием шаблонного мышления, которое в медицине называют фельдшеризмом.
Ну а чего можно было ожидать от профессиональных троечников, которые в медицинский институт поступали только благодаря уродливостям и деформациям советской системы?
Чтобы было понятно, о чем я, напомню тем, кто забыл, выражение «областной разрез». Сразу даже и не поймешь, о чем речь. В СССР была огромная проблема со специалистами в глубинке: не хватало врачей, учителей, ветеринаров, библиотекарей и т.д. Мало кто хотел работать в глухой деревне или убогом райцентре, полгода таская сапоги, облепленные килограммами грязи.
Соответственно, советское коммунистическое государство придумало «областной разрез» — льготы при поступлении для абитуриентов из этой самой глубинки. Чем более убогим и депрессивным был регион, тем меньше баллов нужно было набрать при поступлении абитуриенту из этого региона. Подразумевалось, что получивший льготы после окончания вуза вернется в свой колхоз и будет там творить «чудеса медицины». На практике подобные «ломоносовы» старались избегать такой печальной участи, и всеми правдами и неправдами пытались остаться в большом городе — выйдя замуж или женившись. Народное творчество родило по этому поводу такой афоризм: «У вас прописка, а у нас — пиписка». Простите великодушно за такую скабрезность, но из песни слова не выкинешь.
Те, у кого с женитьбой на «городской» не сложилось, ехали по распределению в свою тмутаракань, но после трехлетней отработки старались сбежать.
Проблема была в том, что это и были пресловутые троечники, которые поступали если не по блату, то по льготам, и по уровню на врачей зачастую не тянули ну никак.
Кроме «областного разреза» были льготы для отслуживших в армии, для тех, кто имел стаж работы медсестрой, для «комсомольских активистов», идущих по «направлению ВЛКСМ». Подавляющее большинство звезд с неба не хватало, и если не имело блата, то пополняло огромную армию «профессиональных неудачников» советской медицины — врачей поликлиник. То есть то самое первичное звено, от которого так много зависит в здравоохранении. И я с работой этого самого первичного звена советской медицины знаком очень хорошо — и как врач, и как пациент. Бригада «скорой помощи», в которой я трудился, несмотря на норму три человека — врач, медсестра, санитар, — состояла из одного человека — меня, сначала фельдшера, потом, после окончания вуза — врача. Ну, я хотя бы всю жизнь был отличником и старался максимально применять полученные знания, а также найти новые, а большинство коллег действовало на «отвали». «Скорая помощь» больному на вызове в 80% случаев шаблонная — назначение инъекции «литической смеси» — папаверин, анальгин, димедрол. Ну если повышенное артериальное давление — могли добавить гипотензивный препарат — дибазол или магнезии сульфат. При любых затруднениях везли в больницу на госпитализацию, чтобы там такие же троечники разбирались в условиях стационара. Поэтому был постоянный вялотекущий конфликт между врачами «скорой» и врачами стационаров. У «скорой» была задача скинуть больного, у стационара — отфутболить. Стараясь унизить коллег, врачи стационаров называли «скоропомощников» извозчиками.
Кроме массы льготников в национальных республиках СССР была огромная армия «блатных» — во все престижные вузы в Узбекской, Казахской, Таджикской, Туркменской, Азербайджанской, Армянской, Грузинской ССР поступали по блату, за огромные взятки или по родственным связям. Если пытаться оценить, то льготники и блатные составляли примерно 80–90% всех студентов в национальных республиках. Разница была в том, что льготники заполняли самые малопривлекательные вакансии, а блатные всегда попадали на самые престижные и хлебные места. Лечили плохо и те и другие. При таких врачебных кадрах говорить о каком-то раннем выявлении онкологических заболеваний в СССР просто смешно. К этому нужно добавить технологическую отсталость Советского Союза. В области медицинской техники мы отставали от Запада примерно на четверть века. Компьютерные томографы, УЗИ, эндоскопы и прочие высокотехнологические диагностические приборы, как раз позволяющие выявить онкозаболевание на ранней стадии, появились в развитых капстранах на 25 лет раньше, чем в СССР.
Однако деградация системы здравоохранения — это деградация прежде всего ее работников. Врачи в России деградируют как профессионально, так и социально! Думаю, что читатели слышали о многочисленных случаях избиения врачей пациентами и их родственниками. Даже при всем вышеизложенном в отношении врачей негативе такое, конечно, недопустимо. Обесценивание статуса врача — это социальная катастрофа. Однако никто не защитит врачей, кроме них самих. Ну в самом деле — кто? Чиновники, которые сделали из здравоохранения кормушку? Или благодарные пациенты? Нет, только сами. Истина «спасение утопающих — дело рук самих утопающих» верна и по отношению к положению нынешних российских врачей.
Но для этого российским врачам нужно понять и выучить смысл слова «солидарность». Они о солидарности вообще не имеют никакого представления. Когда я об этом говорю или пишу коллегам, примерно треть соглашается, а остальные начинают биться в истерике, демонстрируя инфантилизм и эмоциональную незрелость требованиями «удалить и забранить».
Вот это и есть социальная деградация. Каждый сам за себя. Я могу не десятки и не сотни — тысячи примеров привести. Врачи в России неспособны объединиться для защиты своих прав и интересов, даже когда дело касается коллег, работающих с ними в одном учреждении. Поэтому условия труда врачей и отношение к ним пациентов не изменятся.
Однако корни этого явления, и, следовательно, вина не на Путине, Ельцине или Горбачеве, а на советских коммунистах, за 74 года отучивших советский народ от солидарности и коллективизма.
Для того чтобы здравоохранение соответствовало запросам общества, нужен общественный контроль. Это один из инструментов демократии. Но демократия возможна только там, где этот самый «демос» — народ — социально активен. А этого у нас в России нет, и в ближайшие годы не предвидится.
Как должен работать общественный контроль в медицине? И «снизу» — т.е. со стороны пациентов, и «сверху» — со стороны врачей и организаторов здравоохранения. Пациенты должны улучшать здравоохранение не избиением врачей, а письменными обращениями в соответствующие инстанции — департаменты здравоохранения, прокуратуру, Следственный комитет и другие властные структуры.
Врачебное сообщество, в свою очередь, должно научиться правильно реагировать на все эти претензии со стороны пациентов и коллегиально решать, что действительно зависит от врачей и можно улучшить, а что определяется организацией здравоохранения и от врачей на местах не зависит.
К сожалению, такой идиллии в ближайшее время ждать не приходится, потому что ни врачи, ни пациенты не способны к подобным действиям. Почему? Потому что и те и другие — жертвы «ГУЛАГа в головах», т.е. жертвы мышления, сформированного многолетним тоталитарным коммунистическим режимом. Люди называют разные причины деградации здравоохранения: плохое финансирование, оптимизацию (сокращение) коечного фонда, перегрузку врачей поликлиник отчетностью. Но главная причина не в этом, а в «корневом каталоге»: люди с «ГУЛАГом в головах» не способны создать ни сильную экономику, ни качественное образование, ни хорошее здравоохранение. Мышление нужно менять.
Российская система здравоохранения убита: что думают врачи об отечественной медицине
Из-за бюрократии страдают все: и пациенты, и сотрудники медучреждений.
Международный день медика отмечают в первый понедельник октября. В 2020 году праздник выпал на 5 число. Хотя доблестный труд врачей уважали всегда, за время пандемии ценность профессии только выросла. Положение служителей медицины это, однако, не улучшило.
Российские медики рассказали, с какими трудностями они сталкиваются и что считают основными проблемами системы здравоохранения в России.
Екатерина, врач петербургской районной больницы:
«Во-первых, отсутствует как таковая система здравоохранения. В советские времена была вертикаль, одна больница подчинялась другой, не было сомнений, кто чем занимается, каких пациентов принимает и куда определяет. Сегодня такого и близко нет, никто ни за что юридически не отвечает.
Во-вторых, никто из врачей не понимает, зачем в систему ОМС включили страховые компании. Их функция сводится к тому, чтобы заработать деньги: штрафуют больницы, забирают средства себе. Что хорошего они сделали? При ДМС врач хотя бы взаимодействует с контролирующей компанией в режиме реального времени: как лечат больного, какие анализы назначают… У нас же страховые работают постфактум. Что их проверки изменят для человека, которого уже выписали? Перераспределяют денежные потоки, и все.
В-третьих, нам постоянно по телевизору говорят, что и как врачи обязаны делать. Действует, например, приказ о плановом амбулаторном обследовании: если ждать каких-то процедур, то две недели или месяц максимум — в зависимости от сложности. Хотя даже эти сроки по современным меркам очень велики, скажу честно. Так вот, чиновники пообещали, но на деле это невозможно реализовать. Никого не волнует, что на местах нет ресурсов. Вот, значит, мы хорошие, всем приказали, а вы плохие, что не выполняете. А как это сделать?
Постоянно возникает ощущение нехватки всего: расходных материалов, персонала, даже элементарно новых зданий. Пациентов лечат в больницах, построенных в середине прошлого века. Там даже душ принять нормально нельзя. О каком лечении идет речь?»
Григорий Бобинов, врач скорой помощи Городской поликлиники № 52 Петербурга, активист профсоюза медработников «Действие»:
«Главная проблема здравоохранения — то, что чиновники перевели медицинскую помощь в статус услуги, превратив последнюю, по сути, в товар. Мы тем самым откинули себя на 150 лет назад. Нам досталась советская система в виде монополии, которую теперь решили раздробить: как заявляли Голикова и Скворцова, чтобы у всех предпринимателей был равный доступ на этот рынок.
Не секрет, что деньги спускают сверху через страховые компании, а на местах средства просто дербанятся. Сложились такие механизмы, которые позволяют это делать. Так, региональные чиновники назначают на должности главврачей своих людей, которые и выводят деньги туда, куда нужно. До медицинского персонала и так называемого потребителя услуг они не доходит.
Фабрики по созданию лекарств больше не в подчинении Минздрава. Производства скупили чиновники и их семьи. И сейчас нам приходится закупать у них препараты по баснословным ценам. Хотя их придумали еще более 50-70 лет назад, и стоят они фактически копейки.
Что нужно было сделать? Оставить монополию в системе здравоохранения. Даже зарабатывать не надо было бы, у нас отчисления и так идут с каждой зарплаты в Фонд медицинского страхования. На эти средства можно было бы построить фабрики по производству лекарств и оборудования, снизить себестоимость до копеек. Расскажу на примере. Электрокардиограф стоит до трех тысяч рублей, но закупается от ста тысяч. Мы теряем огромные деньги. Чиновники не знают, как работает рынок, как на самом деле работает капитализм. Страдают в итоге все, включая пациентов».
Валерия, ординатор медицинского университета:
Как молодые люди будут выбирать профессию медика, зная, что их ждут такие последствия? На собственном примере скажу, что когда я определялась со специальностью, то склонялась в большей степени не к тому, куда больше душа лежит, а где меньше вероятность, что сяду в тюрьму. Люди просто хотят нажиться на якобы врачебных ошибках. В правовом вопросе сейчас в России беспредел.
У нас есть клинические рекомендации, которые на деле являются обязательными. Например, поступает пациент с гипертоническим кризом, мы лечим его и должны выписать, если следовать протоколам. Но представьте, что это бабушка 75 лет. Мы понимаем, что у нее есть осложнения, возможно, какой-то онкопроцесс. По нормальной врачебной практике и чисто по-человечески, ей необходима целая серия анализов, чтобы выявить причину болезни. Но если мы все это проведем по стандартам лечения гипертонии, страховые компании нам не заплатят. Затраты возместят из бюджета больницы или, чаще всего, зарплаты врача.
К тому же медики загружены бюрократией. Из всего рабочего дня в отделении мы контактируем с пациентом час-полтора, все остальное время мы сидим за компьютером, занимаясь документацией. Почему бы не ввести должность медицинских регистраторов, чтобы хотя бы частично избавить нас от бумажной волокиты? А в регионах тем временем поликлиники настолько убиты в плане материального обеспечения: компьютеры тормозят, программы устаревшие…
С каждым годом все меньше желания продолжать работу в медицине. Состоявшиеся врачи уходят, потому что не выдерживают абсурдность этой системы».
Никита Строгов
О том, что российские учителя думают об отечественной системе образования, читайте в материале «Росбалта».
«Сверхсмертность» в России – не от COVID. Виновника сдала Счётная палата
Пора бить тревогу. Отчёт Счётной палаты о проверке систем обязательного медицинского страхования показывает, что системы в России, можно сказать, нет. Цены на медицинские услуги назначаются как придётся, контроля недостаточно. Впереди – всеобщая либерализация и рыночные торги по стоимости лечения?
Загадки русской смертности
Вот уже почти два года подряд все проблемы системы здравоохранения в России мы понимаем только через призму «самой странной пандемии в истории». «Мы» в данном случае – это в самом деле мы все – и народ, и власти, и государство, и общество. Количество заражённых и попавших в реанимацию, работа врачей и медсестёр в «красных зонах», наличие или отсутствие действенных лекарств против модной болезни… Других тем, связанных с медициной, как будто бы не осталось. И очень зря.
В ноябре 2021 года заместитель председателя правительства России Татьяна Голикова заявила, что не менее 91% «сверхсмертности» в России приходится на умерших от коронавируса. Общественное мнение, что называется, «проглотило» это изменение – на фоне введения драконовских ограничений для непривитых, подготовки и внесения в Государственную думу «закона о QR-кодах» не поверить в высказывание вице-премьера было трудно. А ведь о том, что все умершие «сверх плана» умерли именно от ковида, Голикова говорила не всегда. Ещё в феврале 2021 года она же утверждала, что на долю эпидемии приходится лишь от 30 до 50% «внеплановых» смертей – а остальные, следовательно, умерли от других болезней.
Как показал в своём недавнем исследовании академик Абел Аганбегян – прежде всего от болезней сердечно-сосудистой системы. Переориентация здравоохранения на борьбу всего с одной модной болезнью лишила всех остальных пациентов, с болезнями немодными, части внимания врачей и части коек в больницах.
Медицина в России худо-бедно научилась противостоять ковиду. Но перекос случился такой, что на многие другие болезни ресурсов не хватает. Понять, как и почему это происходит, помогает опубликованный на этой неделе доклад Счётной палаты.
Кому на Руси лечиться хорошо? Неужто ненцам?
Формулировки в этом докладе далеко не алармистские, однако человека, который более или менее разбирается в государственных финансах, они способны напугать. Система обязательного медицинского страхования (ОМС) в России функционирует недостаточно эффективно, в том числе из-за отсутствия ряда правил распределения средств и стандартов медпомощи.
Неурегулированность отдельных аспектов в части тарифной политики приводит к значительной дифференциации тарифов на идентичные медицинские услуги в субъектах Российской Федерации.
Фото: Pimen / shutterstock
За зубодробительной бюрократической формулировкой – очень простая и очень неприятная правда: одна и та же услуга системы здравоохранения, одна и та же медицинская манипуляция стоит по-разному в разных регионах России. И речь не о невидимой руке рынка, которая определяет цены, исходя из покупательной способности населения и востребованности услуг. Речь о страховой медицине, то есть о том, как в систему здравоохранения вливает деньги государство. Оно это делает неравномерно. Фонды ОМС в регионах устанавливают разные цены. Насколько разные? На порядки.
Приводится такой пример: размеры финансового обеспечения органа ОМС в расчёте на одно застрахованное лицо в Удмуртской Республике составляют 14 рублей, а в Ненецком автономном округе (НАО) – 916 рублей. И из этого, кстати, не следует, что медицина в Ненецком АО в 65 раз лучше, чем в Удмуртии. Из этого вообще ничего не следует, кроме того, что в системе ОМС в России сложилась, мягко говоря, странная организационно-финансовая ситуация.
Долги наши тяжкие
Как будто этого мало, «некоторые регионы России» (на самом деле – большинство из них) не учитывают в своей статистике сверхплановые объёмы медицинской помощи. Результат: эти самые объёмы оплачиваются с большим опозданием. К моменту публикации отчёта Счётной палаты не оплачено было «объёмов» на скромную сумму в 92 миллиарда рублей. Эти средства необходимы системе медицинского страхования дополнительно. Разумеется, из федерального бюджета.
Чтобы понимать масштаб бедствия: плановый дефицит бюджета Фонда ОМС в 2021 году должен был составлять всего 11,5 миллиарда рублей. То есть этот самый плановый дефицит к октябрю оказался превышен почти в 9 раз.
Это при том, что предусмотренные фондом средства на повышение зарплат врачей в 2021 году в сумме 18,3 миллиарда рублей в первом полугодии использованы лишь… на 2,7%!
Ещё раз, для памяти: не хватает денег в бюджете ОМС. Но запланированное повышение зарплат врачам – не состоялось.
При всём том, указывает Счётная палата,
Для многих заболеваний, входящих в базовую программу ОМС, до сих пор не разработаны стандарты медицинской помощи, на основе которых определяются объёмы медицинских услуг, учитываемые при расчёте тарифа.
На бюрократическом языке это звучит красиво: «слабое обоснование тарифов на медицинскую помощь; чрезмерная индивидуализация тарифов». По-русски это можно рассказать так: система не вполне понимает сама, за что именно и сколько государственных денег она должна платить. Больной поступает в больницу с карточкой обязательного страхования. С его точки зрения, врачи обследуют его и лечат бесплатно (вопрос о том, что происходит, когда очереди на обследование или на плановую операцию ждать слишком долго, оставим пока в стороне). Но это «бесплатно» означает, что больнице платит фонд ОМС. А ответа на вопрос «почему именно столько?» у страховой медицины в ряде случаев нет. И это сознательная позиция. Государственные деньги требуют учёта и контроля – но чем меньше стандартов, тем больше возможностей тратить средства как придётся.
В Минздраве, разумеется, сообщают, что ситуация вот-вот будет исправлена. Выпустили даже совместный со Счётной палатой пресс-релиз, в котором сказано:
«Подготовлены методические рекомендации по согласованию Федеральным фондом обязательного медицинского страхования нормативов расходов на обеспечение выполнения территориальными фондами обязательного медицинского страхования своих функций с целью выработки единого подхода формирования указанных нормативов».
То есть, в переводе на русский, обещают всё-таки подготовить бумаги, в которых будет точно сказано, сколько и за что в медицине надо платить. Возможно, даже быстро подготовить. Возможно, даже уже в 2022 году.
Что с того?
Когда-то давно в России очень хотели сделать медицину «как на Западе». Слава Богу, не вполне получилось – кое-что осталось от нормальной системы здравоохранения. Но вот эта финансовая неразбериха подозрительно что-то напоминает знатокам.
Там, если кто не знает, каждый раз, когда застрахованный попадает в больницу, происходит торг между его страховой медицинской компанией и госпиталем: сколько стоит его лечение. В результате этого торга выставленный в больнице счёт может «похудеть» в три раза. А может оказаться, что страховая платит не за всё, но лишь за немногое, а остальное платит из своего кармана сам больной.
Очень хочется сказать, что мы пока ещё далеки от такого положения дел и не должны к нему приблизиться. Особенно если недочёты, выявленные Счётной палатой, будут устранены. Но пока сказать так было бы проявлением излишнего оптимизма.
Врачи закончились. Здравоохранение рухнуло
Что происходит с нашей системой здравоохранения? Ничего хорошего. Мы, москвичи, этого почти не замечаем. А вот во всей остальной стране – не исключая, кстати, и ближайшего к нам Подмосковья – система практически рухнула. Такие дела.
Вы можете мне не верить. Я не специалист по здравоохранению. Я не медик. Я не инфекционист. Но я немного разбираюсь в организации систем управления, а также вот уже почти 20 лет как занимаюсь аналитикой. И то, что я вижу, позволяет мне сделать некоторые выводы. В частности, касающиеся того, что система здравоохранения в России находится на грани коллапса. И что коллапс этот – рукотворный.
Немного кейсов и размышлений
Типичная история: в рентген-кабинете работали два врача, четыре лаборанта и санитарка. У одного из докторов и двух лаборанток обнаружили COVID-19. Второго врача отправили на пенсию: медик старше 70 лет – в группе риска, его просто не допустили до работы. Всю работу выполняют две оставшиеся лаборантки.
У этой истории нет адреса. Так же, как нет подтверждения об увольнении из ГКЦБ-1 в Екатеринбурге то ли 80, то ли 40 врачей. Так же, как нет подтверждения об увольнении последних двух медиков из поликлиники в районе Чистые пруды в Кировской области (всего было восемь медиков, осталось два). Или вот, саратовская городская поликлиника № 10. Оттуда якобы уволились все врачи, а местный минздрав говорит, что там работает 15 врачей, и всё вроде бы в порядке.
Или вот вопиющий случай. Алтайский край. Ситуация в Бийске и Славгороде. Там работают инфекционисты, которые должны заниматься сортировкой ковидных больных. Однако по факту они лечат ковидных. Но платят им с доплатой лишь за работу с заразными пациентами, а доплат по ковиду они не видят (напомню, что врачам – 80 тыс., а медсёстрам – 25 тыс.). Соответственно, так работать они не хотят. И увольняются. Зато в Бийск приехали два врача из Москвы. Это помощник федерального министра здравоохранения Олеся Старжинская и заведующий кафедрой анестезиологии и реаниматологии Института усовершенствования врачей Национального медико-хирургического центра имени Пирогова Михаил Замятин. Они командированы в регион по обращению правительства края с целью оказания консультативно-методической помощи врачам. А правительство края принимает решение о развёртывании госпиталя в торговом центре «Геомаркет», а ещё 200 мест – в частном медцентре «Территория здоровья».
Это замечательно. Но есть одно но: всего в госпиталях края 5 264 места. А больных ковидом сейчас в регионе (всего больных, а не лежащих в больнице) – 1 000 человек. Плюс по 200 в день новых случаев. Я чего-то не понимаю или открытие нового госпиталя в не очень-то раскрутившемся «Геомаркете» – это несколько лишнее? При том, что на то же подведение кислорода придётся потратить 100 миллионов рублей?
Вы скажете, что всё это частности. И будете абсолютно правы.
Объективное о ситуации в регионе у нас есть пока только из Пензенской области. Итак, из заявления врио главы регионального минздрава Александра Никишина: «В связи с ситуацией по коронавирусу уволились 450 врачей. Также из обоймы выпали все сотрудники старше 65 лет, которым оформлены больничные в связи с особой опасностью инфекции для их возраста. Не минуют болезни и более молодых медиков: по данным на четверг, 15 октября, листы нетрудоспособности по состоянию здоровья оформили 52 участковых врача, что составляет около 20 % от общего количества сотрудников данного звена. Нагрузка на поликлиники в то же время существенно растёт. Если раньше за сутки участковые обходили в среднем до 1 тыс. пациентов, то теперь принимается более 2,5 тыс. вызовов».
Нечто похожее, но косвенно заявил губернатор Липецкой области Игорь Артамонов: с 19 октября в Липецкой области на две недели приостанавливается плановое оказание медицинской помощи населению. По словам губернатора, в настоящее время «не менее четверти медицинских специалистов находятся на больничных, не хватает порядка 50 человек».
А теперь важная фраза: «Снятые с плановой работы врачи будут работать добровольно. Губернатор выразил намерение финансировать из регионального бюджета их труд в том же размере, в каком оплачивается труд медиков, работающих с ковидными больными. В сложившейся ситуации Игорь Артамонов считает, что основной задачей является налаживание приёма и сортировки больных, которые массово жалуются на долгое ожидание помощи».
Важно тут не слово «добровольно», а – «в том же размере, что и труд медиков, работающих с ковидными».
Отвлечёмся на секунду от бедственного положения с врачами и поговорим об имеющихся проблемах, которые как раз и привели к этому бедственному положению.
Что происходило далее? Ковид официально признан опасной инфекцией. Значит, обычный медперсонал с ним работать не может. А работать с ним могут только те, кто по приказу главы больницы или скорой или поликлиники переведён на особые условия труда и с кем заключён договор об особых выплатах. Нет договора? Нет доплат. И, кстати, нет и права работать с ковидными. Но работать-то надо? И вот тут идут в дело обещания заплатить как за ковидных. Но обещания без договора не работают. В итоге многие врачи, которые из энтузиазма и в надежде на деньги горбатились в марте-июне, в сентябре-октябре ставят вопрос о том, что без соответствующих документов работать по ковидным они не собираются.
И это правильно. Ведь Минздрав ещё когда-то весной выпустил инструкцию, в соответствии с которой врач, который не имеет права лечить ковидных, в случае наличия подозрения на ковид у пациента должен направить пациента в специальное отделение, написать записку руководству и уйти на двухнедельный карантин!
Вы всё поняли? Любой врач может практически безболезненно уйти на карантин в любой момент. И даже более того, этот врач обязан уйти на карантин. Потому как если он не уйдёт, а заразит пациента (косвенными методами это тоже можно будет выяснить), его ждёт «уголовка».
Подведу итоги под сказанным только что. Чтобы иметь право работать с ковидными, надо иметь допуск и договор о доплатах. Чтобы не получить геморрой с «уголовкой», при каждом контакте с ковидным врач должен отписываться соответствующим заявлением и садиться на карантин.
Вторая беда заключается в том, что у нас до сих пор нет протокола, по которому объясняется, кого и как лечить. Да. Как ни странно, но так и есть. Кого класть в больницу, кого лечить дома, как лечить дома и так далее. Не разработан протокол. В Москве худо-бедно всё это реализуется, в том числе с помощью опять же худо-бедно работающей телемедицины. В провинции же – ад. Отсутствие этого самого протокола вкупе с проблемами врачебного сообщества, вкупе с проблемами получения доступа к лечению ковидных, возможно, и не стали бы грандиозной бедой.
Но на эту беду накладываются следующие факторы.
Фактор паники. Спасибо СМИ, спасибо главам регионов, спасибо Роспотребнадзору – у нас в стране, благодаря резкому росту тестирования, особенно бесплатного – вместо второй волны коронавируса присутствует первая волна всеобщей паники. И можно ли нас всех винить за эту панику? Да ничуть. Если вам с утра до вечера рассказывают, что ковид – это страшное смертельное заболевание, похлеще чёрной чумы, вы точно в это поверите. А видя увеличивающееся число заболевших, вы совсем не обязаны анализировать и сравнивать это с ростом числа тестов. Вы не аналитики. И даже не статистики. Вам это не нужно. Есть сообщения СМИ о том, что вчера заболели 14 тысяч, сегодня 17, а завтра будет 20. Есть панические указания Роспотребнадзора. Есть страшные ограничительные меры. Есть масочный режим, наконец. Всё вместе это создаёт не просто панику. Нет, это создаёт истерию. И этой истерии подвержен любой. Совершенно любой человек.
В результате любой чих приводит к тому, что человек бежит делать КТ. Любая простуда заканчивается вызовом врача, снятием ПЦР-теста и (спасибо никакущей точности ПЦР-диагностики) дальнейшему росту числа заболевших.
И тут в действие вступает спираль. Не Бруно, нет. Самораскручивающаяся спираль. Чем больше заболевших, тем сильнее паника. Чем сильнее паника, тем больше вызовов врачей и походов в поликлинику, сдач ПЦР-тестов, отсиживания в очередях на тестирование и на КТ среди, кстати, вполне себе болеющих людей. Шанс заболеть ковидом при таком подходе, даже если у вас просто сопли – после всех этих мыканий – вполне себе присутствует.
А куда деваться, если надо получить больничный? Без больничного твоё отсутствие на работе – прогул.
Всё. Спираль замкнулась.
Всё это об обычных соплях. А если у вас что посерьёзнее? Вы вызываете скорую и требуете везти вас на КТ, в больницу и спасать вам жизнь. И это нормально. Жить хочется всем. А вам из всех утюгов говорят, что ковид – это страшная болезнь вроде чёрной чумы. Да, я повторяюсь, но без этого никуда.
В итоге в больницу кладут человека с 20 и даже 15 % поражения лёгких. А иногда и без того кладут. Результат? Больницы переполнены.
В Омске машины скорой помощи привезли пациентов с коронавирусом к зданию регионального минздрава и включили сирены – таким образом врачи попытались обратить внимание властей на нехватку мест в местных больницах и отказы принимать тяжелобольных. Сообщается, что в одной из машин находилась 70-летняя пациентка с 81 % поражения лёгких. Медики возили её по городу более десяти часов, но ни в одной из больниц женщину не приняли, сославшись на нехватку мест.
Поражение 81 %! Это реанимация однозначно. Но мест нет. Потому что эти места заняты людьми в панике с 20 %. А то и так называемыми бессимптомниками.
Бессимптомники – вообще отдельная песня. Сколько их? В Москве, говорят, 65 %. И эти люди вроде бы лечатся дома. От чего лечатся, правда, непонятно, если они бессимптомники.
Трамп на днях заявил, что 99,9 % больных ковидом в США – это люди с лёгкой степенью болезни или вообще без симптомов. А истерию вокруг ковида раскручивают фейковые СМИ. У нас считают по-другому. Но 65 % – это тоже не с потолка взятая цифра ведь?
Вот данные Worldometer.info по ковиду на сегодня. Всего в мире в текущий момент инфицировано 10 млн 470 тыс. пациентов. Из них с лёгкими симптомами – 10 миллионов 391 тысяча. И только 79 тысяч человек находятся в тяжёлом или критическом состоянии. Меньше одного процента.
Отсутствие протокола заставляет коллапсировать систему здравоохранения при том, что в реальной госпитализации нуждаются отнюдь не все 358 тысяч, считающиеся сейчас заражёнными в России.
Я не могу сказать, как в России осуществляется госпитализация. Какие критерии для неё. Зато могу сказать точно, что ПЦР-тестирование галопирует. 6 октября общее число тестов было 48 миллионов. Сегодня – 58,2 млн. За 20 дней прирост по тестам составил более 20 %! За 20 дней проведена более чем пятая часть от общего числа тестов. За это время число заболевших выросло с 1 237 504 человек до 1 547 774. Рост вполне соизмерим с тестированием.
Сколько из них нуждались даже не в госпитализации, а в простом приходе врача? При, повторюсь, 65 % бессимптомников?
Нужно ли такое остервенелое тестирование? Нужно ли директивно загонять на тестирование компаниями и учреждениями? Вопрос риторический.
Но и это ещё не всё.
Вернёмся к интервью врио пензенского главы минздрава. Цитата может вас шокировать, но тем не менее: «Александр Никишин упомянул, что на данный момент в Пензенской области не зарегистрировано ни одного случая гриппа».
Что? Ни одного случая гриппа на Пензенскую область? Они там все болеть перестали?!
Но, может, это уникальные для Пензы события? Смотрим.
В понедельник, 26 октября 2020 года, в Ленинградской области нет ни одного случая лабораторного подтверждения гриппа.
Так может, и Ленинградская область уникальна?
Ещё одна цитата: в пресс-службе свердловского управления Роспотребнадзора отмечают, что ни одного случая гриппа в Свердловской области зафиксировано не было.
То есть грипп куда-то пропал. Затерялся на российских просторах. Интересно, куда именно? То ли гриппозники все боятся обращаться к врачу. То ли их всех скопом причислили к ковидным.
Что мы имеем на сегодняшний день?
Мы имеем ситуацию за шаг до катастрофы. Рукотворной катастрофы.
Пиковые значения заболеваемости гриппом и ОРВИ приходятся традиционно на март-апрель и на сентябрь-ноябрь. На фоне общей паники и проблем с достоверностью тестирования произошла перегрузка медицинской системы. Эта перегрузка осложняется объективными обстоятельствами неготовности провинциальных систем здравоохранения к работе в таком режиме. И врачи, кстати, не только не готовы работать, а иной раз просто не имеют права работать с ковидом.
Андрей Воробьёв, губернатор Московской области, обратился к врачам с предложением переезжать в регион на зарплату от 205 до 125 тысяч рублей. Неплохо, да? Заявив при этом, что «койки ничего не стоят без врачей».
Действительно, койки без врачей ничего не стоят. Но я могу точно сказать, что если вы заболели в том же Подмосковье – хоть в Подлипках, хоть в Крекшино – постарайтесь каким угодно способом заползти внутрь МКАД. Потому что только в Москве сегодня можно вызвать скорую, и она приедет не послезавтра. Только в Москве к вам придёт врач не на следующей неделе. В Москве, конечно, есть свои косяки, которых очень много. Но московская система здравоохранения с этим кризисом справляется и справится.
А вот остальные, повторюсь, находятся в шаге от коллапса.
Во многом это происходит из-за того, что в марте-мае врачи совершали подвиг. А с осени подвиг предложили считать рутиной. А вечно совершать подвиг, который становится рутиной, не согласится никакой даже самый былинный богатырь.
Какие могут быть выходы из ситуации?
Прямо сейчас, прямо завтра – ситуацию не исправить.
Но что-то же можно сделать?
Я не эксперт по медицине. Но мне видится, что без этих мер, и, возможно, других, более умных и более точных, которые вы сами можете предложить, уже через неделю система здравоохранения будет находиться в состоянии нокдауна из-за того, что она оказалась не готова к плановой работе на пике заболеваемости ОРВИ, усложнённой процедурными требованиями, выработанными в марте-апреле, – на том этапе, когда ковид считался куда более опасным, нежели проказа и чума.