что такое трансвисвистит ребенок

Мой ребёнок — трансгендер Отец московского трансгендера рассказал The Village о многолетних попытках принять тот факт, что его дочь — на самом деле сын

Трансгендеры — люди, чьё внутреннее ощущение пола не совпадает
с физическим. Согласно словарному определению, такие индивидуумы «идентифицируют себя с полом, противоположным приписанному»,
или «имеют идентичности, выходящие за рамки бинарной гендерной системы». Многие до сих пор путают трансгендеров с трансвеститами, называя одних другими и наоборот, и даже внутри ЛГБТ-комьюнити трансгендеры часто сталкиваются с непониманием и отчуждением. Человек, страдающий от такого внутреннего конфликта и не встречающий понимания в обществе, испытывает сильный стресс. Однако нелегко и близким трансгендера, чья жизнь тоже бесповоротно меняется. The Village поговорил с москвичом, который однажды узнал, что его дочь — это на самом деле сын, и расспросил его о процессе принятия, реакции родственников и друзей, отношении к операции по смене пола и внуках.

Два образа

Мне 53 года, живу в Москве. Я отец ребёнка-трансгендера. Впервые он заговорил с нами, родителями, о своей гендерной идентичности, когда ему было 14 лет. С тех пор прошло 12 лет. Сейчас мы с женой уже почти полностью смогли принять тот факт, что наш ребёнок — так называемый F to M (то есть female-to-male; мужчина, биологически принадлежащий к женскому полу. — Прим. ред.).
Но это, конечно, произошло далеко не сразу, даже несмотря на то, что у нас
в семье очень откровенные и доверительные отношения.

Сейчас ребёнку 26 лет, он взрослый и ответственный человек. Помню, с раннего возраста он увлекался ролевыми играми. Интересы крутились вокруг вселенной Толкиена: «Властелин колец», «Сильмариллион». А любимым персонажем был Арагорн. Мы с женой всегда принимали самое деятельное участие в его жизни. Даже помогали ему шить костюмы: жена у меня почти профессиональный художник и многое умеет делать руками. В общем, слова типа «косплей»
и разговоры о разных образах в нашей семье были не в новинку. И когда ребёнок впервые поделился с нами своим внутренним ощущением гендера, мы сперва решили, что это снова какая-то игра.

Сперва мы старались дистанцироваться от любых серьёзных разговоров
на эту тему. Но нужно отдать должное ребёнку, он провёл с нами большую работу. Каждый раз он начинал очередной диалог осторожно. Он говорил:
«Я периодически чувствую себя так, будто живу в двух разных образах.
Но в реальности это не всегда просто образ».

Нам казалось невозможным ругать или осуждать его. Другое дело —
сложно было понять, что это не просто каприз. Всё это время ребёнок очень деликатно всё объяснял, не входя при этом в конфронтацию и не устраивая скандалов. Благодаря этому последние пять лет мы воспринимаем ситуацию
как нормальную часть своей жизни. Может быть, этому способствовали стабильные отношения ребёнка и его партнёра. Да и во всех остальных
областях жизни — в учёбе и работе — у него всё нормально.

Нервозность и общее напряжение сохранялись в семье несколько лет. Но мысль
о том, что нужно прервать с ребёнком отношения из-за этого, даже не приходила нам в голову. Хотя путь был трудный. Даже с супругой мы не всегда могли откровенно об этом поговорить.

Мы всю жизнь растили дочку. И с трудом смогли принять
тот факт,
что теперь это сын

Внутренний конфликт

Нам потребовалась колоссальная внутренняя работа. Первым трудным этапом стало принятие того, что перед нами — другой человек. Нужно было время, чтобы осознать: то, что мы вместе пережили, связано с другой жизнью другой девочки. Это важная история, но она осталась в прошлом, в нашей памяти,
и теперь к нам отношения не имеет.

А мы ведь всю жизнь растили дочку. И с трудом смогли принять тот факт,
что теперь это сын. Но сыном его называть нам всё ещё сложно, даже в личном разговоре. Поэтому обычно мы говорим «ребёнок». Иногда жена случайно, в пылу эмоций, может обратиться к ребёнку в женском роде или назвать его «она».

Даже после того как мы всё узнали, мы долго продолжали наряжать ребёнка
в платья, а я ещё долго проявлял нечуткость. Не со зла и не нарочно, конечно. Например, когда у ребёнка был выпускной в школе, я купил ему праздничных платьев. Как ему было некомфортно! Но он смог обыграть ситуацию, чтобы
не травмировать ни нас, ни других родителей (одноклассники уже давно знали): на торжественной части он был в платье и накрашен, а весь оставшийся вечер — одет как мальчик.

В школе, кстати, у нас было по-разному. В средних
классах ребёнок сталкивался с жуткой травлей, буллингом. Не могу сказать, что это связано именно с его гендерной идентичностью, но травля была — даже не хочу вспоминать об этом. Потом мы уехали в Штаты, и там пару лет он ходил в американскую школу. Затем мы вернулись в Россию,
в свою школу, и ребёнок смог провести там только год — настолько всё тяжело сложилось. Поэтому пришлось перевестись в другую, где у ребёнка были замечательные отношения с одноклассниками. Ребята и учителя называли его мужским именем и воспринимали совершенно спокойно.

По сравнению со сменой пола всё остальное кажется нормой.
И главный барьер — взаимодействие
с людьми

С родственниками другая история. Год назад после тяжёлой онкологии
умерла мама моей супруги, с которой у всех у нас были самые тёплые близкие отношения. Ребёнок её очень любил и не хотел при жизни её травмировать.
Он нам сразу сказал, что не будет радикально менять внешность, пока бабушка жива. Я даже не могу себе представить, какой это ужасный внутренний конфликт: любить бабушку, но подсознательно ждать времени, когда ты сможешь освободиться.

Раньше ребёнок часто ходил в католическую церковь. Ходил и с друзьями,
и со своей подругой. Много разговаривал со святым отцом, надеясь, что в этой общине его примут таким, какой он есть. В Москве всего два подобных храма.
И довольно много трансгендеров, постоянно находящихся под давлением общества, ищут спасения и понимания именно в вере. Важно иметь возможность прийти в церковь, когда вы находитесь в затруднительном положении. Католическая церковь в России, очевидно, более восприимчива к людям,
чем РПЦ. Да и нынешний папа гораздо менее консервативен, чем предыдущий. Социальная обстановка внутри приходов тоже другая: у них молодёжный клуб есть, там играют на гитаре, и отношения между священником и паствой совершенно иные. Но, к сожалению, в храме его тоже не смогли полностью принять, и ребёнок тяжело это перенёс.

Пол в жизни и по паспорту

Вопрос о том, как и кем представляться новым людям, стоит перед трансгендерами довольно остро. Я спрашивал ребёнка об этом, и он говорил,
что старается никого не обманывать, насколько это возможно. Иногда собеседник сам из контекста всё понимает, иногда узнаёт со слов других людей. Но во многом степень откровенности зависит от человека, который перед тобой. Не будешь же всем встречным объяснять: «По паспорту я Ира, а по жизни — Вася». Ведь даже не каждый близкий готов воспринять такого личного свойства информацию.

Сперва не всегда можно понять, кто перед тобой: сейчас вокруг появилось много молодых людей с андрогинной внешностью. Но мы постоянно имеем дело с документами и общественными ограничениями. И часто трансгендеры остаются записаны теми, кем давно не являются. Зачем-то даже при регистрации на рейс ты должен указывать пол. Как вообще изменится твоё место в самолёте, если ты не женщина, а мужчина? Почему нет опции «иное»? Почему, даже будучи трансгендером, ты всё равно должен ходить строго в женский или строго в мужской туалет? Просто общество так решило.

Барьеры

Внутри трансгендера происходит постоянный жесточайший конфликт между желаемым гендером и тем, который дан ему природой. Смотришь в зеркало —
и постоянно живёшь в конфликте с самим собой. Из-за этого у нашего ребёнка развилась сильная дисфория — чувство психологического дискомфорта,
с которым сложно существовать. Он всегда был склонен к нервным срывам
и тяжёлым истеричным состояниям, а в последнее время они только обострились. Впрочем, последние четыре года он ответственно подходит
к этому: ходит к психотерапевту, принимает таблетки. Но чем дальше —
тем сложнее. Ведь он живёт в постоянном ожидании того, что всё вот-вот разрешится. Пусть годы ещё молодые, но они идут.

Когда в период полового созревания человек впервые сознаёт внутренний гендерный конфликт, ему кажется, что очень скоро всё образуется и сложится.
Но проходит время, и всё время находятся причины, которые не дают чему-то
в жизни устроиться. Речь идёт не только о медицинских показателях. В мире
в целом и в нашей стране в частности вопрос благополучия трансгендеров всё ещё стоит очень остро. Потому что для большинства людей, которые знают моего ребёнка, трансгендерность — это отклонение. По сравнению со сменой пола всё остальное кажется нормой. И главный барьер — взаимодействие с людьми, теми, кто окружал в прошлой жизни и кто окружает в нынешней.

Первое восприятие человека почему-то всегда происходит через пол.
Когда человек рождается, первым делом смотрят на цвет комбинезончика
и спрашивают, кто родился, мальчик или девочка. Не о том, хорошенький ли, здоров ли, не про цвет глаз или вес. А про его пол.

Терапия

Мы давно обсуждаем возможность операции по мастэктомии. Но ещё несколько лет назад нас буквально трясло при мысли об этом. Сейчас ребёнок не думает
о хирургическом вмешательстве с первичными половыми органами — для внешности основное значение имеют черты лица и грудь. На них же смотрят при смене документов, и здесь гормональной терапии и мастэктомии достаточно.

Гормональную терапию ребёнок уже начал. Гордо выпрямляется, говорит: «Смотри, у меня плечи шире стали». Ну окей, я только улыбаюсь в ответ.

Законодательно смена пола в нашей стране урегулирована очень плохо. Она вроде бы не запрещена, но получить разрешение не так просто. Многое зависит от региона. Например, Санкт-Петербург — город в этом смысле более развитый. Здесь были конкретный врач и его команда, которые работали с трансгендерами. Эти люди наблюдали пациента в течение года, убеждались, что он действительно психологически лицо другого пола. Хотя понятно, что с точки зрения операции
и гормонов процесс во многом обратимый, и многие, как мне рассказывал ребёнок, даже отыгрывают что-то назад.

Именно из-за этого врача и его команды ребёнок переехал
в Петербург. Но потом соратник Милонова (депутат петербургского Законодательного собрания Виталий Милонов. — Прим. ред.) устроил на этого врача травлю,
и вся команда была вынуждена прекратить работу
с трансгендерами, фактически бросив своих пациентов.
Это стало трагедией не только для нашего ребёнка,
но и для многих других трансгендеров. Более того,
мы так и не успели взять у этого врача справку о том,
что противопоказаний для гормональной терапии нет. Поэтому нам пришлось получать её платно, нелегально
и в спешке, за две недели. Теперь врачи боятся. Они идут
на свой личный риск, чтобы трансгендеры могли жить нормальной жизнью, а не были вынуждены из неё уходить.

Пока для меня
это непреодолимый барьер: открыто объявить своему окружению о том,
что мой ребёнок — трансгендер

Ситуация у нас в стране во многих смыслах пошла вразнос. Государство взяло курс на возврат к традиционным ценностям, что только усилило гомофобские враждебные настроения. До 2012 года мы жили без идеологии, а теперь получили в качестве опорной точки противопоставление неких выдуманных регрессивных ориентиров. Всё цепляется одно за другое. И мы, понятно, сейчас твердим ребёнку и его подруге, что надо уезжать. С одной стороны, ты уже страдаешь просто из-за психологического дискомфорта, а с другой — ты ещё должен постоянно бороться с общественным восприятием. Но здесь возникает очевидный вопрос: «Куда ехать, чем я там буду ценен? Здесь я что-то умею,
а там?»

Внуки

Нам, конечно, хотелось бы внуков. Не до паранойи, но тем не менее. В силу разных обстоятельств мы с женой сами не могли иметь так много детей,
как хотелось. Мы не зациклены на продолжении рода, но понятно,
что воспитывать новое поколение всякому в своё время хочется.

Сейчас мы гораздо меньше стали общаться с родственниками. Между собой
это никак не артикулируем, но в основном для того, чтобы избегать ненужных вопросов вроде «Ну, когда же там ваша уже выйдет замуж, когда детишки?».
Нам что, постоянно делать глупое лицо и так же глупо отвечать? Неприятно предавать таким образом своего ребёнка, чью жизнь и выбор мы приняли.

Пока для меня это непреодолимый барьер: открыто объявить своему окружению о том, что мой ребёнок — трансгендер. Кто-то из моих коллег понемногу что-то понял сам, но к полной публичности я не готов. Думаю, у жены то же самое.
Мы невольно сужаем круг общения. Понятно, что некоторые наши общие друзья ко всему отнеслись бы с пониманием, и всё же раскрывать такие вещи
ни я, ни супруга пока не готовы.

С ребёнком мы живём раздельно уже достаточно давно. Мои родители умерли,
и ребёнок поселился в их квартире вместе с подругой. Мы прекрасно общаемся — ходим в кафе и болтаем или просто сидим на лестничной клетке, курим
и разговоры разговариваем. Иногда гуляем в парке, но это реже. Ходим
на художественные выставки, иногда — в кино. Из старого любим «Форреста Гампа» и «Человека дождя». А так самое разное смотрим.

Источник

Дети-трансгендеры.

Трансгендерность — несовпадение гендерной идентичности человека с зарегистрированным при рождении полом. Некоторые трансгендерные люди идентифицируют себя с полом, противоположным зарегистрированному, другие имеют идентичности, выходящие за рамки бинарной гендерной системы.

Трансгендерность сама по себе не является болезнью или расстройством. В то же время некоторые трансгендерные люди испытывают в связи с несоответствием своего самоощущения и ожиданий окружающих сильный стресс, который может серьёзно сказываться на их здоровье и качестве жизни. Такой стресс называется гендерной дисфорией. Часто оптимальным решением этой проблемы является трансгендерный переход, который может включать медицинские процедуры по коррекции пола и смену документов. Во многих случаях тяжёлый стресс, который переживают трансгендерные люди, не связан непосредственно с их состоянием, а вызван дискриминацией и неприятием со стороны окружающих — трансфобией.

Трансфобия — враждебное отношение к трансгендерным и транссексуальным людям. Трансфобия может выражаться в форме насилия, дискриминации, ненависти, отвращения, агрессивного поведения по отношению к людям, которые не соответствуют существующим в обществе гендерным ожиданиям и нормам. Трансфобия включает в себя институциональные формы дискриминации, криминализации, патологизации и стигматизации и проявляется различными способами: от физического насилия, языка вражды, оскорблений и враждебного изображения в СМИ до форм угнетения и социального исключения. Одной из базовых и повсеместно распространённых форм проявления трансфобии также является игнорирование гендерной идентичности трансгендерных людей, в частности использование неправильного грамматического рода, местоимений, обращений и личных имён.

Еще в октябре 2018 года Шарлиз Терон, мать двоих приемных детей официально заявила:

— Я смотрю на своих двух прекрасных девочек, и меня переполняют страхи, такие же, как и у других мам. Я хочу, чтобы дети были в безопасности и могли выражать себя по полной. Когда я чувствую, что им что-то угрожает, то схожу с ума. Я убью за них. Однажды это интервью может пойти как улика в суде!

Шарлиз Терон рассказала, что решила растить своего сына Джексона как девочку. «Да, я тоже думала, что она мальчик, пока не посмотрела на нее в три года, а она сказала: «Я не мальчик!». Она добавила, что теперь у нее две дочери, а ее работа — «любить их и следить за тем, чтобы у них было все, что им нужно». По словам Терон, такому отношению она научилась благодаря своей матери. Она добавила, что ее дети родились такими, какие они есть, поэтому не родителям решать, кем им быть.

Терон часто критикуют за неправильное воспитание детей. Многие считают, что она зря разрешает сыну ходить в платьях. Актриса не обращает внимания на критику и позволяет Джексону одеваться так, как захочет.

Дочь Анджелины Джоли и Брэда Питта Шайло еще несколько лет назад решила, что хочет быть мальчиком, попросила называть ее Джоном и всерьез задумалась над тем, чтобы сменить пол. Родители необычное желание дочери уважают, а потому разрешают ей носить мальчишеские вещи и короткую стрижку.

У Меган Фокс и Брайана Остина Грина трое сыновей, старший из которых, шестилетний Ноа, любит носить девичьи платья. Мама и папа считают, что в его возрасте важно только одно — веселиться, а потому им все равно, в чем их ребенок выйдет на улицу и как к этому отнесутся окружающие.

Пинк воспитывает семилетнюю дочь Уиллоу гендерно-нейтральной, заявляя, что она сама должна выбрать, кем ей быть — мальчиком или девочкой. А потому на желание малышки жениться на африканской женщине Пинк отвечает просто: «Окей».

Однако бывают случаи когда ребенок примеряет на себя другую социальную роль. Сын Гвен Стефани Кингстон несколько лет назад просто обожал носить милые платьица, красил волосы, делал маникюр, педикюр и даже подкрашивал глаза. Певица к такому самовыражению сына относилась спокойно и даже заявляла, что иметь сына-гея — благословение.
— говорила она.
Несмотря на это, сейчас Кингстон отдает предпочтение мужской одежде и даже встречается с девочкой.

В среде психиатрии трансгендерность, равно как и гомосексуализм, не принято считать болезнью или расстройством. Отмечающаяся в последние годы «активизация» трансгендеров, на самом деле связана, с ростом лояльности населения планеты к людям с несовпадением гендерной идентичности. Люди, испытывающие несоответствие между свои полом и его внутренним ощущением, существовали во все времена. Упоминания о трансгендерах встречаются еще в древнеегипетских исторических источниках, датируемых 15-м веком до нашей эры. Не стоит делать вид, что трансгендерных людей не существует. Они существуют и живут среди нас. Их немного, но они есть. И несмотря на то, что трансгендерные люди отличаются от большинства, это не значит, что у них меньше прав. Их право – чувствовать себя тем, кем они себя считают, быть тем, кто они есть, и оформлять свою внешность так, как им это важно.

Источник

Это не фантазия: Как понять, что ваш ребенок — трансгендер

Комментирует психолог Мария Фабричева

Во время подготовки одного материала о трансгендерных детях, мы обратили внимание на то, что родители 3-5-летних детей «спешат» принять их иную гендерную идентичность. И мы задались вопросом, а нормальной ли является такая реакция? Или родители хотят побыстрее смириться с новым гендером ребенка и забыть момент каминг-аута, как страшный сон? Иные же родители, напротив, начинают паниковать и «лечить» таких детей, искренне веря в то, что у тех раздвоение личности либо они просто «заигрались». Развеять мифы о трансгендерности и ответить на наши вопросы мы попросили психолога, семейного консультанта-медиатора Марию Фабричеву.

Мария, в каком возрасте ребенок уже может осознавать свою гендерную идентичность?

Если следовать теории стандартного анализа, в современном мире трансгендерность не считается расстройством личности. Трансгендерность не является маркером «хороший»/«плохой». Важно понимать, что это нормальные, хорошие люди с вот такой особенностью. Трансгендерность не говорит о том, что человек плохой, извращенный или невоспитанный. Это не так.

Касательно возраста, ребенок уже в три года находится на стадии идентичности и силы. В английском языке употребляют термин «power» — сила, власть. То есть у ребенка появляется потребность в исследовании социума, осознании своей силы, получения навыков общения, социальной адаптации и своей гендерной идентичности. Поэтому, если ребенок в три года заявляет о том, что он мальчик или девочка, то такое поведение вполне соответствует данной стадии его развития. Так что трансгендерность может проявиться именно в этом возрасте.

Как понять, что это не фантазии ребенка?

Понять, фантазия это или нет, в этом возрасте родителям достаточно сложно. У родителей происходит культурный шок: «Моя дочка не хочет быть девочкой, мой сын не хочет быть мальчиком, значит, я плохой родитель» или «Давайте ребенка лечить». Здесь нужно сказать «стоп» и дать родителям время. Лечить тут нечего, потому что, как я говорила в начале, трансгендерность – это не расстройство личности. Поэтому насильно лечить все равно не получится, а получится только нанесение ребенку травмы, ведь его не принимают таким, какой он есть, а пытаются исправить и сделать удобным. Точно такое же отношение и к подросткам, которые заявляют о своей гомосексуальности. Гомосексуальность тоже, слава богу, уже не лечат, однако все равно родители предпринимают попытки изменить ребенка, но не ему во благо, а во благо социальным нормам.

В таких ситуациях я рекомендую родителям вести себя спокойно. Если ребенок, который биологически принадлежит к мужскому гендеру, заявляет, что он — девочка, не стоит бросаться его наряжать в платья. Нужно наблюдать за тем, как он будет развиваться. И если это была фантазия, если ребенок примерял на себя другую социальную роль, например, ему нравится наблюдать за тем, как мама наносит макияж, и он решил тоже попробовать это сделать, но в разговоре он принял информацию, что макияж — это для девочек, а не для мальчиков, и перестал подражать маме, а начал подражать папе, значит, перед нами не трансгендерный ребенок. Если же у ребенка все больше и больше проявляется подобных интересов, то нужно наблюдать. Однако самостоятельно определиться в данной ситуации все равно сложно. Просто выдыхайте и обращайтесь к здоровым психотерапевтам, которые готовы заниматься данной проблематикой и готовы помочь адаптироваться ребенку.

Свежие новости

До подросткового возраста крайне сложно что-то менять или корректировать. Здесь может быть только принятие ребенка и наблюдение за ним. И важно соответствовать социальным правилам, чтобы не навредить ребенку. И вообще, любые диагнозы, касающиеся расстройства личности, не ставятся детям до подросткового возраста. А вот уже в подростковом возрасте, 13–15 лет, ребенок повторно проходит стадию идентичности и силы, гендерной ассоциации, а также у него начинают активно развиваться вторичные половые признаки.

Воспитание нужно направить не на то, чтобы вырастить не трансгендера, а здорового по ценностям человека, который будет чувствовать себя комфортно, имея такую особенность. Не стоит делать из этого трагедию, а стоит дать возможность ребенку проявиться полностью.

Также важно помнить, что все это – элементы развития. Дети играют в игры, примеряя на себя разные роли. И очень важно и родителям не нафантазировать больше, чем есть на самом деле. Что я имею в виду? На стадии идентичности и силы трехлетний ребенок может заявить, что он не мальчик, а девочка, или не девочка, а мальчик, но это не может быть 100-процентной гарантией того, что перед нами трансгендер.

— Читайте также: Мой внук — трансгендер

Хорошо, возможно ли, что если девочку коротко постригли, то она станет воспринимать себя как мальчика? Или мальчик любит носить юбки-пачки и мама разрешает ему это делать публично. Могут ли такие перемены внешности или поощрение поведения как-то повлиять на ребенка в дальнейшем?

Стрижки точно не влияют. Ребенок до трех лет свое «я» от матери не отделяет, он находится в здоровом симбиозе с ней. Он связан с матерью, поэтому все, что происходит с ней, происходит и с ребенком. Симбиоз начинается с утробного развития и продолжается в течение первого года жизни. Дальше ребенок проходит первую сепарацию от матери, когда делает первые шаги. В этот период его «я» — это целый мир, у него еще нет самоидентичности. Самоидентичность приходит в 2,5 – 3 года, как раз когда ребенок, смотря на себя в зеркало, говорит о себе не в третьем лице, а в первом: «Это я». В три года ребенок начинает изучать свое тело, задавать различные вопросы, находясь в поиске гендерной разницы.

И, возвращаясь к вашим примерам, если девочке сказать: «Тане сделали новую стрижку», то она будет понимать что ей, Тане, поменяли прическу. Если же девочке сказать в определенной тональности: «Ты похожа на мальчика», и ребенок уловит эту тональность, то может решить, что родителям больше нравится, когда она похожа на мальчика. В таком случае большая вероятность, что дочка захочет радовать родителей таким внешним видом. Это не природная трансгендерность, а сценарный выбор. И это разные вещи.

Бывают такие ситуации, когда будущая мама мечтает, например, о дочери, но, сделав УЗИ на втором триместре, когда биологический пол ребенка четко понятен, узнает, что у нее будет сын и очень сильно при этом расстраивается и словно отвергает этот факт. Такая ситуация также может повлиять на самовосприятие ребенка, когда, находясь в утробе, он чувствует, что в таком гендере его не примут. И я говорю вполне серьезно. Перинатальный период – один из самых важных в плане принятия. И тогда могут случаться такие истории, когда ребенок к трем годам радостно заявляет, что он не девочка, а мальчик или наоборот. Или бывает, что папа хотел сына, а появилась дочь. Но дело в том, что маленький ребенок не вербально общается с родителями, он считывает весь эмоциональный фон. И если на социальном уровне родители улыбаются и говорят, что рады любому ребенку, а на психологическом и эмоциональном считают совершенно иначе, это влияет на ребенка, даже если он еще находится внутри утробы. И он уже может принимать так называемые протокольные решения. Протокол сценарный глубоко в теле прописан, он не вербальный. Это когда тело, приняв решение, начинает играть в игры. Отсюда и появляется ощущение «я не в своем теле».

А если ребенок одного пола проводит много времени с детьми противоположного пола, может ли это каким-то образом повлиять на его самоидентификацию?

Подражать ребенок может, это нормально. Потому что в подражании ребенок развивается и находит себя. Подражание и трансгендерность – это две большие разницы. Я за то, чтобы детям объясняли разницу, и гендерную в том числе. Например, когда мой сын заинтересовался пузырьком с лаком для ногтей, я объяснила ему, что в нашем обществе не принято, чтобы мальчики красили ногти. И если ребенок чем-то интересуется, исследуя этот мир, он просит от родителей нормальных внятных объяснений, как устроен мир и чем мужчина отличается от женщины, будь то тело, проявление эмоций, гардероб, уход за собой.

Если мальчик или девочка сопротивляется, не хочет носить определенный тип одежды, и все это очень эмоционально окрашено, вплоть до истерик, тогда здесь нужно тоже вести себя спокойно и обратиться за помощью к специалисту. Потому что такие проявления могут свидетельствовать не столь о трансгендерности, сколько о том, что что-то еще не так, вплоть до того, что ребенку просто неприятно, когда определенный материал касается тела. Все эти нюансы требуют исследования и прояснений, особенно в таких тонких вопросах, как гендер, сексуальная ориентация.

— Читайте также: Небинарные люди: Опыт в студенческом кампусе

Как выбрать специалиста, чтобы он не нанес еще большую травму?

Во-первых, нужно себе честно ответить на вопрос, что со мной происходит, когда я вижу, что с моим ребенком что-то не так? Я нервничаю? Я боюсь? Чего я боюсь? Того, что у меня будет особый ребенок и ему потом будет сложно адаптироваться, и я хочу узнать, как решить эту проблему? Или я боюсь того, что все об этом узнают и скажут, кого же ты родила, какая ты плохая? Все это нормальные процессы, потому что мы живые люди, у нас есть свои страхи, комплексы, мировосприятие.

Во-вторых, надо прояснить с собой, каково ваше личное отношение к ЛГБТ-сообществу. Что вы вообще знаете об этих людях? И это ваше мнение, или мнение постсоветского общества, когда людей сажали в тюрьмы? Вспоминайте о том, что сейчас 21 век, информация доступна, и прежде чем делать выводы, важно получить нормальные знания.

В-третьих, когда вы поняли, что это не расстройство, важно принять и понять, что если у вас такой ребенок, то это вообще не имеет никакого отношения к вам как к личности. Если у вас особенный ребенок, вы остаетесь хорошим человеком и хорошим родителем. Нужно разделить эти плоскости. Если вам это портит жизнь, то нужно разобраться, почему. На самом деле, никак не мешает. Это два параллельных процесса.

В-четвертых, важно понять, что с этим делать. Родители любят детей безусловно. А безусловно любить – это принимать человека таким, какой он есть, и не пытаться менять его под себя.

Теперь о поиске специалиста. Задача психотерапевта не в том, чтобы перевоспитать кого-то, а в том, чтобы помочь человеку принять свои особенности и адаптироваться. Важно найти специалиста, который не выносит оценочных суждений, а который начнет прояснять, чего хотите вы. Он будет прояснять с ребенком, почему он ведет себя так, чтобы выяснить истинную причину. Потому что это может быть действительная трансгендерность, а может быть подражание кому-то, дань моде и т.д. Сейчас очень много харизматичных артистов-трансгендеров, и дети, глядя на них, могут зажечься и начать подражать, но при этом не быть трансгендерами. Просто им может нравиться определенный персонаж и они могут хотеть быть такими же. Задача психолога, выяснить, чего на самом деле хочет ребенок: быть публичным, иметь много подписчиков в Instagram? Это и есть момент исследования, что происходит с этим маленьким человеком, который сейчас развивается и ищет себя во всех плоскостях жизни – физиологической, психологической, гендерной. Таким образом ребенок примыкает к определенной субкультуре, и когда ты начинаешь работать с ним, то понимаешь, что за внешними проявлениями стоят качества – сила, смелость, честность.

Есть еще и другой момент – мы все нуждаемся во внимании. Когда ребенок, находясь в своем гендере, незаметен для своей семьи, ему не хватает заботы и внимания. Но если мальчик надевает платье или девочка подражает мальчикам, то тогда дети получают море внимания.

Сталкивались ли вы в своей практике с трансгендерными детьми?

С детьми я не работала, но работала с людьми c гомосексуальной ориентацией и со взрослыми трансгендерами. Они не приходят с запросами о том, что хотят обратно поменять свою ориентацию, нет. У них запросы о том, как наладить межличностные отношения, как открыться родителям и т.д. С подростками я сейчас не работаю, потому что я сталкивалась с такой проблемой, когда ребенка приводят на так называемую «коррекцию», при этом родители убеждены, что лично у них проблем нет. Да, ребенок получает коррекцию, поддержку, но когда возвращается в семью, все начинается заново. Возникает очень много конфликтных ситуаций, когда родитель недоволен работой психолога, ведь он приводит ребенка для того, чтобы психолог сделал его удобным для родителя, а вместо этого психолог начинает работать с тем, что удобно для ребенка. Я за то, чтобы работать со всей семьей.

Когда родители спешат принять иную самоидентификацию ребенка в его раннем возрасте, можно ли это расценивать, как акт эгоизма с их стороны? Мол, мы побыстрее смиримся с тем, что он другого гендера и избежим психологической травмы в будущем, ведь проще принять ситуацию, когда ребенок совсем маленький, нежели уже взрослый.

Да, это может быть так. Помните, в начале я говорила, что тут важна здоровая норма? У нас в обществе популярна игра «либо все, либо ничего». Когда родители бросаются искать специалистов и лечить, либо принимают полностью пассивную позицию, вплоть до поддержания нестандартного поведения, когда сыну разрешают носить платья, например. Пассивная ситуация не совсем хороша. Равно как и паника сверх меры. Ни та, ни другая ситуация не являются здоровой. Здоровая взрослая позиция – это золотая середина, — выяснить, что вас беспокоит, и сделать так, чтобы хорошо было и вам, и ребенку. Выяснить, действительно ли он трансгендер и как ему помочь адаптироваться, или ему не хватает вашего внимания и он нашел способ, чтобы его получить. Во втором случае вопрос коррекции решается намного проще, — если качественно уделять ему внимание, то его поведение начнет соответствовать его полу. Если же говорить о первом случае, то здесь задача сложнее, ведь в дальнейшем ребенка ждет гормонотерапия, возможно, операция по смене пола, ему нужно закончить школу, получить высшее образование, найти работу, найти себя, иметь финансовую опору, чтобы иметь возможность жить в комфорте с собой, и при этом не быть отягощенным своей особенностью.

Стоит ли обращаться за помощью к ЛГБТ-сообществу?

Для того, чтобы понять, что происходит с ребенком, можно обратиться, но и там важно найти понимающих людей. Они помогут и найти психолога, и прояснить многие вопросы. Поэтому родителям следует снять корону и обратиться за помощью, например, к известным трансгендерным людям. Поверьте, перетягивать вашего ребенка на свою сторону эти люди не будут, потому что они никому не пожелают пройти тот путь, который преодолели. Наоборот, эти люди поддержат, дадут информацию, объяснят, что с ним происходило, когда ему было 3 года, 6 лет, 12 и 28, потому что они в ядре этой проблемы, и как никто знают, что ждет этого ребенка.

Подготовили: Таня Касьян, Ира Керст

Источник