что такое сверх сверхзадача
Что такое сверх сверхзадача
Для того чтобы понять идею пьесы и сверхзадачу автора в самом глубоком, самом сокровенном их содержании, недостаточно изучить только данную пьесу. Сверхзадача пьесы выясняется в свете мировоззрения автора в целом, в свете той общей сверхзадачи, которая характеризует весь творческий путь писателя, сообщает его творчеству внутреннюю цельность и единство.
Если идейную направленность, питающую собой данное произведение, мы назвали сверхзадачей, то идейную устремленность, лежащую в основе всего творческого пути писателя, можно назвать сверх-сверхзадачей. Следовательно, сверх-сверхзадача — это сгусток, квинтэссенция всего, что составляет и мировоззрение, и творчество писателя. В свете сверх-сверхзадачи нетрудно углубить, уточнить, а если нужно, то и исправить найденную нами формулировку сверхзадачи данной пьесы. Ведь сверхзадача пьесы — это частный случай проявления сверхсверхзадачи писателя.
Выясняя место и значение данной пьесы в контексте всего творчества писателя, режиссер глубже входит в его духовный мир, в ту лабораторию, где родилось и созревало данное произведение. А это в свою очередь дает возможность режиссеру приобрести то бесценное качество, которое можно назвать чувством автора или чувством пьесы. Это чувство появится только тогда, когда плоды изучения, анализа и размышлений, объединившись между собой, превратятся в целостный факт эмоциональной жизни режиссера, в глубокое и неделимое творческое переживание. Под его воздействием и будет постепенно созревать творческий замысел будущего спектакля.
Чтобы лучше понять, что такое сверх-сверхзадача писателя, обратимся к творчеству выдающихся представителей русской и советской литературы.
Изучая творчество Льва Толстого, нетрудно установить, что его сверх-сверхзадача носила ярко выраженный этический характер и заключалась в страстной мечте об осуществлении идеала нравственно совершенного человека.
Сверх-сверхзадача творчества А. П. Чехова носила скорее эстетический характер и заключалась в мечте о внутренней и внешней красоте человеческой личности и человеческих взаимоотношений и, соответственно этому, включала в себя также глубокое отвращение ко всему, что душит, губит, убивает красоту, — ко всем видам пошлости и духовного мещанства. «В человеке должно быть все прекрасно, — говорит Чехов устами одного из своих персонажей, — и лицо, и одежда, и душа, и мысли».
Если в свете этой сверх-сверхзадачи мы рассмотрим ту сверхзадачу, которую установили применительно к «Чайке» (стремление к большой, всеобъемлющей цели), то эта сверхзадача покажется нам еще более глубокой и содержательной. Мы поймем, что только большая цель, давая смысл жизни и творчеству человека, может вырвать его из плена пошлого мещанского существования и сделать его жизнь по-настоящему красивой.
Животворящим источником, который питал собой творчество М. Горького, была мечта об освобождении человеческой личности от всех форм физического и духовного рабства, о ее духовном богатстве, о смелом полете, о дерзании. Горький хотел, чтобы само слово «человек» звучало гордо, и путь к этому видел в революции. Сверх-сверхзадача его творчества носила социально-поэтический характер. Сверхзадача его пьесы «Егор Булычов и другие» и сверх-сверхзадача всего творчества Горького полностью совпадают.
Творчество А. Н. Островского, в своей основе глубоко национальное, питаясь соками народной жизни и народного искусства, вырастало из горячего стремления увидеть родной народ свободным от насилия и бесправия, от невежества и самодурства. Сверх-сверхзадача Островского носила социально-этический характер и имела глубокие национальные корни. Гуманистическая сверхзадача его пьесы «Правда хорошо, а счастье лучше», в которой выразилось глубокое сочувствие автора к честному, простому и благородному «маленькому человеку», целиком вытекает из сверх-сверхзадачи всего творчества великого драматурга.
Ф. М. Достоевский страстно хотел поверить в Бога, который очистил бы душу человека от пороков, смирил бы его гордыню, победил дьявола в человеческой душе и таким образом создал бы общество, объединенное великой любовью людей друг к другу. Сверх-сверхзадача творчества Достоевского носила религиозно-этический характер со значительной долей социальной утопии.
Сверхзадач, сверх-сверхзадача
Nbsp; АНО ВО «РОССИЙСКИЙ НОВЫЙ УНИВЕРСИТЕТ» Факультет психологии и педагогики РЕФЕРАТ по дисциплине РЕЖИССУРА СОВРЕМЕННОГО УРОКА на тему: «Понятие о педагогической сверхзадаче, сверх-сверхзадаче. Система К.С. Станиславского, её значение для педагогической деятельности и творчества» (экзаменационный билет № 38) выполнила студентка 4 курса группы 544-н очной формы обучения Жулина М.С. Очень слабая работа, выполнена «удовлетворительно». Тема не раскрыта. Безграмотно. Почему не использованы сочинения Станиславского. Советую переделать. С наилучшими пожеланиями, Курсевич Н.И. Москва 2017 г.
Введение
Жизнь человека можно рассматривать как цепочку определённых действий. Актёрско-режиссёрское искусство строится на убеждении, что если человек чего-то действительно хочет, то это практически как-то выразится. Если неясны побуждения, это влияет на неясность действий. Но попутное или параллельное совершение действий простых и ясных помогает неясному побуждению проявиться.
Понятие о педагогической сверхзадаче, сверх-сверхзадаче
Актёр, исполняющий роль, определяет цепочку задач своей роли, ищет «приспособления» для воплощения задач персонажа, которые скрыты за словами пьесы и определяют необходимость произнесения именно этих слов. Причём работа артиста над ролью движется от простых и нехитрых задач к сложным, не укладывающимся в словесные определения. А когда роль «не идёт», артист делит её на всё более мелкие кусочки, пытаясь сыграть все задачи так, чтобы они сложились в сверхзадачу роли (то есть образа). Такой синтез компонентов творческой деятельности мелочей приводит артиста к профессиональной победе.
В работе учителя тоже большое внимание уделяется выбору, определению цели урока или отдельного его этапа. Но при этом часто отсутствует ориентация на синтез планируемых целей, действий с объективными подробностями мелочами поведения, а также их диалектическую взаимосвязь, на возможные «сюрпризы» в соотношении целей учителя с интересами учеников. Для возникновения «рабочего» самочувствия необходимо сосредоточиться не только на ведущей задаче урока, его идейно-познавательном и воспитательном замысле, но не забывать и о сверхзадаче, сверх-сверхзадаче обучения. Задача любого конкретного урока — лишь звено в сложном, длительном процессе обучения школьников. Сверхзадача, сверх-сверхзадача позволяет понимать учебные факты с точки зрения их перспектив и потому более тонко, разумно. Будущему педагогу важно научиться ставить перед собой сверхзадачу, сверх-сверхзадачу своих действий, чтобы конкретные задачи текущего момента, технологические процедуры не дробили воспитательный процесс, не расчеловечивали его.
Учение о сверхзадаче составляет одну из наиважнейших частей знаменитой системы К.С. Станиславского, рассматривающей природу творчества через природу человека-творца. В системе впервые решается вопрос сознательного овладения подсознательным, непроизвольным процессом творчества. Систему К. С. Станиславского называют наукой о том, как, опираясь на объективные законы, развивать различные способности (не только сценические). В силу этих обстоятельств педагогам стоит обратиться к изучению данной системы
Система К.С. Станиславского
Система Станиславского возникла как обобщение творческого и педагогического опыта К.С. Станиславского, его театральных предшественников и современников, выдающихся деятелей мирового сценического искусства. Он опирался на традиции А. С. Пушкина, Н. В. Гоголя, А. Н. Островского, М. С. Щепкина. Особое влияние на формирование эстетических взглядов Станиславского оказала драматургия А. П. Чехова и М. Горького. Развитие Станиславской системы Станиславского сопряжено с неотделимо от деятельностьюи Московского Художественного театра и его студий, где она прошла длительный путь экспериментальной разработки и проверки практикой. В советское время система Станиславского под воздействием опыта строительства социалистической культуры оформилась в стройную научную теорию сценического творчества.
Система К.С. Станиславского делится на две части:
Первая часть посвящена работе актёра над собой, целевой, естественной работе в представляемых автором обстоятельствах. Это постоянный тренинг, в котором задействованы элементы творчества:
Вторая – посвящается труду над сценической ролью. Завершается интеграцией актёра с воплощаемым объектом.
Станиславский понимал сценическое искусство и долгие годы искал способы систематизации природных творческих законов актёра, а найдя, проверял годами. По мнению Станиславского, актёрская игра имеет три компонента. элемента.
Здесь подразумеваются готовые клише актёрской игры, нужные для предельного приближения игры к действительности. Это мимика, жесты, голос. Ремесло обучает актёра игре на сцене. –. АЛОГИЗМ. ПЕРЕФРАЗИРОВАТЬ.
Если долго репетировать роль, то изначально не испытываемые актёром переживания становятся подлинными. Возникшие необходимые для воплощения роли переживания, точнее, их форма, запоминаются и позволяют сыграть роль умело, правдоподобно передать образ героя, даже если проявляемые чувства актёр на самом деле не ощущает. –. ТОЧНЕЕ… ПЕРЕФРАЗИРОВАТЬ.
Станиславский описывает два метода – чего. применяемые на сцене.
Содержание системы Станиславского основано на нескольких принципах.
Сверхзадач, сверх-сверхзадача
ПУТАНИЦА, АЛОГИЗМ, безграмотно, перефразировать:
Другими словами, Сверхзадача, сверх-сверхзадача артиста (- ОТЛИЧИЕ. ) – это цель, мечта, желание, ради которого работает актёр. Это идея, внедряемая в сознание людей посредством сценического искусства. Сверхзадача – это цель произведения. Правильно применяемая сверхзадача не позволит актёру допустить ошибку при выборе техники игры и средств выразительности. Сверхзадача служит идеей и целью работы артиста.
Не верно:
«Сверх-сверхзадача артиста» — это термин системы Станиславского, термин науки о театре. Но он обозначает для актёра и режиссёра нечто, существующее не только в практике театра, не только на сцене, но и в самой жизни, в окружающей нас повседневной действительности. То, что взято Станиславским из жизни и названо в системе «сверх- сверхзадачей» не лежит на поверхности жизненных явлений. Сверх- сверхзадачу нельзя увидеть «невооруженным» глазом. Она — не столько явление, сколько единая сущность этого явления. Но сущность мы познаём, как известно, не иначе, как изучая явления, потому что в явлениях она всегда обнаруживается в той или иной степени. Сверх- сверхзадача обнаруживается в некоторых качествах, признаках явлений, но сами по себе эти признаки ещё не сверх-сверхзадача. Её нельзя увидеть непосредственно, но о ней можно умозаключить на основании этих признаков. Тогда догадка о ней может стать и установленным, бесспорным фактом. Но догадка, пока она не проверена практикой, может быть и фикцией.
Активность действия ПУТАНИЦА, АЛОГИЗМ, безграмотно:
Основополагающий принцип, кто его не понимал, тот не понимал систему. Нет необходимости надевать маску страсти и образа, нужно функционировать в них. Всё учение Станиславского целенаправленно на активизацию естественного человеческого актёрского потенциала в процессе органичного внутреннего творчества, для того чтобы сверхзадача и сверх-сверхзадача произведения была выполнена.
Естественность ПУТАНИЦА, АЛОГИЗМ, безграмотно:
Актёрское искусство подчиняется требованиям естественности. Искусственная, механическая игра роли актёром не впечатлит зрителя, не вызовет реакции, сверхзадача,сверх-сверхзадача произведения не будет донесена до сознания людей. Нужно, чтобы артист это понимал.
Перевоплощение ПУТАНИЦА, АЛОГИЗМ, безграмотно:
Это итог творческой работы. Создание на сцене образа через естественную творческую трансформацию.
Жизненная правда
ПУТАНИЦА, АЛОГИЗМ, безграмотно, перефразировать:
Основа учения Станиславского и всякого реалистичного искусства. На сцене не место условностям и приблизительности, даже если оно интересно и впечатляюще. При этом нельзя из жизни на подмостки тащить всё подряд. Поможет отделить настоящую правду от искусства сверхзадача,сверх-сверхзадача – то, ради чего творческий человек пытается ввести идею в разум зрителей и слушателей
Схема. 1.Основные принципы системы К.С.Станиславского
 | |||
 | |||
 | |||
Система Станиславского – учение о сценическом искусстве, это своеобразная философия театра, формулирующая его задачи и цели. Театральное искусство базируется на взаимодействии артистов между собой и со зрителем. Взаимодействие должно быть живым и естественным.
Дата добавления: 2018-10-27 ; просмотров: 1093 ; Мы поможем в написании вашей работы!
Что такое сверх сверхзадача
Классический труд выдающегося театрального педагога, режиссера и артиста Б. Е. Захавы (1896—1976) обобщает весь его громадный жизненный, актерский и преподавательский опыт, формулирует основные методы воспитания и обучения будущих артистов и режиссеров, действующие в Вахтанговской театральной школе (ныне Театральный институт имени Бориса Щукина). Книга имеет не только теоретическое, но и практическое значение: Б. Е. Захава предлагает своим читателям систему упражнений, необходимых всем начинающим. Настоящее, пятое издание книги дополнено впервые публикуемой стенограммой выступления Захавы на первом праздновании Дня рождения Вахтанговской школы, посвященного истории создания школы, ее истокам.
Работа Б. Е. Захавы адресована не только студентам театральных вузов, институтов культуры и искусств, но и действующим практикам театра, а также широкому кругу любителей сценического искусства.
От автора (Предисловие к четвертому изданию)
ОСНОВНЫЕ ПРИНЦИПЫ ТЕАТРА
О ПРИРОДЕ АКТЕРСКОЙ ИГРЫ
Часть 1. Мастерство Актера
Глава вторая. СЦЕНИЧЕСКОЕ ВНИМАНИЕ АКТЕРА
Глава третья. СЦЕНИЧЕСКАЯ СВОБОДА
Глава четвертая. СЦЕНИЧЕСКАЯ ВЕРА
Глава пятая. СЦЕНИЧЕСКОЕ ОТНОШЕНИЕ И ОЦЕНКА ФАКТОВ
Глава шестая. СЦЕНИЧЕСКОЕ ДЕЙСТВИЕ
Глава седьмая. ДОМАШНЯЯ РАБОТА АКТЕРА НАД РОЛЬЮ
Часть 2. Мастерство режиссера
Глава вторая. РАБОТА РЕЖИССЕРА НАД ПЬЕСОЙ
Глава третья. АНАЛИЗ ХУДОЖЕСТВЕННЫХ ОСОБЕННОСТЕЙ ПЬЕСЫ
Глава четвертая. РАБОТА РЕЖИССЕРА С АКТЕРОМ
Глава пятая. ВОСПИТАНИЕ РЕЖИССЕРСКИХ СПОСОБНОСТЕЙ
Мастерство Актера и Режиссера
Под общей редакцией П.Е. Любимцева
ТЕАТРАЛЬНЫЙ ИНСТИТУТ ИМЕНИ БОРИСА ЩУКИНА при Государственном академическом театре имени Евг. Вахтангова
Издание осуществлено при финансовой поддержке Федерального агентства по культуре и кинематографии Российской Федерации
Допущено в качестве учебного пособия для студентов театральных учебных заведений, институтов культуры и искусств
Классический труд выдающегося театрального педагога, режиссера и артиста Б. Е. Захавы (1896—1976) обобщает весь его громадный жизненный, актерский и преподавательский опыт, формулирует основные методы воспитания и обучения будущих артистов и режиссеров, действующие в Вахтанговской театральной школе (ныне Театральный институт имени Бориса Щукина). Книга имеет не только теоретическое, но и практическое значение: Б. Е. Захава предлагает своим читателям систему упражнений, необходимых всем начинающим. Настоящее, пятое издание книги дополнено впервые публикуемой стенограммой выступления Захавы на первом праздновании Дня рождения Вахтанговской школы, посвященного истории создания школы, ее истокам.
Работа Б. Е. Захавы адресована не только студентам театральных вузов, институтов культуры и искусств, но и действующим практикам театра, а также широкому кругу любителей сценического искусства.
© Захава-Некрасова Н. Б., Захава Т. Б.,
(наследники), 2008 © Любимцев П. Е., вступление, 2008 © Театральный институт имени Бориса Щукина при Государственном академическом театре им. Евг. Вахтангова, 2008
Книга «Мастерство актера и режиссера» — главный теоретический труд народного артиста СССР, доктора искусствоведения, профессора Бориса Евгеньевича Захавы (1896—1976).
Один из основателей и ведущих деятелей Театра им. Евг. Вахтангова, актер, режиссер и педагог, Б. Е. Захава в течение полувека был руководителем Вахтанговской театральной школы (ныне — Театральный институт имени Бориса Щукина). Через уроки Бориса Евгеньевича прошли многие-многие поколения артистов советского театра. Его самые старшие ученики — великие Цецилия Мансурова, Рубен Симонов, Борис Щукин (Захава начал преподавать еще при жизни Е. Б. Вахтангова), а младшие окончили Щукинское училище в 70-е годы XX века!
Среди самых младших был и автор этих строк.
Готовя книгу Бориса Евгеньевича Захавы к уже пятому изданию, я вспоминаю.
Прежде всего — самого Бориса Евгеньевича (два года из моих училищных четырех пришлись на «эпоху Захавы»). Его облик, голос и пластика, его оценки наших контрольных уроков, зачетов и экзаменов по мастерству (иногда эти оценки доходили до нас «из первых рук», а порой — опосредованно, через Альберта Григорьевича Бурова, нашего худрука), наконец, его теоретические лекции, которые мы слушали на втором курсе. Все это ярко оживает в воображении спустя тридцать с лишним лет после кончины Б. Е. Захавы и неизменно наводит на серьезные мысли.
Каким же запомнился Борис Евгеньевич?
Старым (в 1974 году, когда я поступил на первый курс, ему было уже 78 лет), но удивительно бодрым. В свой маленький кабинет на четвертом этаже ректор Училища поднимался стремительно (лифта в здании никогда не было), ни разу не останавливаясь на лестничных площадках «для передыха».
К Захаве трепетно относились все студенты Училища, даже такие независимые и уже знаменитые, как Лена Коренева и Женя Симонова; он был строгим, но доброжелательным. Его голубые глаза смотрели на собеседника с неизменным вниманием, даже если это был здоровавшийся младшекурсник, а румяное лицо легко складывалось в приветливую улыбку.
Особое воспоминание: Захава — зритель. На показах в нашем гимнастическом зале мы иногда больше смотрели на ректора, чем на сценическую площадку. Как же он был счастлив, если на сцене что-то получалось, складывалось. Борис Евгеньевич просто сиял, как солнце. Он и на коллег поглядывал как-то победоносно, торжествующе: вот как умеют работать щукинцы! А в моменты огорчительные Захава сидел, насупившись, пыхтел, а иногда — вставал с места и отходил к дверям, разминал ноги. Потом возвращался, по-детски расстроенный.
Один раз на моей студенческой памяти он даже остановил самостоятельный отрывок, сделанный, кстати, очень известным ныне выпускником Школы. Отрывок был и вправду неудачный, а главное — невозможно длинный. Борис Евгеньевич терпел около получаса, кряхтел, несколько раз ходил до двери и обратно. Наконец он произнес своим высоким внятным голосом: «Спасибо! Вы дали кафедре обильную пищу для размышления. Пожалуйста, занавес!»
. На втором курсе мы слушали лекции Бориса Евгеньевича по теории актерского мастерства, которые тоже остались в памяти. В этих лекциях он опирался на свой богатейший жизненный, артистический и преподавательский опыт, который был суммирован в главной книге его жизни «Мастерство актера и режиссера». Многое в его рассказах звучало весьма серьезно и, пожалуй, требовало не студенческого, а «взрослого», профессионального восприятия. Это, между прочим, очень важный вопрос: какую составляющую теории театра можно по-настоящему воспринять, почти не имея собственного актерского опыта?
. А вот личные воспоминания и конкретные примеры в устах Бориса Евгеньевича звучали очень живо и. весело. Он прекрасно понимал, что на лекциях следует не только поучать, но и заинтересовывать аудиторию. Вот пример: рассказывая о сценическом темпераменте, наш ректор упомянул о том, что темперамент может быть подлинным и «дежурным», поверхностным. И, лукаво добавив, что «дежурный крик» опытному актеру ничего не стоит, он. тут же, что называется, «с лету» все это продемонстрировал! Побагровев до малинового оттенка, сверкая своими «ситцевыми очами», Борис Евгеньевич Захава патетически проорал нам дикую смесь из Гамлета, Годунова, Отелло и Самозванца, причем так залихватски закончил:
П.М.Ершов. Сверх-сверхзадача в жизни человека
(Из архивных материалов)
Законы актерского творчества, открытые К.С.Станиславским оказались объективными законами, законами природы, потому что он открывал их не столько в искусстве театра, сколько в самой жизни. Станиславский проверил жизнью подмеченные им особенности искусства великих мастеров и внедрял в искусство театра подмеченные им в жизни закономерности человеческого поведения.
Это дает основание и ком начинать изучение его системы и любой части ее с пристального наблюдения жизни.
«Сверх-сверхзадача артиста» — это термин системы Станиславского, термин науки о театре. Но он обозначает для актера и режиссера нечто, существующее не только в практике театра, не только в практике театра, не только на сцене, но и в самой жизни, в окружающей нас повседневной действительности.
То, что взято Станиславским из жизни и названо в системе «сверх-сверхзадачей» не лежит на поверхности жизненных явлений. Сверх-сверхзадачу нельзя увидеть «невооруженным» глазом. Она — не столько явление, сколько единая сущность этого явлений. Но сущность мы познаем, как известно, не иначе, как изучая явления, потому что в явлениях она всегда обнаруживается в той или иной степени. Сверх-сверхзадача обнаруживается в некоторых качествах, признаках явлений, но сами по себе эти признаки еще не сверх-сверхзадача. Ее нельзя увидеть непосредственно, но о ней можно умозаключить на основании этих признаков. Тогда догадка о ней может ста и установленным, бесспорным фактом. Но догадка, пока она не проверена практикой, может быть и фикцией.
Кризисы в человеческих взаимоотношениях часто бывают связаны с разрушением иллюзий одного о сверх-сверхзадаче другого. Она например, считала самое себя или свои удовольствия сверх-сверхзадачей своего мужа, но потом оказалось, что его цели же умещаются в ее персону? — кризис. Он» считал, что она существует для него, оказалось — нет, — кризис. Близкие профессора Серебрякова (А.Чехов «Дядя Ваня») многие годы верили, что профессор служит великому делу науки, живет для нее — оказалось, что это только красивая декорация мелкого тщеславия и эгоизма. Кризис.
Поэтому, хотя «сверх-сверхзадача» это понятие отражающее закономерность реальной жизни человека, тем не менее в жизни закономерность эта часто скрыта. Сверх-сверхзадачу нельзя увидеть в окружающей жизни так же просто и непосредственно, как целый ряд других явлений, актов, закономерностей вошедших в обиход системы Станиславского, — таких, например, как: освобожденность мышц, внимание, отношение, оценка, пристройка, общение и даже характер. Как же и в чем в повседневной жизни проявляется сверх-сверхзадача человека?
Поведение каждого человека обусловлено не только данными, наличными, окружающими его условиями, но и всем его предшествовавшим опытом, который в свою очередь обусловлен историческим общественным опытом его среды. Весь этот предшествовавший опыт; связанный с принадлежностью к определенной социальной среде, с воспитанием, образованием, профессией, условиями жизни и пр. определенным образом сказывается на поведении человека в любых данных наличных условиях. результате — в тех же самых внешних условиях один человек ведет себя так, другой — иначе.
Предшествовавший опыт (в таком широком смысле слова в елок. ном взаимодействии с задатками, способностями человекам выступает как индивидуальный психический строй, куда входят: его цель. направленность, мировоззрение, уровень культуры, отношения к окружающему, привязанности, привычки, вкусы, манеры и т.д.
Поведение человека, таким образом, обусловлен о двусторонне: с одной стороны — внешними наличными обстоятельствами, предметным и социальным окружением в данный момент, с другой — индивидуальным психическим его строем сформировавшемся в течение всей его жизни, в котором слиты в одно целое его предшествовавший опыт и индивидуальные задатки. отсюда вытекает: раз психический строй каждого человека определенным образом влияет на его поведение, значит то, как именно и в чем-то может характеризовать его психику.
Если, поэтому, нас по некоторым специальным причинам заинтересуют не события, свидетелями которых мы окажемся, а люди. участвующие в этих событиях (их интересы, характеры, мировоззрение и пр.), то наше внимание должно обратиться на то, как эти люди ведут себя, повинуясь каждый своему индивидуальному психическому строю, на то, как психический строй каждого влияет на его поведение.
Правда, в повседневной жизни нас чаще интересуют и события — дела людей, результаты их дел — и люди сами по себе. Но все же возможны и случаи специального интереса именно к психическому строю человека в практике, например педагога, психиатра, художника, следователя. Для искусства такой специальный интерес типичен — искусство всегда имеет своим предметом прежде всего внутренний мир человекам (советское искусство, в частности, привлекают больше всего черты нового коммунистического сознания в психике нашего современника).
И действительно, мы часто знаем уже состав событий романа, повести, пьесы, знаем кто добьется победы, кто потерпит поражение и т.д., но это не только не мешает, а часто я помогает нам полнее воспринимать внутренний мир героев; мы следим уже не за внешней фабулой (женится Чацкий на Софье, или нет? Разоблачит Отелло козни Яго, или нет?), а за тем как ведут себя герои, добиваясь каждый своей цели, за тем каким путем он идет к ней, тогда перед нами раскрывается то, почему и во имя чего каждый преследует свою цель и, следовательно, то, что он собою представляет в самой глубокой своей сущности.
Поведение наблюдаемого нами человека, в этом случае, является для нас средством к пониманию его внутреннего мира, его личности в целом, а конкретные, наличные в данный момент, обстоятельства — поводом, условием обнаружения его психики. Если нас интересует не столько судьба наблюдаемого человека, сколько он сам, то нам надо следить не за результатами его дел, а за процессом его поведения, ведь результаты могут больше зависеть от внешних условий, чем от психического строя, который нас в данном случае интересует. Своеобразие его целей, его мотивов, его характера обнаруживается в том, что именно он делает, добиваясь предмета своих желаний чем его поведение отлично от поведения других, находящихся или могущих находится в таких же или подобных обстоятельствах.
Психика человека обнаруживается тем больше и тем полнее. чем более он поглощен наличными конкретными обстоятельствами и приведением их в соответствие со своими целями, вкусами, привычками и пр. То есть, чем активнее он участвует в том или ином событии, тем он искреннее и тем меньше он отвлекается от дела заботой, например, о производимом впечатлении. На основании того, что привлекает его внимание и что он делает, можно вывести заключение о его интересах, цели, степени заинтересованности его, мотивах, изобретательности, уме, настойчивости, уровне культуры и т.д. и т.п. – то есть. о всем его психическом складе.
Если человек до конца поглощен делом, событием, каким либо обстоятельством, то именно тут в наибольшей степени обнаруживаются подлинные качества его личности. Примеры тому: поведение людей в бою, при больших радостях и несчастьях, в опасности, ж т.е. все те случаи, когда человек настолько поглощен окружающими обстоятельствами, вынуждающими его действовать, что не может думать о производимом им впечатлении.
Если же человек совсем не участвует, или только делает вид, что участвует, в происходящих рядом с ним событиях, тогда из поведения его можно сделать лишь тот вывод, что интересы его заключаются в чем то, что в данный момент отсутствует в окружающей его обстановке. В чем именно — это останется предметом догадок. Пока наличный обстоятельства не принудят его действовать — приспосабливать их к своим интересам — его интересы, а вместе с ними и весь его психический строй, останутся полем для предположений и фантазий.
Итак: увлеченность делом — условие для обнаружения всего психического строя, внутреннего мира человека, для определения конкретного содержания его целей, интересов, мотивов, убеждений и т.д.
Но помыслы, чувства, цели, интересы и мотивы поведения каждого человека переплетаются в таких сложных и причудливых сочетаниях, что найти среди всего этого хаоса необходимый порядок и стройность — опять задача сложная и специальная. Как во внутреннем мире человека найти его сверх-сверхзадачу?
Несравнимо проще дело обстоит у животных. Рефлекс жизни (инстинкт самосохранения) для животного — главный, господствующий над всеми другими. В сущности своей все другие безусловные рефлексы, инстинкты суть лишь его проявления. — формы и механизмы, при помощи которых осуществляет свои функции рефлекс жизни; а вся условно-рефлекторная деятельность животного (его «психика»), как известно, строится на базе безусловные рефлексов. Таким образом, подчиненность всего поведения животного инстинкту самосохранения (единой цели) естественно вытекает из общего закона борьбы животного за существование, как главной функции всего его организма.
Интересы человека глубоко и принципиально отличаются от инстинктов животного: они опираются на такое познание мира, к которому близко не подходит ориентированность в нем животного, на познание, обусловленное трудовой деятельностью человека, а, следовательно, социальным, а не биологическим его бытием.
То, что для животного — главное, для человека, в той мере в какой он является «человеком», — подчиненное, хотя интересы его тоже строятся по субординации, но субординация эта у любого человека несравнимо сложнее и по содержанию и по построению, чем субординация безусловных рефлексов у животного. Та же схема расширена здесь, продолжена, усложнена и наполнена новым, специфически человеческим содержанием. Но зародыш схемы — тот же.
Объективно все интересы любого человека, в том числе как самые отвлеченные так и самые практические, подчинены тому или иному главному, главенствующему интересу, основной его жизненной «- цели. Гоголь называл ее «главной заботой», Станиславский — «сверх-сверхзадачей».
Этот главенствующий интерес («главная забота» «сверх-сверхзадача») не всегда в полной мере осознается самим субъектом. Практически он, — главенствующий интерес человека — существует в виде ряда его частных интересов (частных «забот», частных «задач»); содержание его проявляется в строении и составе (содержании) этого ряда и в том, какое сравнительное количество энергии расходуется человеком на удовлетворении составляющих этот ряд частных интересов. Ленин пишет: «Общее существует лишь в отдельном, через от дельное. Всякое отдельное есть так или иначе) общее. Всякое об Шее есть (частичка или сторона или сущность) отдельного» (Ленин «Философские тетради, стр. 327) )
Главенствующий интерес человека — его сверх-сверхзадача — есть очевидно, наиболее «общее». Частные интересы, через которые он существует, есть — «отдельное». Так. главенствующий интерес, на пример, «стать образованным человеком» существует только через ряд частных интересов: усвоить такие то и такие то конкретные науки, изучить такие-то и такие-то предметы. Или — сверх-сверхзадача «построить такой-то завод» существует только через ряд частные задач, например: убедить в необходимости строить его; подготовить проект; смету; обеспечить строительством рабочей силой; материалом; транспортом; подготовить строительную площадку и т.д. и т.д.
Частные интересы, в свою очередь, проявляются в еще более частных, вернее — каждый в соответствующем ряде. Так вплоть до ряда мельчайших интересов, интересов в буквальном смысле слова — до направления внимания: оно определяет работу памяти, воображения, мысли человека. Непрерывно работающее внимание связывает интересы человека с внешним миром, а направление внимания в каждое мгновение обусловлена двусторонне: наличной средой и интересами человека.
Так может быть построена сама — «пирамида интересов»; в основании ее — множество мельчайших интересов, мыслей, чувств и поступков человека, их непрерывный поток, масса ситуационных элементов поведения. Поверхность поведения, на первый взгляд, хаотична. Но на вершине ее — главенствующий интерес, «главная забота» человека, его сверх-сверхзадача. Она, в той или иной степени, влияет на всю массу частных интересов и таким образом, с одной — субъективной — стороны, управляет кажущимся «хаосом» поверхности человеческого поведения.
Для буржуазного, индивидуалистического общества, где интересы личные и общественные сталкиваются в непримиримых противоречиях характерно следующее:
Отчасти жизненный опыт самого человека, отчасти привитые ему социальным окружением навыки, отчасти знания и впечатления, приобретенные им в школе, из книг или собственных размышлений, развивают в нем те или иные его природные способности (причем, большая часть их глушится и уродуется) и, независимо от его воли, формируют его индивидуальное представление о жизни, каковою она для него должна быть. Такой человек живет так, «как живет», не подозревая того, что все его поведение, все его переживания закономерно обусловлены единой сверх-сверхзадачей. Правда, в данном случае она примитивна, но она не только всегда существует, но и беспрерывно развивается, строится в течение всей жизни человека. Поэтому она, конечно, может при известных условиях из ничтожной вырасти и в значительную. Если этого не произошло, то мы имеем дело со стихийным существованием — либо с жизнью без «цели жизни», либо с уродливой целеустремленностью жизни.
Выдающиеся люди прошлого, революционеры, подвижники науки и искусства, умели преодолевать эту. характерную для прошлых эпох, стихийность, к строили свою жизнь подчиняя ее единой цели. Ярчайшие примеры тому: Маркс, Энгельс, Ленин, Павлов, Станиславский. Подчиненность его поведения, всех мыслей, чувств, самого внимания таких людей единой сознательно поставленной цели выступает чрезвычайно наглядно и не нуждается в растолковании.
Социалистический строй воспитывает в людях ту же целеустремленность. Потому мы и говорим о сознательности советских людей, о их массовом героизме, о массовых подвигах, о том, что при социализме пробуждается творческая инициатива масс. Потому мы и встречаем все чаще и чаще «обыкновенных» людей, которые, если даже и уступают великим революционерам прошлого в индивидуальных качествах, тем не менее приближаются к ним в отношении сознательной целеустремленности своей жизни.
Но по существу разница между человеком целеустремленным и человеком не целеустремленным вовсе не в отсутствии единой цели у последнего, а в том, что цель последнего мелка, не представляет общественного интереса, в том, что «целеустремленность» его стихийна и существует в его поведении неосознанно, в то время как у первого она сознательна. Поэтому первый управляет своими интересами, мыслями, поступками, второй — весь во власти приобретенной и развивающейся инерции.
Таким образом, во всех случаях вся внутренняя и вся внешняя жизнь человека — все его поведение — объективно продиктовано с одной (субъективной) стороны его сверх-сверхзадачей. (Другая сторона — внешние наличные условия).
Если в тождественных или подобных условиях разные люди действуют различно, то различие это в конце концов восходит к различию в сверх-сверхзадачах этих людей.
Чем значительнее сверх-сверхзадача, чем сознательнее она. чем целеустремленнее человек, — тем более равнодействующая его поведения приближается к сверх-сверхзадаче, тем больше человек подчиняет себе внешние условия, тем яснее сверх-сверхзадача обнаруживается в каждом его поступке, в каждом действии. И, наоборот, чем менее значительна и сознательна сверх-сверхзадача человека, тем больше он в своем поведении подчиняет себя внешним условиям, находится в их власти, тем больше он приближается в содержании своего поведения к животному и тем меньше в его частных интересах и делах обнаруживается его человеческая сверх-сверхзадача.
Но при известиях условиях любая сверх-сверхзадача обнаруживается достаточно отчетливо. Например: во время пожара или бомбежки один — деятельно спасает пострадавших, общественное или, государственное имущество и т.д., другой — торопится спасти свой собственный скарб и т.д.; конкретное дело каждого определяет все: состав его поведения, весь ход его мыслей, работу памяти, воображения, внимания. Пожалуй — это обстоятельство исключительное. В таких и подобных им исключительных обстоятельствах сверх-сверхзадача обнаруживается в строе и составе относительно большого ряда подчиненных ей дел, поступков, задач относительно отчетливо. Поэтому драматурги и прибегают часто к изображению подобного рода событий, чтобы ярче обрисовать характеры своих героев.
В жизни чаще встречаются случаи, когда труднее определить сверх-сверхзадачу в строе и составе подчиненных ей дел и забот. Тогда наши «первый», «второй» и «третий» совершают как будто бы тот же самый последовательней порядок тех же самых дел. Так, все трое могут работать в одной производственной бригаде и добросовестно выполнять общую работу, или — подобным же образом заботиться каждый о своем ребенке, или, наконец, сходным образом вести себя в гостях, находясь в одном доме.
Но и в этих случаях сверх-сверхзадача неизбежно обнаружится в некоторой степени. Теперь она проявится может быть лишь в едва уловимых оттенках строя и состава поступков и даст себя знать в том, с какой степенью заинтересованности и с какой активностью каждый из трех будет совершать отдельные звенья общего для всех ряда.
Например, последний случай — в гостях: Происходит общий разговор, гости еще только сходятся; разговоре участвуют все. все знают, что пришли еще не все, что скоро пригласят к столу. Но кто-то преимущественно интересуется предметом разговора, кто-то преимущественно ждет прихода определенного лица, кто-то — приглашения к столу. Далее, среди заинтересованных в общей беседе, один проявляет особый интерес к мнениям определенного лица, другой — повышенный интерес к определенной теме, третий — к другой теме, и т.д.
Во всем этом проявляются, очевидно, интересы, вкусы, привычки, культура, манеры и пр. Это еще не сверх-сверхзадача, но все это, через более или менее длинный ряд промежуточных звеньев, связано со сверх-сверхзадачей, поэтому во всем этом она более или менее отчетливо обнаруживается. Это, конечно, не значит что в таких случаях определить ее легко речь идет о том, что приведенные проявления ее могут служить материалом для основательных предположений, для догадок, о которых было сказано выше.
Такие догадки могут становиться все более основательными и могут наконец превратиться в установленный объективный факт, если окажется, что повышенная заинтересованность к определенному делу, или теме, или занятию проявляются данным человеком постоянно, упорно, в течение многих лет, если окажется, что эта заинтересованность подтверждается его делами, точнее — его деятельностью.
Итак все интересы любого человека, — от самых постоянных для него до самых мимолетных, — так или иначе связаны с его сверх-сверхзадачей. Но одни связаны с ней более или менее длинной цепью ( по мере приближения к ней, все более и более прочных) интересов и потому отстоят от нее далеко, другие — самые прочные и постоянные — примыкают к ней непосредственно. Чем больше человек расходует энергии на удовлетворение того или иного частного интереса, тем ближе этот интерес к его сверх-сверхзадаче. И наоборот.
Чем большей энергией обладает человек, тем больше он расходует ее на частные интересы, поскольку они входят в ряд, подчиненный сверх-сверхзадаче, и тем, следовательно, шире круг этих частных интересов. Чем большее количество явлений окружающей среды он связывает со своим главенствующим интересом — тем активнее он приспосабливает внешний мир к цели своей жизни, тем энергичнее и инициативнее он выполняет свою сверх-сверхзадачу. и наоборот. Но, самый активный, энергичный, «жизнедеятельный» человек по отношению к некоторым явлениям остается относительно безучастным и пассивным и самый пассивный, вялый и безучастный человек к некоторым явлениям проявляет интерес, активность и энергию. В этих проявлениях относительной активности и энергии, примененных к данным конкретным явлениям действительности, практически выражается субординация интересов человека, а в итоге и его сверх-сверхзадача. С негативной стороны его интересы проявляются, наоборот, в отсутствии активности и энергии по отношению к другим, опять-таки вполне определенным явлениям действительности.
Таким образом, сверх-сверхзадача это прежде всего не отвлеченная абстракция, не идея, как таковая. Она существует в жизни совершенно реально, физически, как объективный факт обусловленности поведения каждого конкретного живого человека.
Проявляется она: а) в строе, составе поступков человека, а, следовательно, в строе и составе всех его мыслей, представлений — всей его психической жизни, вплоть до работы внимания, избирающего те, а не другие объекты из числа многих окружающих его. б) В том, как он распределяет свою энергию между различными делами, звеньями, составляющими единую цепь его поведения.
Еще одним показателем интересов человека являются, обычно непроизвольные, проявления им своих чувств.
Допустим, например, что несколько человек слушают одну речь, и интересы у них различны. (Ни один из них сам не говорит, каждый только слушает). Та или другая мысль, высказанная оратором вызовет у одного проявления радости, у другого — проявления раздражения, у третьего — огорчения, у пятого — успокоения и т.д. Кто-то остался к этой мысли равнодушен, но другая расшевелила и его, эта новая мысль могла вызвать новые чувства у первых трех и т.д. и т.п.
Конечно, чувства сами по себе, не могут обнаруживать интересов, пока они сами не выявятся вовне, физически, в поведении, в действиях — заинтересованности, протеста. Если эти действий не достигли известной степени активности, мы часто в жизни не называем их «действиями» (хотя по существу они — действия), а говорим о проявлениях чувств. Эти проявления иногда очень ярко и часто вопреки желанию человека обнаруживают его подлинные интересы. Поэтому, скрывая по тем или иным причинам свои интересы человек обычно либо старается не показывать своих чувств, либо пытается изобразить отсутствующее у него чувство, — то и другое маскирует подлинные интересы. Так, засыпающий от скуки человек иногда пытается изобразить повышенный интерес к речи оратора, так, повышенный интерес к товару иногда маскируется пренебрежением к нему — чтобы «не набивать цену».
Проявления чувств являются, если можно так сказать, прямым показателем интересов по той причине, что чувства непосредственно связаны с интересами. Они возникают всегда в результате того что внешние по отношению к субъекту обстоятельства складываются либо благоприятно для осуществления его жизненных интересов, либо — неблагоприятно. В первом случае возникнут положительные чувства, во втором — отрицательные, в обоих случаях, само собой разумеется, бесконечно разнообразные по содержанию, сложности и степени, в зависимости от конкретного содержания и интересов и внешних обстоятельств в каждом отдельном случае.
Но непосредственная связь чувств с интересами обнаруживается не только в этом.
Мы часто говорим о чувствах патриотизма, справедливости, любви, преданности, долга, ненависти и др., как о движущих силах, определяющих поведение человека. В этих случаях мы имеем в виду определенную, упорную и длительную, единую устремленность в деятельности человека, т.е. по существу то, что точнее было бы называть не чувством, а волей.
Сверх-сверхзадачу каждого человека можно определить, как содержание итога, или суммы, всех его волевых устремлений. А волевые устремления так тесно переплетаются с чувствами, что практически отделить одно от другого невозможно — желание, хотение уже суть чувства, но чувства активные, переходящие в «позывы к действию» и дальше — в само действие.
Значит, чувства, понимаемые в таком смысле, т.е. чувства активные, стимулирующие поведение человека и потому практически сливающиеся со всей цепью его интересов, являйся показателями этих интересов, вплоть до сверх-сверхзадачи, но при одном условии — в той мере в какой они, эти чувства, выявляются вовне: в деятельности, в поступках, в действиях.
Подводя итог, мы можем в самой общей форме признать, что сверх-сверхзадача всегда проявляется в содержании и характере поведения человека. Характер же поведения человека, в свою очередь, определяется: строем и составом его действий в определенных внешних условиях; степенью относительной заинтересованности, с какой он выполняет эти действия; и тем, какие чувства он при этом обнаруживает, то есть тем, как его чувства влияют на строй, состав и активность выполняемых им действий.