что такое русская нация
Русские это народ или нация?
Преамбула
Прежде чем русские станут нацией им надо восстановить себя как народ
В российском обществе нет единого мнения на счет того, кто такие русские — народ или нация? Это связано с влиянием советского периода становления России и с тем, что каждое из этих понятий обещает свои плюсы и минусы, потенциально может влиять на вектор дальнейшего формирования русского общества и на набор принципов становления Русского Мира. Импровизированным водоразделом разделяющим эти две группы людей является понятие «советский народ» из СССР, с привычной и присущей ему идеологией интернационализма.
О терминах
Подытожим: понятие «народ» основано на взаимосвязанных этнических процессах, которые не всегда зависят от воли людей, а понятие «нация» тесно связано с влиянием государственного аппарата. Общие историческая память, язык и культура – достояние народа, а общая территория, политическая и экономическая жизнь ближе к понятию нация. Отметим еще один момент: понятие народ возникло намного раньше понятия нация.
Применительно к процессам развития и формированию государства, можно утверждать, что народ создает государство, а затем государство волевым образом формирует нацию: в основе нации лежит принцип гражданства, а не родства. Народ – нечто органическое и живое, нация – выстроенный искусственно рациональный механизм.
К сожалению, в погоне за гражданским единством, нация непроизвольно сводит на нет все изначальное, этническое и традиционное. Народ, создавший государство и являющийся ядром нации, постепенно утрачивает свою этническую самобытность и естественное самосознание. Это связано стем, что живые, естественные процессы языковой эволюции, традиций и обычаев в государстве приобретают формальную строго оговоренную форму. Иногда платой за образование нации может стать раскол и противостояние внутри народа.
Из вышеизложенного напрашиваются два вывода:
Народ создает государство, а государство волевым образом формирует нацию
О русских проблемах
Подход к русскому вопросу был бы не полным, если не упомянуть о громадном внешнем и внутреннем давлении на русскую общность на протяжении многих веков, которая иногда принимала вид откровенного этнического и культурного террора. В истории России есть три наиболее значимых и ярких момента попыток слома и переформатирования русской идентичности:
Можно утверждать, что в течении почти трех столетий, русские подвергались вполне осознанном давлению со стороны собственного государства. Цели преследовались разные, методы тоже соответствовали своему времени, но результатом воздействия всегда было ослабление русских и их общества. Добавьте сюда многочисленные войны, эпидемии и голод, умножьте это на истребление наиболее ярких русских представителей и картина сложится еще более удручающая.
Русские очень «исторически устали» и очень сильно «выхлыстаны»: искажена этническая идентичность, народная культура не воспринимается в нужной мере, смертность превышает рождаемость в исконном ареале формирования русского народа, привычки и мировоззрение запутаны и космополитизированы, разрушен институт семьи и внутренние связи народа. Российское государство активно и жестко пользовалось русскими, практически ничего не делая для поддержания их народных и этнических сил.
Русские очень сильно «исторически устали»
И что же?
Если сейчас российское государство начнет формирование русской нации на основе русского народа в его нынешнем состоянии, то результат будет плачевным как для государства, так и для русского народа, который не смотря ни на что, пока еще осознает себя народом. Хотя, конечно, смотря какую нацию хочет сформировать государство.
Пример событий на Украине, четко показывает к чему приводят попытки формирования нации на основе народа с искаженной этнической идентичностью, отформатированной исторической памятью и навязанными государством архетипами и ориентирами.
Без должного и полного восстановления русского народа во всей его уникальности: этнической, культурной, религиозной, мировоззренческой, поведенческой и геополитической, невозможно создать надежного и цельного Русского Мира, а в конечном счете и русской нации. Русским надо какое-то время побыть чуточку консервативными в отношении самих себя.
Что такое русская нация
Александр Вдовин. Русская нация в XX веке (русское, советское, российское в этнополитической истории России). М.: РГ-пресс, 2019
Широкую известность доктор исторических наук Александр Вдовин, выпустивший не так давно книгу «Русская нация в XX веке», получил в 2010 году, когда в центре внимания и одновременно громкого скандала оказался другой его труд — учебное пособие «История России. 1917–2009» (соавтор — Александр Барсенков, также доктор исторических наук). Скандальными оказались не досадные фактические ошибки авторов, а неполиткорректные трактовки ряда исторических событий и оценки взаимоотношений советского государства и русского этноса с некоторыми другими народами России (евреями, чеченцами).
Атаку на исследование двух Александров-докторов тогда предприняла диковинная коалиция: правительство Чеченской республики с характерными многозначительными намеками и системные либералы, решившие для надежности подключить к делу еще и прокуратуру. Лично мне ситуация напомнила знаменитый западногерманский «спор историков» 1986–1987 гг., когда лагерю условных ревизионистов А. Хилльгрубера и Э. Нольте, называвших фашизм и нацизм «всего лишь» закономерной реакцией на большевизм, противостояли леволибералы во главе с Юргеном Хабермасом. Позиция Нольте и компании была сомнительна не только морально, но и, что важнее, научно, и ее вполне можно было опровергнуть научными же аргументами, однако Хабермас и Ко предпочли победить при помощи ругательных идеологизированных передовиц, по духу и букве вполне заслуживавших названия «пятиминутки ненависти». Тем не менее немецким либералам все-таки хватило разумности не подавать на оппонентов в суд, не говоря уже о вовлечении в дело активистов Rote Armee Fraktion, система аргументации которых в то время изрядно громыхала.
К счастью, дело Вдовина-Барсенкова завершилось без совсем уж катастрофических последствий. Авторы извинились перед разбуженным лихом за потревоженный сон, в МГУ пособие рекомендовали изъять из учебного процесса, на том и разошлись. Александры вернулись к своему основному роду занятий — в частности, Вдовин с тех пор выпустил еще несколько книг, о последней из которых мы и говорим.
«Русская нация в XX веке» имеет подзаголовок «Русское, советское, российское в этнополитической истории России». И действительно, автор добросовестно, во многом опираясь на материалы прежних штудий, исследует динамику практического наполнения «русскости», «советскости» и «российскости» и метаморфозы, происходившие за последний век с самими этими терминами. Что важнее и первичнее — сами феномены или их обозначение, — с ходу даже не скажешь. Мало в какой стране и мало в каком вопросе терминология столь же важна, как в России с вопросом национальным.
Вашему покорному слуге не раз и не два приходилось сталкиваться с этим. Довольно показательным был случай, когда мы с постоянным автором «Горького» Николаем Проценко решили написать статью о перспективах нациестроительства в России. На горизонте наши позиции казались различными, не то чтобы кардинально, но заметно. При ближайшем же рассмотрении разница оказалась куда меньшей и вполне снимаемой компромиссными формулировками. Последним оплотом вероятного несходства оказалась та самая пара «российский» и «русский». При зрелом размышлении и этот оплот был бескровно преодолен, но зрело размышлять о национальном вопросе у нас кто-то не любит, кто-то не хочет, кто-то боится. Возможно, дело в избыточной любви к конфуцианскому концепту «исправления имен», в рамках которого правильное соотношение предмета и его названия — единственный путь к успеху.
Но дело скорее в многочисленных исторических травмах, из-за которых хочется получить окончательные ответы, а не просто слова, содержание которых можно поворачивать в разные стороны подобно дышлу. Русского патриота после того, как под флагом ельцинских «дорогих россиян» произошло и до сих пор успешно развивается и углубляется отчуждение государственности от любых признаков русскости, крайне сложно убедить в том, что еще сравнительно недавно «русский» и «россиянин» были синонимичны и взаимозаменяемы: этнические русские считали себя одновременно россиянами, а нерусские по крови подданные империи Романовых, на сегодняшний лад как раз россияне, спокойно считали себя русскими.
Третий фактор, рассматриваемый Вдовиным и тесно связанный с предыдущими двумя, — национально-территориальный принцип устройства СССР, переданный затем по наследству РФ вместе с уменьшившейся на четверть территорией. С формальной точки зрения нет прямой связи между устройством государства, существованием в нем единой нации, замены нации политонимом (политическим именем), а также ролью и местом стержневого этноса. На деле эта связь очевидна. Наличие национальных республик и автономий с широчайшим списком прав и привилегий, включая международные типа мест УССР и БССР в ООН, серьезнейшим образом затрудняет формирование единой нации, если не сказать противоречит ему. А когда при этом еще и становой хребет государства и предполагаемой нации, каким русские были в СССР и остаются в РФ, лишен внятной, юридически прописанной субъектности, ситуация кажется тем более тупиковой.
Верно и обратное. При стандартном, унитарном административном устройстве государства разные этносы, народности и племена волей-неволей сближаются и ускоряют процесс нациестроительства, причем ядро нации естественным путем формирует «становой народ» вне зависимости от его юридического статуса. Вспоминается апокриф о встрече Горбачева с делегацией Конгресса США весной 1987 года. Когда генсек спросил у гостей, почему у них, при всей их мультиэтничности, нет отдельных штатов для поляков, негров и латиноамериканцев — по образу и подобию советских национальных республик и автономий, — представитель Демократической партии, знаменитый темнокожий правозащитник Джесси Джексон (старший) сильно оскорбился. Он подумал, что Михаил Сергеевич имеет в виду что-то типа бантустанов в тогдашней ЮАР.
Вдовин тщательно исследует, как СССР пришел к такому устройству, которое человеку со стороны могло показаться, как это ни парадоксально, схожим с мягким апартеидом. Он показывает поначалу крайне скептическое отношение Ленина к федеративному принципу, продиктованное не каким-то русоцентризмом, а банальной прагматикой — в случае федерации слабеют экономико-хозяйственные связи, и ей значительно сложнее управлять. Еще в июне 1917 г. вождь пролетариата призывал к трансформации Российской империи в Русскую республику: « Русская республика ни одного народа ни по-новому, ни по-старому угнетать не хочет, ни с одним народом. не хочет жить на началах насилия. Мы хотим единой и нераздельной республики с твердой властью, но твердая власть дается добровольным согласием народов ». Изменение позиции Владимира Ильича, прагматизм которого во всех смыслах слова не знал границ, был связан сначала с необходимостью сделать заманчивое предложение национальным окраинам и заручиться их поддержкой в Гражданской войне, а затем — с построением СССР в качестве базы будущей Земшарной Совдепии. Считалось, что Германия, Англия, Италия и США, даже «покраснев», не захотят быть обычными губерниями России, пусть и столь же «красной». Вот всемирная федерация — другое дело.
В то же время Александр Иванович признает: несмотря на глубокие институциональные противоречия, заложенные в самом фундаменте СССР, к концу 1970-х благодаря общим военным, трудовым, спортивным и иным победам, да и общему каждодневному быту, сложилась полиэтническая гражданская нация под названием «советский народ». Цитируя Сергея Кара-Мурзу, Вдовин уподобляет эту нацию американской и бразильской.
Разумеется, степень интеграции в эту нацию различалась и колебалась от поверхностной до глубокой, граничащей с этническим самоотречением, как у русских (именно эта разница сыграла свою пагубную роль в распаде СССР и продолжает негативно сказываться на РФ). Это мнение перекликается с мнением другого историка, Андрея Марчукова, высказанным в фундаментальном труде «Новороссия». Марчуков полагает, что советские лидеры искренне считали национальный вопрос решенным, советскую нацию с русским ядром — сформировавшейся, а политико-правовую субъектность республик, славянских уж точно, — анахроничной формальностью: « В руководстве страны были люди, тяготившиеся наследием политики украинизации. Они не понимали, зачем надо искусственно, как они полагали, повторять этот опыт, причем уже на совершенно новом социально-экономическом этапе развития страны, и ограничивать употребление русского языка в угоду украинскому. И настаивали на необходимости более жесткой и решительной борьбы с проявлениями украинского национализма. Как видится, им больше по сердцу была бы, пожалуй, УССР русскоязычная и советско-русскокультурная с дополнением в виде чего-то вроде „малороссийской” народной культуры ».
Нужно, наверное, отметить, что Вдовин, при всей спорности навешивания ученым идеологических ярлыков, может быть отнесен к историкам «национал-большевистского» толка. Поэтому, кстати, в 2010 г. некоторые антисоветски настроенные патриоты выступали в его и Барсенкова защиту не без тяжкого вздоха. Александр Иванович признает и подробно описывает все ошибки, прегрешения и преступления советской власти, включая те, что в итоге приблизили ее гибель. И все-таки в окончательной сумме он считает ее скорее благом для России и русских. Важно и то, что все 74 года этой власти нельзя мазать одной краской, не суть, светло-восторженной или темно-багровой. Советский Союз 1922, 1955, 1962, 1982 и 1991-го — очень разные государства, о чем Вдовин и пишет.
Именно Александр Иванович едва ли не первым составил и продолжает уточнять хронологию советской истории с точки зрения отношения руководящего класса к русским: раннебольшевистский национальный нигилизм — сталинский поворот к реабилитации русского патриотизма — позднесталинское кратковременное превращение СССР в едва ли не русское национальное государство — новый виток нигилизма при Хрущеве, пусть и в более мягкой форме и с гонениями больше на церковь, чем на «русопятство» — брежневский «национальный агностицизм» и самоуспокоенность в связи с якобы смертью национального вопроса — перестройка с национальным нигилизмом и русофобскими истериками вполне в стиле 1920-х, если не разнузданнее.
Впрочем, немного затрагивается в «Русской нации» и предыстория, а именно отношение к «русскому вопросу» до революции. Ближе всего оно, пожалуй, к брежневскому типу: « Она [теория „официальной народности”] , как известно, тоже не отождествлялась ни с великороссами, ни с русскими в широком смысле понятия. Царская власть относилась к несанкционированному русскому национализму с таким же подозрением, как и к национализму нерусских народов. В знаменитой триаде „самодержавие, православие, народность” последняя понималась „туманно, отнюдь не в этнографическом смысле, а больше как умонастроение, — писал известный историк русского зарубежья Н. И. Ульянов в своей работе „Исторический опыт России”. — К ней относилось все преданное престолу, независимо от национального обличья и веры”. Власть же усматривала свой долг не в удовлетворении национальных претензий, а в попечении о „благоденствии” подданных ».
Описав невеселые реалии постсоветской России, где все рассматриваемые в книге вопросы не решены и, сверх того, усугублены, Вдовин в последней главе и заключении переходит к самому интересному — к «воспоминаниям о будущем», то есть к собственным представлениям о будущем решении «русского вопроса» и вопроса российского государственного устройства. Правда, сохраняя интригу не хуже маститого писателя-детективщика, он делает это апофатически. Апофатией, как известно, называют богословский метод, заключающийся в определении сущности Всевышнего путем последовательного отбрасывания всего того, чем Он не является. Вот и автор «Русской нации» последовательно критикует и отбрасывает целый набор формул и формулировок.
Поначалу, как кажется, он скептически отбрасывает идею «российской нации, включающей все народы России», упомянув, что ее разделяла «такая экзотическая часть российского зарубежья», как русские фашисты в межвоенном Харбине. Впрочем, эта идея не нравится ему и при замене «российской нации» на «русскую», как предлагалось в 1994 г. на конференции Ленинградской областной организации КПРФ.
Недостаточно убедительной он находит и высказанную годом ранее Сергеем Кургиняном и несколькими его соавторами мысль, что в России есть полиэтническая государствообразующая русская нация и еще ряд не народностей или этносов, а именно наций, которые отличаются от русской неспособностью и неготовностью к самостоятельному государственному строительству. И буквально тут же, описывая подготовленный Союзом Возрождения России и Конгрессом русских общин «Манифест возрождения России», Вдовин отмечает, что сей документ « в одностороннем порядке лишает нерусские народы России претензий на звание наций, что вряд ли правомерно ». Не нравятся ему и давние публицистические размышления Д. Рогозина, в которых « нацией в пределах России признается только один русский народ, а все остальные переводятся в разряд национальных меньшинств ».
Параллельно Александр Иванович размышляет и о государственном устройстве России, приводя интересные факты. Он цитирует, вновь извинюсь за ярлык, вполне либеральных ученых и журналистов середины девяностых, таких как основатель и многолетний редактор «Международной еврейской газеты» Танкрет Голенпольский, которые критиковали национально-территориальный принцип с позиций «дооктябрьского» Ленина — за усложнение и архаизацию управления страной, провоцирование этнических национализмов, создание «бантустанов навыворот». Либеральный унитаризм, кстати, не был заброшен и впоследствии — его активно пропагандировал М. Прохоров времен увлечения партстроительством и политической карьерой. Но приводит Вдовин и обратный пример — известного либерального поэта и критика Поэля Карпа, в перестроечные годы периодически делавшего русофобские заявления и одновременно предлагавшего « создать Русскую советскую республику, отдельную от Татарской, Якутской, Чувашской и прочих входящих нынче в РСФСР », чтобы русские, обретя свой урезанный, но моноэтнический и юридически закрепленный дом, успокоились и оставили «авантюрные побуждения наставлять другие народы». Опять же, и эта идея не ушла вместе с девяностыми: ее в 2010 г. в статье «От Российской империи к русскому демократическому государству» высказывал покойный Дмитрий Фурман — правда, без поэлевских укоров и упреков в адрес русских, и даже с декларативным сочувствием к их неприкаянности.
Наконец, Вдовин формулирует и собственную позицию. Рассказывая о Всемирном Русском Народном Соборе, он с явным сочувствием пишет, что в его деятельности « наиболее гармонично сочетаются русская и российская национальные идеи ». Затем сообщает, что « русскую идею не следует ни отождествлять, ни противопоставлять российской ». И тут уже прямо сообщает свое кредо: « Жизненные интересы русского и других народов могут быть надежно защищены, если Россия станет государством русского народа с национально-территориальными автономиями для других народов и с культурно-национальной автономией для национальных групп, расселенных дисперсно ». То есть, по большому счету, речь о сохранении нынешнего устройства и положения дел, но с добавлением официального признания русского народа государствообразующим.
Однако дальше автор цитирует статью Г. Попова, где предлагается сохранить за всеми нациями/национальностями России культурную самостоятельность, создать особые «палаты национальностей» во всех региональных законодательных собраниях и в Федеральном собрании, при этом упразднив все национальные республики и автономии, заново поделив страну на « 30–35 краев (земель) ». По мнению Вдовина, « в такой модернизации российского федерализма мог бы, на наш взгляд, найти свое решение „русский вопрос”, получить свое воплощение Русская (Российская) идея ». А чуть ранее он буквально в пределах одном абзаца одобрительно цитирует сначала похвалу бразильскому и швейцарскому гражданскому национализму, « патриотическому и наднациональному », затем следующий тезис: « В России национальной идеей может быть только русский национализм. Русский национализм необходим не только русским, но и тем народностям, которые живут в русском монолите и не отделяют свою судьбу от русской судьбы ».
Судя по всему, Вдовину близка мысль, к которой мы с Николаем Проценко пришли в уже упоминавшейся совместной статье, — в нормально обустроенной России будущего понятия «русский» и «российский» должны варьироваться без смертоносного ущерба, в приоритете же фактическая расстановка сил и данная в ощущениях реальность, хотя и их лучше закрепить на бумаге. Но каково это чаемое «нормальное обустройство» и какова эта «будущая Россия» — для почтенного и немолодого историка открытый вопрос. Не только для него, конечно, он вообще открыт, причем в значении «открытая рана». И книга «Русская нация в ХХ веке», вышедшая на рубеже второго и третьего десятилетий века XXI, тому лишнее подтверждение.
Кто такие русские? Мы – славяне
Генофонд Русской равнины един уже несколько тысячелетий, и его основу составляют индоевропейцы-славяне, вбирающие в себя часть финно-угров.
Мы должны опираться на то, что у нас есть и было. Мы должны опираться на русский народ. Это сложносоставляющее понятие – «русский народ». Вы сказали: «Русские, русские». Кто такие русские? Не было до IX века практически никаких русских. Русский народ складывался постепенно из многих этносов, прежде – славянских, но не только, из угро-финских и из других, и так далее,
– это высказывание Владимира Путина в дискуссии с кинорежиссером Александром Сокуровым на заседании Совета по правам человека многих переполошило.
Сложносоставность русского народа не следует преувеличивать, мы гораздо более гомогенны, чем подавляющее большинство народов мира, но доказывает русская история и то, что мы весьма успешно интегрируем в свой состав представителей других этносов. Так было, так будет и впредь, и в этом обрусении иных племен нет ничего страшного. Напротив, это возможность для тысяч и миллионов людей подключиться к великой культуре и традиции. Стать русскими – это прекрасно.
Однако откуда же взялись русские? В последние месяцы я читаю в рамках «Открытых сцен» МХАТ им. Горького курс лекций «История русского самосознания» именно на эту тему. В этом курсе суммированы современные научные данные и результаты собственных исследований, и могу сказать, что представление Владимира Путина об этногенезе русских довольно точно, хотя и может быть расписано гораздо более подробно.
В своей основе русские – славянский этнос, а значит, представители великой индоевропейской семьи языков. Причем мы индоевропейцы не только по языку, но и по своему генетическому наследию. 52% обследованных великороссов имеют характерные именно для индоевропейских народов гаплогруппы (передаваемые от отца к сыну сцепленные между собой группы генов) R1. 46% – гаплогруппу R1a, характерную для восточного ареала индоевропейцев, 6% – гаплогруппу R1b, характерную для западного ареала.
У славян среди русских (под которыми в данном случае я понимаю и великороссов, и малороссов, и белорусов) и поляков гаплогруппа R1a абсолютно доминирует. Это говорит о том, что основная часть русского населения – потомки древних восточных индоевропейцев, иногда в популярной литературе именуемых также «ариями», которые обитали на пространстве Восточной Европы, Урала, Западной Сибири, а потом спустились до Ирана и Индии (у бенгальских брахманов значение признака достигает 67%).
О том же говорят и данные лингвистики – славянские языки относятся к восточной, «сатемной» группе индоевропейских языков, то есть у наших предков древнее слово, означающее «100», звучало как satem, и превратилось в «сотню», в то время как у «кентумной» западной группы индоевропейцев оно звучало как centum, отсюда «центнер», «цент» и т.д.
То же подтверждают и данные археологии. Славяне, по всей видимости, являются потомками индоевропейцев, заселявших в медном и бронзовом веках восток и центр Европы и принадлежавших к археологической культуре – точнее группе культур – «боевых топоров» (другое название: «шнуровой керамики»), существовавшей на рубеже III и II тысячелетий до нашей эры. Эти люди, создавшие, в частности, фатьяновскую арзеологическую культуру в Поволжье, сеяли хлеб, пили очень много молока (одно из исторических преимуществ индоевропейцев и финнов – отличная усвояемость молока во взрослом возрасте), изготовляли великолепные полированные каменные топоры.
Часть этого древнего индоевропейского населения благополучно дожила до наших дней, сохранив индоевропейскую идентичность, как русские, часть была тюркизирована по языку и культуре, как киргизы или казанские татары. Настоящий шок у татарских националистов вызвал тот факт, что русофобская пословица «поскреби русского – найдешь татарина» в генетике подтвердилась с точностью до наоборот. «Поскребли» (генетический анализ обычно берётся соскобом с нёба) казанских татар и оказалось, что до 22% популяции – потомки индоевропейцев, носители той же гаплогруппы R1a, что и славяне, еще 12% имеют финно-угорское наследие, а вот «монгольские» генетические корни исчезающе малы.
Итак, в своей основе мы – индоевропейцы, кто-то может с правом добавить «арии». Из общего индоевропейского континуума Европы, роднящего нас с балтийскими народами – литвой и латышами, славяне выделились, по данным лингвистов, в I тысячелетии до нашей эры. Хотя археологи пока не нашли археологических культур, которые можно с железной уверенностью сопоставить с праславянами (чаще всего на это звание претендуют поморская и зарубинецкая культуры, но здесь идут дискуссии). Есть основания полагать, что праславян соседи именовали «венедами», однако сами себя наши предки так, по всей видимости, не называли.
Первой археологической культурой, которую мы достаточно убедительно можем назвать славянской, была киевская археологическая культура (такую не совсем соответствующую правилам археологического именования маркировку ей присвоили в СССР по настоянию археологов Украины), существовавшая во II-V веках в соседстве и вражде к северу с причерноморской державой готов. От праславян этой культуры сохранились великолепные украшения-эмали, которые находятся в больших количествах на Украине и на юге России и безжалостно, увы, расхищаются «черными археологами». Эти эмали делались так: закупали импортное римское стекло, толкли, смешивали с краской, расплавляли и заливали в гнезда бронзовых украшений. В этих невероятно красочных геометрических игрушках мы можем увидеть самое начало славянской души.
В конце IV века нашей эры на готов обрушилась степная гроза – безжалостные гунны. Они уничтожили готскую державу, тем самым открыв славянам пространство для расселения. Часть славян ушла вслед за гуннами в центральную Европу, другие, напротив, «забились» вглубь полесских болот. Именно там родился тот этнос, который начал называть себя «славянами» в узком смысле слова (в византийских источниках его именовали «склавины»). Он был носителем пражско-корчаковской археологической культуры, в которой, по сравнению с предшествующими этапами, произошел ряд поистине революционных изменений в отношениях с внешним миром.
Именно в это время славяне ввели в употребление печку-каменку. Пусть неказистая и топившая «по-черному», она позволила обогревать землянки и дома, в которых они жили, тем самым распространяясь далеко на Север. Славяне освоили и культуру ржи, которая позволяла вести высокопродуктивное хозяйство в умеренно-высоких широтах. Поэтому поселки славян-земледельцев начали надвигаться на северную часть Восточноевропейской равнины, где до того момента жили только балты и финно-угры. Славяне проникали, селились рядом, как правило, в поймах рек, создавали хозяйственную модель, которая давала им экономическое и демографическое преимущество, и потому вскоре соседи славянизировались.
Процесс славянизации финно-угорского населения продолжается до сих пор, и потому среди великороссов 23% мужчин имеют маркирующую это наследие гаплогруппу N1С (в том числе и автор этих строк), причем среди северной группы русских число обладателей N1С даже чуть выше (35%), чем обладателей индоевропейской R1a (34%). При этом никаких «швов» между обладателями той и другой генетической группы не обнаруживается: и те, и другие – русские по языку и самосознанию, у кого в XII веке предок был славянин-вятич, а у кого мерянин или чудь – не разберёшь. А это значит, что процесс обрусения может и должен продолжаться и дальше, все финно-угорские народы России должны получить возможность стать русскими, и препятствовать этому не надо.
Это оказалась стратегия демографической победы. В V-VI веке славянский поток буквально затопил Европу. На Севере славяне занимали места ушедших в эпоху Великого Переселения Народов германцев, на Юге – обрушились на Византию, сперва грабили её, потом прорвали границы и заселили всю европейскую часть империи. В одних местах позднее возникнут славянские державы – Болгария, Сербия, Хорватия, в других – славяне в итоге эллинизировались, как в Греции. Разумеется, в состав славян вошла и значительная часть древнебалканского населения, и потому до сих пор в русском генофонде 10% великороссов имеют балканскую гаплогруппу I2, а среди белорусов (17%) и малороссов (20%) доля мужчин с древними балканскими корнями еще выше. Как они оказались на территории Русской равнины, скажем чуть дальше.
В конце VI века на славян обрушилась новая волна завоевателей-степняков – авары. Этот народ из глубин Азии запомнился славянам как угнетатели (вспомним летописные рассказы о том, как обры ездили на повозках, запрягая в них женщин славянского племени дулебов), но и сыграл большую роль в их политическом развитии. Под военным руководством аварских каганов дунайские славяне не раз ходили воевать на территорию Византии, пытались взять Фессалонику, подходили к самому Константинополю (в 626 году столица Империи оказалась под двойным ударом славян-аваров и персов и устояла только чудом Богородицы, в честь которого был написан Великий Акафист). Славяне в этой борьбе настолько развивались, что в рассказе об осаде Фессалоники фигурирует даже славянский инженер, строивший штурмовые машины.
Именно к этому времени относится формирование славянской политической терминологии. Наши предки привыкли называть верховного военного предводителя, главу великой державы, «каганом». Так же как жители Западной Европы привыкли называть верховных владык «королями» – то есть Карлами. А позднее во многих странах распространится титул «царь», «кайзер» – то есть Цезарь. «Каган», правда, не было именем собственным, это был титул предводителя авар, который вел славян за добычей и славой. Именно поэтому позднее каганами будут себя именовать Киевские великие князья, например, в «Слове о законе и благодати» митрополита Илариона (1051 год) так будут названы Владимир Святой и Ярослав Мудрый. А вот «Хазарский каганат» при появлении на Руси этого титула был абсолютно ни при чём.
Кроме того, вероятно, именно от авар славяне усвоили такое важное новшество, как лошадиная упряжь, позволявшее впрячь лошадь в плуг. До того все пахали на быках и волах. И лошадиная пахота снова предоставила славянам конкурентное преимущество при распашке земель Восточной Европы, в том числе и далеко на Севере.
Сожительство славян с аварами-обрами приятным не назовёшь, против кочевников неоднократно поднимались восстания, в результате одного из которых сложилась первая в истории славянская держава, созданная бывшим купцом Само (приблизительно 623-658). В конечном счете «Повесть временных лет» оставила нам удовлетворённое «погибоша аки обре». Однако в течение столетий дунайские славяне прожили в составе достаточно богатой и развитой военной державы, граничившей с Византией, неуклонно возрастал их культурный уровень…
Итак, в своей основе русские – это славяне, индоевропейцы, не совсем не верно будет даже сказать «арийцы», коль скоро мы относимся к восточной ветви индоевропейских народов. А вот немцы относятся к западной, и потому претензии нацистов на арийство были смехотворны. Эта идентичность, принимая в себя другие некоторые соседние этносы, балканские и уральские, прошла через тысячелетия. В целом генофонд Русской равнины на удивление устойчив вот уже несколько тысячелетий (см. работу О.П. и Е.В. Балановских «Русский генофонд на Русской равнине»).
Но, разумеется, мало быть просто генетически родственной или лингвистической группой, необходим определённый поворот хода истории, чтобы из племён, пусть и говорящих на близких языках и похожих друг на друга, возникли государство и нация. Это и произошло в VIII-IX веках в результате весьма специфичного хода развития экономических обменов в Европе, вызванного арабским нашествием.
Поговорим об этом в следующий раз.