что такое репрессия в психологии

Вытеснение и его последствия
на примере формирования фобии

Вытеснение – это устранение из сознания нежелательных содержаний и связанных с ним переживаний. Вытеснение можно определить как забывание. Но когда говорят о вытеснении, имеют в виду не «просто» забывание, а забывание неприемлемых для сознания содержаний психики (репрезентаций) – это, чаще всего, мысли о несовместимых, с точки зрения морали, желаниях или воспоминания о травматичных переживаниях (или мысли «просто» о нежелательных событиях в прошлом или будущем).

Мы вытесняем множество неприятных для себя событий, а также данные обещания, которые не хочется выполнять. В случае вытеснения малозначимых событий, вытеснение происходит без последствий, и нежелательные воспоминания или намерения (репрезентации) и связанные с ним аффекты благополучно исчезают из сознания. Но в случае сильных переживаний, аффект подавляется только на время. В этом случае вытеснение считают неудавшимся.

«…клиническое наблюдение заставляет нас разложить то, что мы до сих пор понимали как нечто единое, ибо оно показывает нам, что наряду с репрезентацией необходимо иметь в виду еще и нечто другое, что воплощает влечение, и это другое тоже подвержено участи вытеснения, но совершенно отлично от вытесненной репрезентации. За этим другим элементом психического коррелята влечения утвердилось название аффекта… Из этого следует, что участь аффекта психического коррелята влечения гораздо важнее, чем участь его репрезентации, и что именно этот момент является решающим в оценке процесса вытеснения. Если вытеснению не удается предупредить появление неприятного ощущения или страха, то мы можем сказать, что оно потерпело неудачу, даже если бы оно достигло своей цели в части, касающейся репрезентации.»
(Фрейд. “Вытеснение”)

Основная особенность вытеснения заключатся в том, что только нежелательную репрезентацию (представление), можно вытеснить (забыть), и она будет надежно «похоронена» в бессознательном. А аффект можно только подавить. В результате вытеснения аффект отщепляется от связанной с ним репрезентации и становится, как выразился Фрейд, свободным как птица. Чем сильнее подавленный аффект – тем больше психической энергии требуется для его удержания в бессознательном, тем выше вероятность, что он проникнет обратно в сознание в видоизмененной форме в качестве сновидения или симптома. Вытеснение – весьма энергозатратный механизм:

«Процесс вытеснения не следует представлять себе, как однажды совершившийся процесс, имеющий длительные последствия, как, например, убийство живого существа, которое после этого навсегда становится мертвым; вытеснение, напротив, требует длительного напряжения сил, и при исчезновении которого успех его становится сомнительным, так что возникает необходимость в новом акте вытеснения. Мы можем себе представить, что вытесненное производит беспрерывное давление в направлении сознания, в противовес которому необходимо создать такое же постоянное давление в противоположном направлении. Сохранение вытеснения предполагает поэтому постоянное напряжение сил…»
(Фрейд. “Вытеснение”)

Эта особенность феномена вытеснения подробно разбирается и иллюстрируется статье Суть психоанализа в двух примерах.

Развитие способности к вытеснению

Вытеснение – это естественный механизм защиты психики от запредельного напряжения в результате внутренних конфликтов.

Но такая способность не дана нам при рождении.

«…вытеснение не представляет из себя механизма, существующего уже с самого начала, потому что оно не может произойти прежде, чем образовалось резкое разделение между сознательной и бессознательной душевной деятельностью, и что сущность вытеснения состоит в удалении и отстранении какого-либо содержания из сознания.»
(Фрейд. “Вытеснение”)

Способность к вытеснению завершает свое формирование только к пяти годам. К этому возрасту психика структурно разделяется на три компонента: Ид, Эго и Супер-Эго. Динамически психика разделяется на сознательное и бессознательное: Ид целиком находится в бессознательном, Эго большей своей частью находится в сознательном, Супер-Эго большей своей частью находится в бессознательном. Эго является местом развития тревоги. Вытеснения всегда производит Эго по требованию принципа реальности, и нередко под давлением Супер-Эго. Процесс вытеснения происходит незаметно для сознательной части Эго.

Способность к вытеснению связана с распадом Эдипова комплекса, формированием Супер-Эго и, как следствие, с инфантильной амнезией – именно в результате этих процессов мы очень плохо помним или совсем не помним, что с нами было до пяти лет. Благодаря этим процессам детские внутрипсихические конфликты, связанные с Эдиповым комплексом, остаются в бессознательном – но это не значит, что они исчезают в небытие.

Конечно, вытеснение работает не только в детском возрасте. Фрейд даже написал об этом книгу “Психопатология в обыденной жизни”. Мы сталкиваемся с вытеснением очень часто, например, когда забываем о запланированном мероприятии, на которое нам не хочется идти. Также вытеснение может выражаться в забывании имен людей или дат, которые нам неприятны. Но в случае серьезной травмы в позднем детстве или во взрослом возрасте (например, изнасилования), как правило, вытеснение не происходит, а имеет место изоляция аффекта (аффект подавляется, а воспоминание остается) или диссоциация (это схожий с изоляцией процесс, но он идет дальше, у человека создается впечатление, что это произошло не с ним, и он даже в момент травмы мог видеть себя со стороны).

Последствия вытеснения

Необходимость в массированных вытеснениях в детском возрасте порождает астению, или, как это сегодня называют – синдром хронической усталости – потому что уходит много психической энергии для содержания вытесненного аффекта в подавленном состоянии. С другой стороны, именно Ид является источником психической энергии, витальности – чем больше подавляются инстинктивные импульсы из Ид, тем более апатичным и депрессивным становится человек (см. Экономическая модель депрессии).

Но это не единственное последствие вытеснения – другим бедствием является формирование симптома, что и называют неврозом. Как уже упоминалось выше, вытеснить можно только представление (воспоминание), связанное с внутрипсихическим конфликтом, именно оно надежно блокируется в бессознательном. А аффект, связанный с этим внутрипсихическим конфликтом становится свободным.

«Симптом является признаком и заменой не имевшего места удовлетворения влечения, результатом процесса вытеснения. Вытеснение исходит из Эго, которое иногда, по поручению Супер-Эго, не допускает проявления влечения, возбужденного в Ид. Посредством вытеснения Эго достигает того, что репрезентация, бывшая носителем неприемлемого душевного движения, не делается осознанной. Анализ часто показывает, что эта репрезентация сохранилась в виде бессознательного образования.»
(Фрейд. “Торможение, симптом, тревога”)

Невроз является следствием неудачного вытеснения значимых переживаний в детстве, а депрессия – следствием удачного вытеснения (подробнее о депрессии см. Депрессия: причины возникновения с точки зрения психоанализа).

Пример вытеснения и развития невроза в детском возрасте

У Фрейда феномен вытеснения связан, прежде всего, с инстинктивным сексуальным импульсом (влечением), который, при достижении цели должен был доставить наслаждение, но доставляет неприятное чувство. Вытеснение возникает в том случае, когда неудовольствие приобретает бо́льшую силу, чем наслаждение от удовлетворения.

Прежде всего, феномен вытеснения у Фрейда связан с драмой Эдипова комплекса. В качестве примера Фрейд приводит случай меленького Ганса (мальчика пяти лет):

«Этот отец стоял у него поперек дороги к маме. В присутствии отца он не мог спать у матери, а когда мать хотела брать Ганса в постель, отец подымал крик. Гансу пришлось испытать, как это хорошо, когда отец находится в отсутствии, и желание устранить отца было у него вполне оправдываемым.»
(Фрейд. “Анализ фобии пятилетнего мальчика”)

То есть той силой, которая доставляла маленькому Гансу неудовольствие и препятствовала притязаниям на мать – первоначально был его отец.

«. при вытеснении тревога не вновь образуется, а воспроизводится как аффективное состояние соответственно имеющемуся уже воспоминанию.»
(Фрейд. “Торможение, симптом, тревога”)

Закономерно, у маленького Ганса росла ненависть в адрес отца, вплоть до желания ему смерти (но это не означает, что он понимал, что такое смерть). Агрессия в адрес отца закономерно вызывала у мальчика реактивный страх возмездия со стороны более сильного соперника. Более того, этот внутрипсихический конфликт усложнился тем, что мальчик любил отца и очень нуждался в нем (см. Амбивалентность). Лучше не чувствовать эти раздирающие душу противоречия! Не выдерживая такого напряжения, психика формирует процесс, радикально устраняющий проблему – вытесняет из сознания конфликтные представления и связанные с ними чувства (аффекты).

Как-то Ганс видел, как его приятель, играя в лошадки, споткнулся о камень, и у него текла кровь. Также Ганс увидел однажды, как на улице упала лошадь, она лежала и дергала ногами, и маленький Ганс подумал, что она умирает.

Отец часто играл с Гансом в лошадки, поэтому лошадь оказалась удачным новым объектом, замещающим отца – можно сказать, лошадь стала козлом отпущения. Ганс вытеснил свою злость на отца и страх возмездия, связанный с этой злостью. Аффекты злости и страха оказались свободными – не связанными с фигурой отца. Лошадь, которая упала на глазах у Ганса, не умерла, но Ганс подумал, что она умерла, потому что хотел этого, смещая свою злость с отца на лошадь. Вместе с таким смещением злости на лошадь, сместились и враждебные ожидания в свой адрес со стороны отца, которые Ганс прежде испытывал, когда отец подымал крик.

Вскоре у Ганса развилась фобия: он начал бояться, что его укусит лошадь.

Но в результате развития фобии Ганс получил определенные выгоды:

Первичная выгода от болезни

Ганс больше не испытывал раздирающий душу конфликт от того, что он ненавидит отца, которого одновременно очень любит – все внимание теперь сместилось на страх перед лошадьми, и это не вызывало внутренний конфликт: Ганс, по-прежнему, любил отца, а боялся только лошадей.

«Если бы маленький Ганс, который влюблен в свою мать, стал проявлять тревогу перед отцом, то мы не вправе были бы приписывать ему невроз, фобию. Мы имели бы дело с совершенно понятной аффективной реакцией. Эта реакция превращается в невроз благодаря только единственной черте – замене отца лошадью. Этот сдвиг составляет, следовательно, то, что имеет право на название симптома.»
(там же)

Вторичная выгода от болезни

Во-первых, т.к. Ганс боялся лошадей – он теперь боялся выходить на улицу, и мог больше времени проводить дома с любимой мамочкой.

Во-вторых, вечерами у Ганса стали происходить припадки с требованием материнских ласк, к которым и мать, и отец относились с должным пониманием, потому что сын был болен.

Вытеснение травмы

Первоначально у Фрейда была идея, что невроз развивается в результате травмы в детском возрасте, прежде всего, в результате сексуального совращения. Фрейд услышал много откровений со стороны его пациенток, больных истерией, о совращении со стороны отцов или других родственников – настолько много, что усомнился, что все это было правдой. В результате Фрейд усомнился и в теории травмы и пришел к выводу, что его пациентки сами имели сексуальное желание в адрес своих воспитателей, которое они воплотили в фантазию, но из-за того, что эти фантазии вызывали тревогу и стыд, они были вытеснены, и лишь благодаря анализу вспомнили их как реальное воспоминание из детства. (Возможно, все было именно так, см. об этом подробнее здесь.)

«Упоминание о защите от раздражений сразу же заставляет вспомнить, что вытеснения возникают при двух различных ситуациях, а именно: когда недопустимое влечение пробуждается благодаря внешнему восприятию и когда оно возникает изнутри без такого рода провокации извне.»
(Фрейд. “Торможение, симптом, тревога”)

Фрейд использовал понятие вытеснение, прежде всего, когда речь шла о сексуальных или агрессивных влечениях, которые вызывают тревогу. В дальнейшем, когда Фрейд говорил о душевных переживаниях, пытающихся проникнуть в сознание из бессознательного, он имел ввиду именно внутренние, можно сказать, изолированные от реальности переживания, а не душевные переживания реальных травм. В своей фундаментальной работе “Торможение, симптом, тревога” Фрейд ввел понятие сигнальной тревоги, подразумевая именно опасности, угрожающие изнутри, со стороны Ид.

Сегодня психологи и психоаналитики используют термин вытеснение и в случае болезненных воспоминаний и переживаний, связанных с травмами в детском возрасте. Например, пациент уверяет психоаналитика, что детство у него было обычным, ничего примечательного в нем не было, а в процессе анализа вспоминаются подробности, о которых было бы лучше забыть.

Если внимательно присмотреться к истории развития фобии у маленького Ганса, то мы увидим, что она имела травматическое происхождение: В присутствии отца он не мог спать у матери, а когда мать хотела брать Ганса в постель, отец подымал крик.

Очень спорный вопрос, в какой степени можно позволять ребенку «внедряться» в спальню родителей. Очевидно, что матери не следует заменять мужа сыном, иначе легкая эдипальная победа лишит мальчика стимула к развитию (см. Эдипов комплекс у мальчиков). Но если в борьбе за эдипальное преимущество отец подымает крик – вполне вероятно развитие невроза у мальчика. Особенно, если мать соблазняет своего сына, когда сама хочет брать его в постель. Соблазняющая мать и грозный, но любящий отец вызывают у мальчика раздирающий душу конфликт, что, закономерно, приводит к неврозу (как в истории детства самого Фрейда, см. Эдипов комплекс: взгляд на родителей).

Вытеснение как психологическая защита

Вытеснение в психоанализе считается психологической защитой. Но с подавленным в результате вытеснения аффектом не все так просто. После подавления аффекта и его отщепления – судьба этого аффекта может быть различна. Свободный аффект может быть инкапсулирован, соматизирован, смещен, спроецирован, также может произойти идентификация с агрессором или один из других процессов психологических защит, и, в конце концов, может быть сформирован симптом (как у маленького Ганса). При этом редко вытесняется только один аффект, чаще это бывает комплекс аффектов (как у маленького Ганса – ненависть и страх).

Таким образом, вытеснение не следует рассматривать как отдельную защиту – это только первый этап сложного психического процесса, в результате которого задействуются другие психологические защиты, формируется симптом или, в случае удачного вытеснения сильных переживаний – депрессия.

Отличие вытеснения от изоляции заключается в том, что в случае вытеснения репрезентация, связанная с аффектом, забывается, а в случае изоляции – помнится, но лишена связанной с ним остроты переживания.

Психоаналитическое лечение невроза

Как отмечалось выше, подавленный в результате вытеснения аффект становится свободным.

«…у механизмов вытеснения имеется, по крайней мере, одно общее – отнятие связанной энергии.»
(Фрейд. “Вытеснение”)

Этот свободный аффект и доставляет страдания, превращаясь в симптом, вызывая депрессию или иным образом досаждает, преображаясь посредством психологических защит.

«…неверно то, что вытеснение отстраняет от сознания все дериваты [производные] первично вытесненного. Доступ в сознание оказывается для них совершенно свободным, если они, благодаря искажению или вследствие большого числа заключенных между ними соединяющих звеньев, достаточно отдалились от основного психического представления, первично связанного с влечением. Пользуясь психоаналитической техникой, мы постоянно вызываем у больного такие производные продукты вытесненного, которые могут пройти через цензуру его сознания или благодаря своей искаженности, или удаленности от первично вытесненного представления.»
(там же)

Именно благодаря использованию техники свободных ассоциаций психоаналитик может добраться до вытесненной репрезентации и связанного с ним аффекта. Задачей психоанализа является вновь связать аффект с его репрезентацией и помочь пациенту пережить этот аффект. Благодаря такой проработке аффект теряет свою остроту, репрезентация превращается в «просто» воспоминание (нарратив), симптом исчезает, депрессия ослабевает (см. Проработка и реконструкция в случае лечения депрессии).

Источник

Журнал Практической Психологии и Психоанализа

В статье обсуждается история и сущность политических репрессий в СССР в 1917-1953 гг., показана роль Ленина в развязывании террора, приводится статистика гибели людей от расстрелов, переселения, раскулачивания. Приведены результаты исследования, проведенного автором с людьми, пережившими репрессии. Выделены отдельные, особо травматические события, происходившие в тюрьме и лагере, и описаны психологические последствия травмы на индивидуальном уровне. Проанализированы причины отрицания и замалчивания темы репрессий, а также трудности в осмыслении прошлого в российском обществе в целом.

1. Политические репрессии 1917-1953 гг.

После 1917 года в России началось преследование всех, кто был неугоден новой власти, началась история репрессий, история борьбы государства с собственным народом. Врагами новой власти, которые почему-то были названы «врагами народа», были кулаки, священники, представители бывших привилегированных классов и интеллигенции.

За период с 1918 по 1925 год политическим репрессиям подверглись 33 251 человек.

За период с 1930 по 1953 год приговоры и постановления были вынесены в отношении 3778234 человек, из них 786 098 расстреляны; по другим источникам, за 1930—1953 годы по делам ОГПУ—НКВД—МВД осуждены 3 851 443 человека, из них 776 082 приговорены к высшей мере наказания (The New Times, №39, 05.11.2007).

Из общего числа заключенных, умерших в лагерях ГУЛАГа за 14 лет (с 1934 по 1947 г.) 516 841 человек, или 53,6%, скончались в течение трех лет (1941-1943 гг.), а остальные 446 925 заключенных (46,4%) умерли в течение 11 лет (1934-1940 и 1944-1947 гг.). (по данным В. Земскова, 1991). По другим данным в лагерях, колониях и тюрьмах погибли 2,06 млн. человек. (The new Times, №39, 05.11.2007). Ю. Марголин, бывший заключенный, писал, что по его подсчетам, в год в советских лагерях умирало около 750 тысяч человек (Ю. Марголин, 2008, с.425)

С 1930 по 1953 год в СССР было раскулачено и сослано 6,4 млн. крестьян, так называемых «кулаков» (The New Times, №39, 05.11.2007).

От голода в 1932—1933 годах на территории СССР по разным оценкам, погибло от 4 до 10,8 млн человек, в 1946—1947 годах от 0,8 до 2 млн. человек.

Всего же через репрессии, начиная с конца 1920-х и до 1953 года прошли 25—30 млн. человек. (там же)

Сразу после установления большевистского режима началась расправа с интеллигенцией. «Философским пароходом» были названы два немецких судна – «Oberbürgermeister Haken» (29—30 сентября 1918 г.) и «Prussia» (16—17 ноября 1918 г.), доставивших из Петрограда в Штеттин более 160 человек, в основном, философов и университетских преподавателей.

В одном из указаний в Политбюро от 19.03.1922 В. Ульянов писал: «Нам во что бы то ни стало необходимо провести изъятие церковных ценностей самым решительным образом»,… «с беспощадной решительностью, безусловно, ни перед чем не останавливаясь, и в самый кратчайший срок. Чем большее число представителей реакционной буржуазии и реакционного духовенства удастся нам по этому поводу расстрелять, тем лучше. Надо именно теперь проучить эту публику так, чтобы на несколько десятков лет ни о каком сопротивлении они не смели и думать».

После смерти В. Ульянова его дело продолжил И. Джугашвили.

В годы т.е. «большого террора», начиная с 1934 г., были уничтожены бывшие соратники самого В. Ульянова, многие партийные и военные руководители, в основном, высокого ранга. А после 1937 года стали активно сажать в лагеря членов семей так называемых «врагов народа». Их несовершеннолетних детей безжалостно помещали в детские дома.

Трагедия продолжилась с наступлением второй мировой войны. Так, начиная с 1941 г., любой, кто высказывал неверие в победу России в войне, или говорил о преимуществах немецкого вооружения, обвинялись в пораженческих настроениях и пособничестве врагу. Люди, попадавшие в немецкий плен, приговаривались после возвращения к десяти годам лагерей за измену Родине. После войны большие сроки получали те, кого вывезли на принудительные работы в Германию, и те, кто во время войны находились на оккупированных немцами территориях. Первые пострадали, так как подозревались в коллаборационизме, вторые – на всякий случай, для того чтобы не рассказывали об условиях жизни, увиденных ими в Европе, и не сравнивали их с жизнью в СССР. Огромное количество невинно осужденных людей погибло в штрафных батальонах.

Депортация

В 1918 г. началось насильственное переселение больших групп людей и целых народов. Первыми жертвами стали казаки Терской области, которые в 1920 году были выселены из своих домов и отправлены в другие местности Северного Кавказа, в Донбасс, на Крайний Север, а их земля была передана чеченцам и ингушам.

В середине 1930-х в Ленинграде арестованы многие эстонцы, латыши, литовцы, поляки, финны и немцы. 65 тыс. немцев и поляков были выселены с Украины, территорий, прилегающих к польской границе, в Северо-Казахстанскую и Карагандинскую области.

В сентябре 1937 года 172 тысячи этнических корейцев выселены из приграничных районов Дальнего Востока.

В июне 1941 года. из Литовской, Латвийской, Эстонской и Молдавской ССР выслано около 75 тыс. человек. Главы семей – в лагеря, сами семьи – в Сибирь, на спецпоселение.

В 1941 г. 367 000 немцев депортировано в республику Коми, на Урал, в Казахстан, Сибирь и на Алтай. Немцы были отозваны из действующей армии. В 1942 началась их мобилизация в трудармию – те же самые лагеря, где они строили заводы, работали на лесозаготовках и в рудниках.

В 1943—1944 гг. были проведены массовые депортации калмыков, ингушей, чеченцев, карачаевцев, балкарцев, крымских татар, ногайцев, турок-месхетинцев, понтийских греков, болгар, крымских цыган, курдов – в основном по обвинению в коллаборационизме, распространённому на весь народ. Были ликвидированы (если они существовали) автономии этих народов.

В 1948—1953 гг. более 100 тыс. азербайджанцев депортировано из Армянской ССР в Азербайджанскую ССР.

Все эти цифры означают, что сегодня в России живут миллионы потомков людей, пострадавших от насильственного переселения. Отъезд был немедленным, в течение суток семья с маленькими детьми должна была сняться с места, покинуть свой дом, пуститься в трудный путь, иногда занимавший месяцы в нечеловеческих, антисанитарных условиях, в нужде, холоде. Новая жизнь часто начиналась с рытья землянок в промерзшей земле. Во время переезда от болезней и голода умирали дети, старики, и люди, пережившие переезд, до конца жизни не могли придти в себя от ужаса. В 1948 г. был принят указ, запрещавший депортированным народам покидать районы депортации и возвращаться на родину. Те, кто нарушал этот указ, приговаривались к лагерным работам на 20 лет. Так, огромное количество людей никогда не вернулись в родные края, навсегда потеряв родных и близких.

2. Исследование «Травма в семьях, пострадавших от сталинских репрессий»

Я хотела бы подробно остановиться на собственном исследовании, которое проводилось в 2003-2005 гг. совместно с Институтом З. Фрейда, и было поддержано Международной психоаналитической Ассоциацией.

Целью проекта был анализ того, как чувствуют себя люди, пережившие репрессии 1934-1953 гг., и то, каким образом они переработали свой трагический опыт.

Участники

В интервью приняли участие 15 человек – дети родителей, которые были репрессированы в 1917-1937 гг. Среди пятнадцати человек, согласившихся дать интервью, были представители разных групп бывших политзаключенных. Участники интервью описаны мной как «второе поколение», так как у двенадцати из них родители также были жертвами репрессий. Девять человек были осуждены и отбывали наказание в лагерях и тюрьмах. Один участник, помимо этого, несколько месяцев был узником одного из известных концлагерей, организованных немцами. Участники проекта в среднем провели в заключении и в ссылке от трех до пятнадцати лет. Трое участников, будучи детьми, после расстрела родителей были принудительно помещены в детские дома.

Получение результатов и их валидизация

Интервью с каждым участником длились от 4 до 8 часов с интервалом в 1-2 недели. Нас интересовали такие темы, как:

Результаты

Арест. Первым сильным, шокирующим переживанием для всех, с кем я беседовала, были арест и первые дни пребывания в тюрьме. Самым тяжелым было нахождение в камере-одиночке или в специальном так называемом «пенале», куда человека помещали в ожидании приговора.

Один из участников вспоминал:

«(Во время вынесения приговора) меня удалили, помню, и водрузили в коридорный конверт. Это, знаете, такая квадратная кабиночка, где можно только вокруг своей оси вертеться. И там держали меня очень долго. И я весь потом, помню, обливался потом… от одного расстройства, от одного только этого события страшного. … (После вынесения приговора) меня вернули в ту камеру, откуда меня взяли. Меня там не узнали. Я был потрясенный страшно. Я не мог ни с кем говорить, и со мной истерика была. Ну, я помню, меня на носилках отнесли в тюремную больницу, там полежал несколько дней, потом пришел в себя… (у меня были) спазмы горла, я не мог ничего сказать от волнения …»

Чудовищным нарушением границ личности было то, что человека с самого начала в тюрьме, а потом в лагере, часто раздевали, осматривали, унизительно «шмонали», проверяли, не спрятано ли что-то во рту, в заднем проходе, отбирали все личные вещи, вытаскивали резинки из белья. Люди переживали стыд, смущение, окончательно понимали, что имеют дело с садистами.

Пытки и издевательство

Садизм не был приписан сотрудникам НКВД специальными распоряжениями, он был их личным проявлением. Масштабы его распространения были огромны, а изощренность издевательств приводит в ужас. По-видимому, среди сотрудников НКВД было много людей с психическими нарушениями, или же они обретали их в процессе своей работы. Очевидно также, что все эти преступления не имеют срока давности и подлежат уголовному наказанию.

Одна из участниц так описывала этап из московской тюрьмы к месту заключения:

«С вещами поехала я по этапу вместе с уголовниками, с селедкой, без воды… Единственной радостью для заключенных было помыться в бане в пересылочных тюрьмах. Этап был, наверное, труднее вот этих 8 месяцев (в тюрьме). Никакими словами это не опишешь! Это несравнимо ни с каким Освенцимом! Когда каждый день живешь с мечтою о смерти и думаешь: господи, хоть бы кто налетел, хоть бы кто пристрелил! Когда каждую минуту мечтаешь умереть любым способом. И все время хотелось умереть».

Другой участник рассказывал нам:

Работа в лагере

Работа в лагере была для большинства людей непосильно тяжелой. Они испытывали унижение от того, что не могли справиться с нормами, выбивались из сил, многие, особенно на лесоповалах, не выдерживали больше года, погибали от изнурения и голода. В главе «Расчеловечивание» в книге «Путешествие в страну Зека» Ю. Марголин пишет:

«Огромное, подавляющее, 90%-ное большинство идет на черную массовую каторжную работу. Лагеря, призванные исправлять трудом»- как будто можно кого-нибудь исправить обращением в рабство – представляют в действительности дикарскую профанацию труда и неуважение к человеческому таланту и умению».

Изнуряющий Голод в лагере погружал людей в состояние регресса, когда все мысли и переживания вращались вокруг пайки, а еда становилась единственной ценностью. Вспоминает один из участников интервью:

«Когда живой человек, близкий человек Вам пишет, а Вы не в состоянии с ним общаться, это, конечно, не легко было. И уже (становилось) как-то безразлично. Понимаете, видишь эту нищету, этот голод, холод, уже не до писем было. Слушайте, что может радовать? Если бы накормить бы меня, это было бы радостью. А когда вечно, понимаете, тебя одолевает голод, холод, нужда и грязь, и нечисти, и издевательства, самое главное, и моральное (унижение) такое, тут уже не до писем было. Слушайте, какие там письма, какие там родственники! Боже мой!»

Постепенно люди невольно погружались в нечеловеческое состояние – или «расчеловечивание» как назвал его Ю. Марголин:

«Все подавлено в массовом обитателе лагеря: его логика и чувство справедливости, его личное право на внимание к элементарнейшим потребностям его духа и тела. Ему остается только смирение и сознание своего абсолютного ничтожества и бесправия. Даже человеку Запада, который в крови имеет индивидуальную строптивость и личную гордость – невозможно сохранить чувство собственного достоинства, если он продолжает оставаться в лагере».

3. Психическая травма у переживших лагерь

Тревога, сверхбдительность, идентификация с родителями

Несмотря на первоначальное согласие, чувствовалось, что мои собеседники испытывали во время интервью амбивалентные чувства и тревогу. Часто это было заметно уже в том, как интервью иногда по нескольку раз переносилось на более отдаленные сроки. Людям было трудно рассказывать подробности о жизни в лагере, тюрьме или плену, если я не расспрашивала их об этом более детально. При этом, особенно трудно было говорить об унижении, издевательствах, пытках, насилии. Одна из участниц, проецируя на меня свой страх, спросила, не боюсь ли я проводить такое исследование? Упоминание о том, что проект проводится совместно с западным институтом, как правило, облегчало нашу работу и способствовало большей открытости.

То, что Нидерленд называет «тенденцией к сохранению сверхбдительности» (Niederland, 1961, 1981; Krystal and Niederland, 1968), проявлялось у наших собеседников в том, что все они внимательно следили за политическими изменениями в стране, некоторые рассказывали, что у них долгие годы оставался страх, что могут придти за ними, или за детьми, и потому вели себя очень осторожно.

Мы также понимали трудности в описании самих событий и чувств, которые они вызвали, как следствие слишком сильной эмоциональной травмы. К тому же это была множественная или так называемая «кумулятивная травма» (M. Khan, 1963).

Многие участники не захотели, чтобы я встречалась с их детьми. Часто они так сильно переживали сцены, «ожившие в памяти» во время интервью, что приходилось прерывать разговор. Невозможность говорить о случившемся проявлялась также в том, что люди «сворачивали» на безопасные темы, например, описывая достижения детей и внуков, и подчеркивали, что сейчас у них все хорошо. Психосоматические расстройства, в частности, нарушения сна, встречались практически у всех участников. Многие, особенно женщины, жаловались на другие соматические расстройства.

Так, в одном случае, дочь расстрелянного наркома, которая уехала с мужем в другую соцстрану после войны, осудили на 11 лет, инкриминируя ей, в том числе, прошлое ее отца – врага народа. Тем не менее, она рассказывала об отце с гордостью, любовью, ни разу не обвинив его ни в чем, и по завершении сказала: «Мы обязательно должны описать все это ради наших родителей». Другая участница – дочь расстрелянного генерала, в 18 лет ушла на фронт, прошла войну зенитчицей, вела себя очень храбро, отважно, покровительствовала другим, и ее интервью было наполнено рассказами о военной доблести, так, что мне казалось, что одним из ее сильных желаний было бессознательная попытка понравиться отцу, получить его признание и похвалу.

Преданность, связь с родителями, мужьями, женами, детьми, становилась важным фундаментом, которые давали силы для в лагере и в тюрьме. Для выживания было важно знать, что человека кто-то ждет на воле.

Отношение участников к советскому режиму и оценка прошлого

Отношение участников к советскому режиму и оценка прошлого часто зависели от социального происхождения. Так, дети «старых большевиков», высокопоставленных партийных функционеров, наркомов, чекистов гордились тем, что их родители принимали участие в революции, ликвидации белых, руководили военными действиями, раскулачиванием, возглавляли комбеды, реввоенсоветы, управления НКВД. Собственно говоря, у них и не было оснований думать по-другому, или переживать по поводу того, что родители участвовали в убийствах, грабежах, конфискации чужого имущества. Такая установка соответствовала тому, что в обществе после 1956 года был взят курс на идеализацию большевизма и его вождей.

Так, дочь крупного военного, расстрелянного в 1937 г. рассказала, что перед арестом отец написал матери «Нина, перед Родиной и партией ни в чем не виноват. Поезжайте в Москву и ждите. Через месяц-два я буду дома». Затем она подытожила: «они действительно никогда ни в чем не были виноваты».

Еще одна участница, дочь наркома, рассказала, что ей запомнились слова отца в его последнем слове на суде, после заслушивания обвинений (в 1937 г.): «После того, что я узнал, у меня больше нет желания жить. А мои дети пускай поют со всеми другими детьми Интернационал».

Другая участница гордо рассказывала о том, как ее отец, известный революционер, в 20-е годы участвовал в ликвидации казачества. Отец был в ее глазах героем – героем революции и гражданской войны, выдающимся, смелым, творческим, необыкновенно одаренным человеком, которого очень уважал Ленин.

Один из участников гордился своим отцом, высокопоставленным партийным функционером, возглавлявшим министерство просвещения одной из бывших советских республик, и принимавшим участие в расправе над неугодными советскому режиму деятелями культуры, в частности, писателями, и возглавлявшим борьбу за искоренение местного языка. По мнению сына, его отец «помогал бороться с националистами и заблуждавшимися людьми».

Новые хозяева жизни, которые в основном, были выходцами из беднейших, семей, не только охотно экспроприировали квартиры и материальные ценности, но и старались перенять барские обычаи и правила жизни прежней элиты. Так, дети «старых большевиков» описывали роскошный быт и уклад жизни после революции, которые были построены по образцу и подобию бывших дворянских. Часто, несмотря на кровавую историю семьи, и то, что они сами пострадали от режима, через идентификацию с родителями они оставались верны советским и революционным идеалам. У некоторых встречалось расщепленное восприятие прошлого, когда идеализированное отношение к революции и большевизму сочеталось с ненавистью к Сталину и его соратникам.

Дети из обычных семей быстрее уясняли истинную суть происходящего, и сразу понимали, что их самих, также как и всех остальных, наказывают ни за что. Понимание того, что государство при помощи НКВД использует рабский труд, и что в стране существует чудовищный обман людей, о котором запрещено говорить, приходило к ним гораздо быстрее. Еще быстрее это понимали иностранцы, попадавшие в лагеря из благополучных стран Европы, чей рассудок не был затуманен двадцатью годами пропагандистской лжи.

Во время интервью участники из этой группы не высказывали критики в отношении советской власти, если я не задавала вопросов. Однако, из редких комментариев, которые иногда прорывались, из ироничного тона можно было понять их истинное отношение. У них было больше открытой горечи и гнева по поводу убийства родителей и (или) своего пребывания в лагере, отсутствовала идентификация с героями. После возвращения они испытывали скорее депрессивные чувства, отчаяние, растерянность.

Один из участников сказал, что после возвращения из лагеря «он всю жизнь прожил с опущенной головой». Другая участница описала свою беспомощность таким образом:

«В 53-м я пришла, это было ужасно. Ободранная, голодная, больная, худая, я очень всего боялась, и все у меня болело. В тюрьме это называли пространственной болезнью, а она как-то ведь называется. Когда не знаешь, что есть какие-то мышцы, а вдруг они начинают все болеть. Все-таки, видимо, это ограниченное пространство… Нужно было прописаться, это для меня была проблема. Я за папу цеплялась. Даже просто перейти дорогу было долгим, трудным делом, я говорила отцу: «Ну, может ты сам, может быть, потом, может быть, завтра».

Разрушение семейных связей

Людей высылали и убивали хладнокровно, никто не думал о детях, оставшихся без родителей. Их помещали в приюты, причем, братьев и сестер помещали порознь, часто в разные детдома. Малышам меняли фамилии, чтобы родственники не могли их разыскать. Конфликт между преданностью семье и требованиями враждебного социума возникал всякий раз, когда детское желание быть принятым в группе, быть, как все, использовалось взрослыми с идейными целями, для промывания мозгов. Так, детей часто заставляли отказываться от родителей как от врагов народа, предлагая сменить фамилию, угрожая, что не примут в пионеры, комсомол.

Одна из участниц рассказала, что после долгих уговоров написать заявление об отказе от родителей ее саму и ее сестру приняли в комсомол.

«Нам хотелось в комсомол, (хотелось) быть такими, как все. Мы верили, что родители наши не виноваты, что они вернутся. Все в школе были комсомольцы, а мы нет, а нам очень этого хотелось. Тогда директор приюта послал в Москву воспитательницу, и секретарь ЦК комсомола дал разрешение принимать нас в комсомол. Они приехали с эти решением, и мы вступили в комсомол уже в 15 лет»

Уничтожение материальных следов и замалчивание репрессий было важной частью работы палачей, так как это было уничтожением следов преступлений, и совершалось оно целенаправленно и старательно. Так, вещи, письма арестованных не возвращались, расстрелянных людей закапывали в общие могилы без опознавательных знаков, так, чтобы их никто никогда не нашел. Шестеро из 15 участников интервью до сих пор не знают, где были расстреляны и похоронены их родители, и на протяжении всей жизни ищут их затерявшийся след.

Оставшиеся в живых или на воле родственники часто сами уничтожали семейные документы, архивы, фотографии, чтобы не подвергать риску себя и детей, и таким образом навсегда исчезали материальные доказательства того, что человек когда-то жил.

У двенадцати участников опроса есть дети и внуки, однако, только двое из двенадцати рассказывали о том, что в семье были погибшие и сидевшие в лагерях, еще до перестройки, остальные же, и то, не все, отважились сделать это только после нее.

После освобождения

После освобождения бывшие заключенные оставались «врагами народа». Так, они не имели права вернуться на прежнее место жительства, не могли занимать руководящие должности, не имели права работать ни в каких образовательных учреждениях, включая детские сады. Часто за ними устанавливался так называемый комендантский надзор, когда обычно ближе к ночи приходил сотрудник НКВД проверять, на месте ли бывший заключенный. Взрослых детей «врагов народа» не принимали ни на учебу, ни на работу. Таким образом, ауйтсайдером в обществе становилась вся семья.

4. Последствия репрессий в обществе

Изменение языка и создание мифов

После революции в обществе возникла новая советская лексика, овладение которой считалось признаком овладения культуры. Язык пропаганды фальсифицировал устоявшиеся понятия, подменял их новыми, обслуживал новые мифы, в частности, миф о построении коммунизма. И мифы, и советский новояз использовались для поддержания энтузиазма, фанатичной преданности, и помогал выживать и работать в условиях повсеместной бедности. Так, одной из истинных причин репрессий было то, что часть людей убили в устрашение, а другую использовали в лагерях в качестве рабов, которые бесплатно осваивали новые земли, строили новые города и заводы, добывали полезные ископаемые, в том числе уран. При этом не поленились затуманить сознание оставшихся на воле тем, что это были враги народа, которых надо исправлять в лагерях. Так «истребительно – трудовые» лагеря, как их назвал А. Солженицын, были названы исправительно-трудовыми.

Во многих семьях, где отрицание действительности и вытеснение было наиболее мощным, прижилась вера в то, что социальные ценности важнее личных, как это пытались с самого начала внушать большевики. Тогда преданность семье, любовь, поддержка отступали перед ценностями самоутверждения в социуме. Часто в таких семьях бывших заключенных предавали или отказывались от связи с ними.

Страх, отрицание прошлого и неспособность переживать печаль

Тем не менее, мне кажется очень важным взять на себя ответственность за честный анализ прошлого, за восстановление справедливости как в моральном, так и в юридическом плане, за сохранение памяти о случившейся с нами всеми трагедии, чтобы перестать перекладывать «груз молчания» (по выражению Дан Бар-Она) и груз неразрешенных проблем, прежде всего, семейных и индивидуальных, на плечи следующего поколения, и завершу доклад словами Юлия Марголина, узника бывших советски[ концлагерей: «Не может остаться душевно здоровым человек или общество, которое является жертвой или хотя бы свидетелем чудовищного преступления, возведенного в норму. Укрытого так, как в каждом приличном доме бывает укрыт ватерклозет – преступления, о котором все знают, но никто не говорит, которое не вызывает протеста в мире и просто принимается к сведению, и даже оправдывается людьми претендующими на высокое достоинство».

Источник