Что такое постправда простыми словами
Тролли против клик-ферм: как соцсети искажают реальность в эпоху «постправды»
На прошлой неделе «постправда» стала словом года согласно Оксфордскому словарю. На примере выборов в США и роли медиа показываем, в чем здесь проблема.
Не так давно на Би-би-си вышел новый фильм одного из ведущих британских мастеров политической документалистики Адама Кертиса «Гипернормальность», в котором он в течение трех часов диагностировал современность. Термин «гипернормализация» Кертис позаимствовал у американского антрополога Алексея Юрчака, которым тот описывал позднесоветскую реальность, когда все знали о неэффективности и лжи властей и о пустоте официального дискурса, но считали это вполне нормальным. Согласно Кертису, капиталистическое общество, включая Россию, сегодня как раз перешло в состояние гипернормализации, когда границы между фактом и вымыслом максимально стираются, о коррупции власть имущих известно всем и каждому, но это воспринимается как норма. Характерно, что в качестве синонима «гипернормализации» выступает слово «постправда», которое спустя несколько недель после выхода фильма стало словом года по версии Оксфордского словаря.
«Постправда» против истеблишмента
О «постправде» активно заговорили после победы Дональда Трампа на выборах в США и июньского «Брексита», хотя самому слову уже более двух десятков лет.
Постправда — обстоятельства, при которых объективные факты имеют меньшее влияние на общественное мнение, чем апелляции к эмоциям и личным убеждениям. (Оксфордский словарь)
Политика в режиме post-truth — это подмена фактов фейками, часто спекуляция на самых низменных эмоциях и отказ играть по правилам. Таким образом, «постправда» — это и про Трампа, и про «Брексит», и про Путина, и про всех остальных, кто открыто бросает вызов политическому истеблишменту и экспертному знанию. Россия, с богатым опытом распространения дезинформации и агрессивной медиариторики, в данном случае оказывается в авангарде такой политики. Интересно, что одним из архитекторов гипернормализации Кертис называет Владислава Суркова, что лишний раз указывает на схожесть методов западной «постправды» и российской пропаганды. Однако до конца неясно то, о какой именно «правде» идет здесь речь.
О том, что truth в понятии post-truth отсылает ко вполне определенному политическому дискурсу, говорит четкая граница между фактом и эмоцией. Современная либеральная мысль, включая классиков Джона Ролза и Юргена Хабермаса, отвергает эмоциональную составляющую политики, взамен фокусируясь на идее максимально рационализированной дискуссии, основанной на внимании к фактам и разумным доводам. Проще говоря, политика не место для эмоций. Однако поставить галочку в бюллетене — это часто не рациональный, а эмоционально окрашенный акт, о чем давно говорит один из главных критиков Хабермаса бельгийский философ Шанталь Муфф.
С упомянутой выше характеристикой соглашаются как правые, так и левые. Культ больших данных и сухих фактов и вера в то, что простой доступ к информации моментально ведет к познанию и верной интерпретации, были важными мотивами в кампании Клинтон. Ее штаб активно использовал сложный алгоритм Ada, названный в честь женщины-математика Ады Лавлейс. 400 тысяч раз в день программа симулировала предвыборную гонку и даже сообщала, какой именно город Клинтон необходимо посетить с агитационной речью. Но алгоритм оказался не столь надежен, а факты вроде неуплаты Трампом налогов не возымели никакого воздействия на умы жителей Среднего Запада.
Медиатеоретик Натан Юргенсен назвал такой подход factiness, то есть апелляцией к голым и разрозненным фактам, не позволяющей увидеть более полную картину происходящего, — то, что от неконтролируемой глобализации и социального неравенства устали очень многие.
Информационные пузыри онлайн и офлайн
Отдельного внимания заслуживает фактор соцсетей, который, согласно точке зрения медиаэлит, стал ключевым в политике «постправды». Сразу после выборов в США на фейсбук обрушился шквал критики, сводящейся к тезису о том, что победу Трампа предопределили так называемые информационные пузыри и потоки фейковых новостей.
Пузыри — порождение алгоритмов фейсбука, которые структурируют ленту особым образом. В итоге пользователи видят только тот контент, который согласовывается с его уже сформированными убеждениями. В июне алгоритм фейсбука скорректировали, чтобы в ленте стало отображаться еще больше постов от друзей и родственников — в ущерб информации от других каналов в том числе и медиа. Интересно, что примерно в то же время у постов с фейковыми новостями, над которыми ради прибыльных кликов работают как американские взрослые, так и македонские тинейджеры, начала расти вовлеченность, и перед самыми выборами по популярности они перегнали проверенные новости.
Кроме того, популярность Трампа в фейсбуке — часто результат деятельности клик-ферм, расположенных в Бангладеш или на Филиппинах — и даже не на территоррии США. Таким образом работники клик-ферм играют роль ольгинских троллей наоборот.
Когда о проблеме информационных пузырей и фейковых новостей заговорили, Марк Цукерберг отказался ее признавать, что не делает ему чести. Колумнист The New York Times Зейнеп Туфекчи права, когда говорит, что компания должна поменять свои алгоритмы и активнее бороться с фейковым контентом (например, снова нанимая редакторов), приводя в пример Мьянму, где, по некоторым данным, потоки дезинформации способствовали нарастанию этнического напряжения. С другой стороны, многочисленные заявления, что это именно фейсбук сделал Трампа президентом, являются в лучшем случае преувеличением. Новости в этой соцсети потребляют только 44% американских избирателей, и если медиа и политический истеблишмент утратили доверие одной части населения, то в этом виноват не Цукерберг. Пять лет назад те же самые медиа точно так же преувеличивали роль соцсетей в событиях «арабской весны», только в восторженных тонах.
Информационные пузыри в сети сложно представить без тех же пузырей офлайн или того, что медиатеоретик Венди Чан называет обратной связью между цифровой и физической сегрегацией. В этом смысле, например, московский либеральный фейсбук мало чем отличается от нью-йоркского, слабо понимающего настроения и мотивы рядового жителя Канзаса. Довольно глупо отрицать, что классовые и географические различия между различными социальными группами напрямую влияют на онлайн-активность и выбор подписок.
Эпоха постправды: новые поводы для войны
Ложь во благо и наоборот
Манипуляции общественным сознанием существовали во все времена. Сейчас это так называемая «постправда», формирующая восприятие не на основе объективных фактов, а на базе эмоций и личных убеждений.
Сам термин появился в начале 90-х годов прошлого века в связи с американской операцией «Буря в пустыне». Ранее это именовалось просто – пропаганда.
В настоящее время, когда все информационное пространство заняли социальные сети и интернет-ресурсы, постправда приобретает особое значение. Она способна влиять на процессы стратегического масштаба.
Любое стратегическое событие способно стать поводом для войны – в первую очередь холодной и, вполне вероятно, вылиться в реальное вооруженное противостояние.
Одним из первых эту сентенцию произнес отставной британский генерал Адриан Брэдшоу:
Позже слова Брэдшоу подтвердил генеральный секретарь НАТО Йенс Столтенберг, заявивший, что кибератаки против членов Североатлантического альянса могут рассматриваться как повод для настоящей, вполне осязаемой войны. Вплоть до того, что НАТО будет в таких случаях всерьез рассматривать применение пятой статьи, предусматривающей организованный ответ всего альянса на нападение на одно из государств – членов.
В НАТО давно поняли все прелести кибервойны и информационного противоборства. Главное преимущество таких методов – в полной недоказуемости акта агрессии.
Отработку приемов, своеобразные «учения», мы уже неоднократно видели на примерах выборов президента США, в которых Россия оказалась в числе обвиняемых. Логика проста – если что-то для высшего истеблишмента случается не так (победа Трампа), в этом проще всего обвинить заграничного врага.
Во-первых, во многом это снижает ответственность за провал, а во-вторых, лишний раз натравливает электорат на оппонентов. О том, что нет никаких прямых доказательств вмешательства России в американские выборы, решено не упоминать. Перед нами типичный пример распространения постправды в информационном поле интернета.
За десятилетия в сети сформировался типичный портрет потребителя «неполноценной правды». Прежде всего, это человек, с уважением относящийся к различным эксклюзивным расследованиям и «утечкам» информации. Факты здесь не играют решающей роли, самым важным становится эмоциональность подачи и шоковый эффект.
Например, в 2018 году газета The Times of London на полном серьезе рассказала о 75 тыс. информаторах Кремля в британской столице. Лет шестьдесят назад такую откровенную утку за пределы читальни никто бы в здравом уме не вынес. Сейчас же пользователи социальных сетей за пару-тройку кликов выпускают информационного джинна на свободу.
Репосты и лайки делают фейковую новость вполне реальной, и уже через несколько часов о ней говорят по всей Великобритании, а через несколько дней – по всему миру.
На руку постправде играет и практически полное отсутствие фильтров в социальных сетях и поисковых системах. Впрочем, отсутствие критического мышления в головах пользователей и популизм также является благодатной почвой для манипуляции.
Антиинтеллектуализм – это, похоже, наше будущее.
Мрачное будущее постправды
Интернет-пространство перевернуло логику взаимодействия СМИ с читателями.
Раньше это была преимущественно односторонняя коммуникация – пользователь воспринимал написанное без возможности комментировать публично.
Сейчас же посетители могут не только поддерживать информацию, но и опровергать, предоставляя неопровержимые «пруфы». При этом под якобы «фактами» обычно подписываются либо анонимы, либо вообще фейковые персонажи.
Особенно остро эта проблема отсвечивает в социальных сетях.
Примеры сплошь и рядом: Telegram-канал NEXTA в прошлом году во время протестов опубликовал видео с пятилетней девочкой, которую избил белорусский ОМОН в Гродно. Шоковый контент тут же разошелся по всему миру. Девочке действительно не повезло, но только вот травмы она получила в результате ДТП.
Задача выполнена – эмоциональный фон создан, а протестная волна в Белоруссии получила новое топливо. Фейковое творчество в сети постепенно автоматизируется – контента необходимо много, и человеческих ресурсов порой не хватает. Так называемые боты не только ставят лайки и репостят материалы, повышая его рейтинги, но и создают фейковые страницы, подстраивают информацию под интересы большинства, успешно мимикрируют под реальные личности.
На вершине пирамиды постправды расположились технологии искусственного интеллекта вкупе с «глубокими фейками» (deepfake). Здесь вообще никто не знает, что делать с этим добром, настолько серьезное влияние на массы они могут оказать.
Возможности синтезировать вполне реальные видеоизображения известных личностей настораживают политиков по всему миру.
Нет ничего невозможного в создании видео, на котором условные американские военнослужащие сжигают Коран, или как смоделированный премьер-министр Израиля обсуждает планы уничтожения политической элиты Ирана. Это, кстати, не выдумки автора, а фантазии издания Foreign Affairs.
От себя добавим, что также легко и непринужденно можно сфабриковать доказательства с камер наблюдения – люди могут находиться там, где никогда не были.
Именно поэтому в 2018 году несколько конгрессменов обратились к директору Национальной разведки с просьбой оценить потенциал фальшивых аудио-, видео- и фотоизображений.
Спустя год в Комитете по разведке Палаты представителей запустили масштабную программу
Из всего этого выкристаллизовывается главный тезис: кто будет управлять всей «фабрикой фейков» – у того в кармане будут ключи от всего мира.
Попытка определить правила
Если сам Столтенберг упоминает кибератаки, как повод для применения пятой статьи устава НАТО, то кто мешает третьим государствам разжечь войну США/НАТО с Россией?
Или кто помешает Североатлантическому альянсу, например, создать кибернетический casus belli?
До сих пор нет полноценных инструментов по отслеживанию и фиксации хакерских атак, киберпреступлений и информационных вбросов. А если нет техники контроля, то можно все.
В этой связи очень двусмысленно выглядит реакция Соединенных Штатов на инициативу Владимира Путина создать международную структуру по информационной безопасности. The New York Times цитирует ответ помощника генерального прокурора США по национальной безопасности Джона Демерса, который назвал идею: «циничной и дешевой пропагандой».
Такая жесткая риторика говорит об одном – Вашингтон чувствует себя неуязвимым в данной истории.
Похоже, Запад окончательно освоил правила войны в социальных сетях и на информационных площадках.
В рамках стратегии создается обширный штат комментаторов различного толка и экспертов, объединенных антироссийским контентом. Рычаги влияния западных структур в России известны – это и различные некоммерческие фонды, получающие соответствующие гранты, и ангажированные журналисты, к которым в последнее время добавились новые лидеры мнений – блогеры.
В такой ситуации России приходится либо пытаться противостоять внутренней фильтрацией контента через стигматизацию глашатаев западной пропаганды (кейсы «иностранных агентов»), либо пытаться установить четкие правила игры на международном уровне.
Если с первым все пока относительно неплохо получается, то вторая инициатива откровенно буксует.
Как выжить в эпоху постправды
Мы привыкаем к заголовкам, в которых пишут очевидную чушь, не проверяем детали, не ищем пруфы и делим мир на своих и чужих так же быстро, как смахиваем фотки в Tinder: не нравится – налево, нравится – направо. Ученые силятся описать этот дивный новый мир, где скучной правде всегда предпочитают эффектную ложь. Даже придумали слово: постправда. Короче, если ты расположен(-а) порассуждать, куда несется наша желтая стрела (читай: мир), тебе этот лонгрид и посвящается. Лайк, шер, репост!
Предисловие. Как Светлана Алексиевич умерла и воскресла
18 мая. По Фейсбуку шуршит скорбная весть: нобелевская лауреатка Светлана Алексиевич скончалась. Об этом сообщают авторитетные СМИ: Le Figaro, РИА Новости, Interfax; в Википедии оперативно появляется дата смерти писательницы, пользователи социальных сетей рефлексируют на тему. В это время телефон сабжа разрывается от звонков в роуминге: Светлана Алексиевич находится в Сеуле, где презентует свои издания на корейском языке. Она жива-здорова. К чести некоторых СМИ, их сотрудники не забыли, что такое фактчекинг, и проверили информацию, прежде чем забацать черно-белую фотку для некролога.
Источником утки оказался поддельный твиттер-аккаунт свеженазначенной министерки культуры Франции. Пока Франсуаза Ниссен мирно себе спала (или отмечала карьерные успехи – как знать), итальянский учитель Томмазо де Бенедетти создал «ее» профайл, а на следующий день во время школьной перемены написал в нем буквально следующее: «Страшная новость. Только что мне сообщили, что Светлана Алексиевич умерла. Никакой другой информации у меня нет». И понеслось.
Примечательна первая реакция Светланы Александровны: «Это, наверное, и есть новая реальность, в которой мы оказались. Мир постправды. Когда мы не знаем, что в действительности и где происходит».
А ведь на самом деле – не знаем.
Что такое постправда
«Post-truth» стало словом 2016 года по версии Оксфордского словаря. Оно описывает такие «обстоятельства, в которых объективные факты менее важны для формирования общественного мнения, чем обращение к эмоциям и личным убеждениям». Предполагается, что в эпоху постправды люди верят в то, во что хотят верить, и идут за авторитетами вместо того, чтобы доверять цифрам.
В русском языке для понятия post-truth закрепился аналог «постправда», хотя, по мнению некоторых исследователей, правильнее говорить «постистина». Дескать, истина едина, а правда у всех своя: хочешь – бери «Гомельскую», хочешь – «Гродненскую», ну а кому-то и «Комсомольская» – всем правдам правда. Впрочем, если обратиться к толковым словарям, оба слова отсылают нас к объективности, а именно объективность постправда (или постистина) подтачивает в самом основании. Это куда более принципиальный момент, нежели оттенки смыслов.
В том значении, которое зафиксировано Оксфордским словарем, слово post-truth встречалось еще в 1992 году: его использовал в эссе драматург Стив Тесич, чтобы описать конфликт в Персидском заливе. Но в 2016-м популярность лексемы возросла многократно.
Именно в 2016-м мир вошел в лобовое столкновение с феноменом постправды: все мы немного перевозбудились от результатов двух кампаний по разные берега Атлантики. Сначала британцы, вопреки всем прогнозам, решили отчалить из Евросоюза в туман. А потом американцы захотели сделать Америку Great Again, избрав человека, в которого больше верили зрители телеканала «Россия 24», чем завсегдатаи лужаек Централ Парка.
Главные «кейсы» постправды: Brexit и Трамп
Сторонники выхода Великобритании из Евросоюза активно продавливали тему, будто членство в ЕС еженедельно влетает стране в 350 миллионов фунтов стерлингов. Риторика брекситеров строилась вокруг того, что столь сладкую сумму хорошо бы пустить на что-то более важное – здоровье жителей Королевства, например. Логично?
Алогично другое: даже когда цифра в 350 миллионов была опровергнута экономистами (лови много фактчекинга), брекситеры не отказались от своих слов – лозунги про 350 миллионов по-прежнему транслировались везде, где только можно. И это сработало!
На утро после триумфа Brexit глава Партии независимости Соединенного королевства признал, что после выхода из ЕС эти деньги не появятся, а спустя несколько дней один из главных идеологов кампании Арон Бэнкс цинично пояснил: «Уже было сказано, что факты не работают, вот и все. Те, кто хотели остаться в ЕС, использовали факты, факты и факты без конца. Это просто не работает. Нужно найти эмоциональную связь с людьми. Так побеждает Трамп».
Дональд Трамп – это апостол постправды. По данным проекта Politifact, 68% утверждений Трампа были ложными полностью или частично, 27% – не совсем правдой, лишь 5% – чистой правдой. И этот человек – президент одной из самых влиятельных стран на планете!
Это кажется абсурдным, если пользоваться логикой прежнего, фактоцентричного мира, но Трамп великолепно совпадает с эпохой, когда эмоции намного важнее фактов. Не моргнув глазом он утверждает, что Хиллари Клинтон – преступница, а Барак Обама родился за пределами Штатов, – и публика раскрывает рты. Опровержения поспевают быстро, но достигают не всех, а заставляют задуматься и того меньшее число электората.
Почему тебе ОК, когда на ушах лапша
Антрополог Алексей Юрчак написал чудесную книжку о Советском Союзе периода разложения, где с подлинно литературным талантом расписал ситуацию, когда гражданин поздних «советов» уже не верил в строительство коммунизма и слова маразматичных генсеков, но официальная идеология по-прежнему воспроизводилась – как некий ритуал, который по общему сговору всех устраивает, потому что какую-то другую жизнь даже вообразить было трудно. Чтобы описать это положение вещей, ученый использовал термин «гипернормализация».
В прошлом году Адам Кертис снял для BBC фильм, который назвал термином Юрчака «HyperNormalisation».
Согласно Кертису, современный Запад находится в состоянии, аналогичном гипернормализации в позднем СССР. «У нас тоже немало коррупции. Мы все об этом знаем, и политики знают, что мы знаем. Политики на Западе также почти утратили контроль над происходящими событиями, и они знают, что мы об этом знаем. Итак, все знают, что мир наш странный, нереальный, фальшивый и коррумпированный. Но все воспринимают его как совершенно нормальный. Потому что самая интересная черта нашего времени состоит в том, что миру этому никто не видит альтернативы», – говорит режиссер в интервью русской службе BBC.
Человек 2000-х – индивидуалист, который легко делегирует кому угодно функцию рулить общественными интересами. Мы со всей серьезностью выбираем плитку в уборную и трехскоростной блендер, но что касается политики, экономики, экологии – нам проще положиться на авторитетную фигуру. И даже если авторитетная фигура будет лгать, то все равно мы будем и дальше действовать так, будто полностью ей доверяем.
Цифры теряют силу везде. Смотри: если в предвыборной программе кандидата Лукашенко формата 2001 года было 13 цифр, 2006 – 17, а 2010 – 16, то в программе-2015 цифра оказалась ровно одна. Зато слово «мы» промелькнуло аж 28 раз.
Почему тебя это должно волновать: пузыри фильтров
Сегодня у нас есть доступ к бесконечным массивам данных – казалось бы, найдется все, только гугли. Проблема лишь в том, что вся информация в интернете подстраивается под тебя.
Социальные сети и поисковые системы по дефолту считают, что ты застыл в бронзе и больше не развиваешься, а значит твою нежную психику нужно оберегать от альтернативных точек зрения. Фид в Facebook формируется с учетом того, что ты лайкаешь и шеришь, а персонализированная выдача в Google не позволяет тебе выйти за пределы «пузыря фильтров». И вот тебе уже кажется, что все вокруг голосуют за твоего кандидата, все верят в одного бога и все слушают твою музыку. «Пузырь фильтров» настолько усыпляет критическое мышление, что, когда в ленте появляется пост, противоречащий твоим убеждениям, ты тут же находишь в нем логические огрехи, а если не находишь – то просто игноришь эту инфу.
Например, человек убежден, что под видом всеобщей вакцинации на людях ставят какие-то страшные эксперименты. Любые аргументы за вакцинацию он посчитает ангажированными, исследования – проплаченными, истории об отказе от прививки с печальным финалом – подтасованными. Спорить бесполезно. В эпоху постправды факты утратили силу: клавиатуры в дискуссиях ломаются не за объективность, а за личные убеждения, личную веру.
Как это работает:
Информации становится больше, но проверяют ее все реже. В довесок к этому стирается грань между массовым и личным: статья профессора Калифорнийского универа в Беркли и пост друга на Фейсбуке могут иметь одинаковую ценность и приниматься на веру безусловно.
Публичная сфера дробится на множество «кружков по убеждениям», и люди стремятся попасть в «свой кружок», не замечая, что все больше отдаляются от других групп. Вот почему неожиданное столкновение с миром комментаторов Onliner подобно легкому поражению электротоком.
Убеждения человека резонируют с убеждениями его единомышленников, отчего он укрепляется в них и защищает еще сильнее. Персонализированный поиск и выдача новостей в социальных сетях не позволяют выйти за пределы «кружка». Создается комфорт безусловной правоты: «Хто не скаче, той москаль!»
Индивид стремится доказать верность «своим» и уподобляется спортивному фанату, который болеет за клуб эмоционально и даже способен жертвовать ради этого собственными интересами.
Информация перестает быть ценной сама по себе – куда важнее внимание, которое на нее направлено. «Мир постправды – это не просто симулятивная копия реального мира, а гипернасыщенный вариант, который стремится его превосходить», – читаем в исследовании украинского политолога. Краски сгущаются.