что делают санитары в красной зоне
16 важных вопросов о коронавирусе врачу красной зоны Александру Ванюкову
Как сейчас лечат COVID-19
Поговорили с Александром Ванюковым — хирургом, заведующим отделением ГКБ № 52 города Москвы, в котором сейчас лечат пациентов с коронавирусной инфекцией.
Что вы узнаете
Будьте внимательны к источникам информации о здоровье — и сходите к врачу
Наши статьи написаны с любовью к доказательной медицине. Мы ссылаемся на авторитетные источники и ходим за комментариями к докторам с хорошей репутацией. Но помните: ответственность за ваше здоровье лежит на вас и на лечащем враче. Мы не выписываем рецептов, мы даем рекомендации. Полагаться на нашу точку зрения или нет — решать вам.
Кто сейчас тяжелее переносит коронавирусную инфекцию?
Как и раньше, тяжелее всего коронавирусную инфекцию переносят пожилые люди, люди с хроническими заболеваниями, в частности с сердечной или почечной недостаточностью, диабетом, а также непривитые люди. Кроме того, довольно плохо переносят болезнь люди с избыточной массой тела.
Факторы риска тяжелого течения COVID-19 — Американский центр по контролю и профилактике заболеваний, CDC
В целом, любые факторы риска со стороны состояния здоровья усугубляют течение коронавирусной инфекции.
Курс о больших делах
Изменилось ли течение болезни с появлением новых штаммов коронавируса?
Теперь болезнь быстрее развивается. Раньше мы видели, что инфекция постепенно прогрессирует в течение двух недель. Сейчас состояние может быстро ухудшиться за три-четыре дня, причем до критического уровня. Также болезнь стала контагиознее, ей проще заразиться.
Ситуация стала хуже с точки зрения переносимости коронавирусной инфекции и ее распространения.
Еще можно отметить, что сейчас вирус стал вызывать не потерю, а скорее девиацию, то есть изменение обоняния. Например, людей преследует какой-то запах, привычные вещи пахнут не так, как раньше.
Растет ли число молодых людей с COVID-19 и как они переносят болезнь?
Сейчас больше стало молодых пациентов, которые болеют тяжело.
При этом в целом молодые люди по-прежнему легче переносят инфекцию. Все-таки у пожилых рисков гораздо больше.
Много ли в стационаре вакцинированных пациентов, как они переносят болезнь?
Среди всех пациентов у нас около 10% тех, кто прошел полный курс вакцинации, из них в реанимации единицы, а погибших можно пересчитать по пальцам.
Тот факт, что вакцинированный человек попал в реанимацию или погиб, не всегда связан с тяжестью коронавирусной инфекции, чаще с его хроническими заболеваниями. Обычно это пожилые, уже тяжело болеющие люди.
Как лечить легкую коронавирусную инфекцию дома?
Если человек находится дома и неплохо себя чувствует, ему ничего не надо принимать, кроме жаропонижающих. Существует много противовирусных препаратов, которые часто назначают, но у них нет доказанной эффективности, принимать их не стоит.
Как лечить легкую коронавирусную инфекцию — Национальная служба здравоохранения Великобритании
При легкой коронавирусной инфекции, как при любой ОРВИ, нужно пить побольше жидкости, соблюдать постельный режим и сбивать температуру.
Как понять, что состояние ухудшается и пора ехать в стационар?
Есть два объективных признака, которые говорят, что нужна госпитализация:
Важно и субъективное самочувствие. Если у человека нарастает интоксикация, он чувствует себя плохо, ничего не может делать, появляется одышка, не хватает воздуха — это тоже повод задуматься о госпитализации.
Необязательно для этого заранее делать компьютерную томографию — ее сделают в больнице. Предварительная КТ только увеличит время до госпитализации, она не изменит тактику. Не надо никуда ехать самому, это не ускорит и не облегчит процесс госпитализации.
КТ нужна врачам потом, чтобы ориентироваться, как болезнь прогрессирует: ждать ухудшения или, наоборот, процесс остановился. Реальное ухудшение самочувствия не всегда совпадает с тем, что видно на томограмме: развитие болезни часто идет впереди изменений на КТ.
Как подготовиться к госпитализации в коронавирусную больницу?
В зависимости от региона в больнице могут понадобиться разные вещи. Общая рекомендация — надо иметь в виду, что человек долгое время проведет в четырех стенах.
Стоит взять с собой телефон, ноутбук, какие-то развлечения, книги. Также нужна удобная одежда, в которой можно находиться долгое время, скажем, спортивный костюм.
При поступлении в стационар стоит сразу сказать, кому можно передавать информацию о состоянии здоровья. Больница на карантине, внутрь родственников не пускают, что-то узнать можно только через справочную. А там не всем говорят, поскольку есть закон о защите медицинской информации. Скажут только тем, кому пациент разрешил передавать свои данные.
Желательно оповестить о госпитализации родственников, чтобы они потом не искали человека по всему городу.
Могут ли родственники пациента, госпитализированного с коронавирусом, чем-то помочь врачам?
Тут все индивидуально, может отличаться в разных ситуациях. В нашу больницу можно прийти волонтером и ухаживать и за своими, и за чужими родственниками. Так можно поддерживать связь с близкими, а также сильно помочь и врачам, и другим пациентам.
«МыВместе» — волонтерский благотворительный проект
Врачи устают, не всегда у них есть время на общение. Волонтеры следят, чтобы людям было максимально комфортно, помогают пациентам сохранить чувство собственного достоинства.
Также они помогают связаться с родственниками, особенно важно это для пожилых людей, плохо владеющих современными технологиями. Волонтер может помочь позвонить, поговорить по видеосвязи, передать записочки.
Больница — это не тюрьма, человеческое общение не только с медицинским персоналом дорогого стоит. Также есть данные, которые показывают, что пациенты, контактирующие не только с санитарками, медсестрами и врачами, лучше переносят болезнь и раньше выписываются.
Как долго человек обычно находится в стационаре?
Продолжительность госпитализации зависит от того, насколько быстро врачи справляются с инфекцией. Когда вирус в крови больше не обнаруживается, поражение легких регрессирует или застывает на месте, не появляются новые очаги, медики принимают решение о выписке.
Некоторые пациенты выписываются за неделю, другие проводят в больнице полгода — это индивидуальная история, которая зависит от того, как человек отвечает на лечение.
Средний минимальный срок нахождения в стационаре с COVID-19 больше, чем с обычным воспалением легких: он составляет две недели.
После выписки из стационара человек еще две недели находится в карантине. Это не всегда обоснованно, но помогает обезопасить окружающих.
Какие бывают последствия госпитализации с коронавирусной инфекцией?
Существует целый список осложнений, которые довольно опасны для жизни. Более того, они никак себя не проявляют, пока не возникнут. Коронавирусной инфекцией все не заканчивается, к сожалению.
Вот несколько самых распространенных осложнений:
Как быстро восстанавливаются после перенесенной коронавирусной инфекции?
Реабилитация после коронавируса — Всемирная организация здравоохранения
Если говорить о государственной системе, после выписки мы рекомендуем таким пациентам получить направление на реабилитацию у участкового терапевта — в поликлинике по месту жительства.
Можно ли снизить риски перехода легкой формы коронавирусной инфекции в тяжелую?
Причем, по моему мнению, лучше вакцинироваться любой зарегистрированной вакциной, чем никакой. Да, «ЭпиВакКорона» вызывает сомнения, и эффективность ее ниже, чем у «Спутника V» и других, тем не менее, похоже, она все равно в какой-то мере работает.
Прививка от COVID-19 — это единственное, что пока может в десятки раз снизить риск попадания в реанимацию.
Можно ли принимать антикоагулянты или глюкокортикоидные гормоны для профилактики осложнений?
Самостоятельное назначение таких грозных лекарств, как антикоагулянты или гормоны, обычно приводит к тому, что врачи потом борются еще и с последствиями приема таких препаратов.
Антитромботическая терапия при COVID-19 — Национальная служба здравоохранения Великобритании
К их назначению есть строгие показания, эти лекарства обычно не назначают пациентам вне стационара. Лекарства, как правило, требуют мониторинга тех или иных показателей крови. Прием антикоагулянтов на догоспитальном этапе не показал своих преимуществ. А прием гормональных препаратов может серьезно навредить.
Существует ли специфическое лечение коронавирусной инфекции?
Работающих противовирусных препаратов нет. Однако сейчас появляются моноклональные антитела, которые блокируют рецепторы вируса и не позволяют ему проникать в клетку.
Моноклональные антитела против COVID-19 — Национальная служба здравоохранения Великобритании
В России они доступны, их применяют в нашей больнице, частично в рамках исследования. Они показали эффективность: если их вовремя назначить, болезнь протекает легче. По некоторым данным, они также могут предотвратить переход инфекции в тяжелую форму, но пока это до конца не подтверждено.
Кроме борьбы с вирусом, лечение коронавирусной инфекции направлено на угнетение иммунного ответа, который вызывает повреждение легких и другие тяжелые осложнения.
Появляются ли новые подходы к лечению коронавируса?
Например, те же противовирусные моноклональные антитела — новая точка приложения для подобных лекарств. Появляются новые препараты с новыми мишенями для них.
Схемы лечения меняются все время. Так, в начале пандемии считалось, что гормональные препараты усугубляют течение болезни, а теперь их активно применяют у тяжелых пациентов.
Кроме того, новые штаммы немного иначе реагируют на лечение, поэтому мы находимся в бесконечном поиске: что работает, что не работает, что безопаснее. Устоявшейся схемы лечения нет и еще долго не будет.
Отличаются ли российские рекомендации по лечению от международных?
Все клинические рекомендации довольно похожи, поскольку сейчас весь мир находится примерно на одной стадии изучения коронавирусной инфекции и борьбы с ней.
Российские рекомендации практически не отличаются от международных, за исключением ряда нюансов. Например, включения в них противовирусных препаратов без доказанной эффективности. Но и наши рекомендации довольно быстро меняются: тут же редактируются, как только появляются новые данные.
Запомнить
Александр, сайт на который Вы ссылаетесь это новостной портал с фейковой информацией, учредителем которого является ООО Институт информационных технологий, фирма-однодневка без видимой операционной деятельности. Там нет ни экспертов, ни уважаемых врачей, никого, помойка.
Александр, не понятно как сочетаются в вашем посыле одновременно «хотелось бы узнать» и «враньё 100%».
Вы либо узнавайте, либо приводите свои подтвержденные данные.
Andy, может быть это связано с тем, что Россия сейчас на 98-м месте в мире по проценту вакцинированных?
Я шла мыть полы за 80 000, а в итоге ставила капельницы и паковала трупы. История санитарки из ковидария
В прошлом году, в разгар второй волны коронавируса, 22-летняя Маша Резвухина работала санитаркой в одной из крупных больниц рядом с Екатеринбургом, которую перепрофилировали под пациентов с COVID. Она отработала три месяца с двухнедельными перерывами — 14 дней дежуришь, 14 отдыхаешь. Одна смена длилась 6 часов, 11 часов на отдых — и снова в «красную зону». В это время девушка жила в специальном отеле для сотрудников, чтобы исключить контакты с внешним миром. За каждые две недели дежурств Маша получала порядка 80 тысяч рублей.
По просьбе девушки мы не называем номер больницы и город, в котором находится учреждение. Ее рассказ об опыте работы в «красной зоне» приводим от первого лица.
Ты раздаешь пациентам завтрак, а через пять минут уже упаковываешь труп
Я тогда полгода сидела без работы, без денег, без жилья и без понимания, что делать дальше. Однажды мне позвонил друг и предложил пойти поработать в ковидник. Говорит, делать ничего особо не надо: ну, полы мыть, посуду, дезинфицировать помещения. Пообещал тысяч 40 за две недели. И я согласилась. Через пару дней он сказал, что все отменяется, потому что желающих поработать санитарами в «красной зоне» очень много, и мест сейчас нет. А на следующий день снова позвонил и объявил, что место появилось, но надо быть в больнице уже через три часа.
Санитарная книжка у меня на тот момент не была готова. Да и сама я не успела морально подготовиться. Но подумала, что на месте мне все объяснят и я сориентируюсь. На деле же в первую смену мне пришлось догадываться, что делать и куда бежать, толком никто ничего не рассказал. А все формальности я прошла уже после смены: заполнила документы, прошла психиатра, гинеколога, сделала флюорографию и прочее.
Санитары в «красной зоне» работают в четыре смены: утро, день, вечер и ночь. Самая сложная — утренняя смена. За эти шесть часов ты должен успеть получить и принести тяжелые баки с едой (если повезет — привезти на каталке, если нет — дотащить на себе), разложить и разнести всем завтрак, потом забрать грязную посуду, помыть ее и продезинфицировать. Параллельно тебе надо мыть и дезинфицировать все поверхности, выносить мусор, получать и раздавать передачки, помогать пациентам, помогать медсестрам.
Вообще-то нам нельзя было производить никаких манипуляций с пациентами. Ни капельницы менять, ни клизмы ставить, ни даже температуру мерить — у санитаров для этого нет квалификации. Но мы это делали, потому что персонала всегда не хватало. Это касается и врачей, и медсестер, и санитаров. Например, у нас на смене должны были быть буфетчица и два-три санитара — в зависимости от размеров отделения. Но по факту мы работали в основном по двое.
Из-за большой загрузки мы постоянно были в аврале и ничего не успевали. Грубо говоря, я могла раздавать завтрак, потом прерваться, чтобы убрать за лежачим пациентом. Потом меня выдергивали, чтобы я связала и упаковала тело умершего пациента из моего отделения, а потом возвращалась снова раздавать еду. Конечно, так быть не должно. Но так было. Я могу только догадываться, почему в больнице, которой выделяли огромные деньги, все время не хватало рук.
За санитарами постоянно ходили сотрудники Роспотребнадзора, проверяли, как мы убираемся, сколько времени замачиваем посуду, протираем ли дверные ручки. Спрашивали у пациентов, как часто у них моют в палатах. Ругались, что мы не укладываемся в нормы по времени. Но толку было на нас ругаться? Мы ничего не могли изменить. Просто слушаешь претензии и бежишь работать дальше.
Кстати, был не только дефицит персонала. В больнице не хватало постельного белья. Регулярно кому-то из пациентов не хватало обеда, и приходилось бегать по отделениям и искать дополнительные порции. Вообще, утром санитары составляли списки для кухни, где написано, сколько в отделении лежит пациентов. И еду должны были выдавать ровно на это количество или больше, потому что люди поступают и выписываются неравномерно. Но еды все равно выдавали меньше.
В больнице был явный недостаток оборудования. Не знаю, изменилось ли что-то сейчас, но в прошлом году даже реанимация была плохо оснащена, оборудование было старое. Да и мест не хватало — тяжелые пациенты часто попадали в обычные отделения, что сказывалось на качестве помощи.
Друзья делали на меня ставки, сколько я продержусь
Мы должны были отработать в «красной зоне» две недели, а потом еще две высидеть на карантине. Но если в период работы мы жили в отеле, нас туда привозили и увозили обратно на работу, то после окончания этих двух недель нас отправляли по домам, и там уже никто не следил, соблюдаем мы изоляцию или нет. Затем мы возвращались обратно на новый заход и снова селились в отеле.
Смена длилась шесть часов, плюс час на подготовку к ней — переодеться, принять дела у предыдущих дежурных и так далее. После того как отработаешь и переоденешься, у тебя есть 10 часов на то, чтобы добраться до отеля, принять душ, перекусить и выспаться. И дальше все по новой. Режим при таком графике сбивается полностью, потому что работать приходится в четыре разные смены: то утром, то днем, то вечером, то ночью. Мозг не может адаптироваться, и в итоге ты не спишь, не ешь, не живешь. У тебя нет выходных, нет занятий, кроме работы, ты просто ходишь, как коматозник, и стараешься перетерпеть эти две недели.
Кто-то не выдерживал и уходил после пары смен, но таких мало. У меня тоже регулярно возникало желание уйти. В особенно тяжелые моменты, когда пациент умирает или когда поскандалишь с кем-то из персонала, садишься и думаешь: «Я сюда больше не приду. Плевать на деньги, я не вернусь». А потом успокаиваешься. Вспоминаешь, что если не придешь, подставишь людей. И вообще, ты уже подписался, обратной дороги нет.
Друзья делали на меня ставки, сколько я продержусь в «красной зоне». Больше трех дней никто не давал.
Человеку не в тяжелом состоянии в больнице не место
У меня был один пациент, которого я морально буквально вытащила со дна. Он переехал ко мне в отделение из реанимации — нужно было срочно освободить место для кого-то, кому было еще хуже. Мужчина этот в реанимации провел около месяца, очень слабый был, ни ходить, ни сидеть не мог. Его привезли в палату ночью, и у него сразу началась истерика: ему было плохо, страшно, говорил, что умрет. Я тогда неизвестно где и как раздобыла ему ночник, чтобы было не так страшно, нарезала ему фрукты, покормила и долго сидела с ним, разговаривала. Он за разговорами стал успокаиваться.
После этого я стала постоянно заходить к этому пациенту. Разговаривала, развлекала, и он начал постепенно в себя приходить. Один раз позвонил при мне друзьям по видеосвязи, а они ему говорят: «Как ты плохо выглядишь, весь заросший, грязный, кошмар». И ему так стыдно стало, хотя, казалось бы, чего тут стыдиться? Месяц в реанимации человек пролежал.
На следующий день этот пациент меня подозвал и говорит: «Мария, у меня к тебе дело есть. Можешь меня подстричь?» Я выкроила время и подстригла его маникюрными ножницами. Потом еще побрила. Учитывая, что он был в кислородной маске, задача не из легких. Но он все очень стоически выдержал. Потом посмотрел на себя в зеркало и буквально расцвел. Посвежел, обрадовался, давай сразу друзей обзванивать и хвастаться. После этого ему врач мерил сатурацию, и она была выше, чем до стрижки.
Знаю, что он долечился и выздоровел. До сих пор мне в WhatsApp пишет, присылает фотографии с волейбольных турниров, в которых участвует. Все у него хорошо.
Я думаю, что человеку, если он не в тяжелом состоянии, в больнице не место. Особенно пожилому. Такой же уход можно обеспечить дома. Им нужно очень много внимания, а у врачей, медсестер и санитаров на это просто нет времени. Это я одному мужчине смогла столько внимания уделить. А у меня еще 60 пациентов в отделении лежало, такие же одинокие, запертые в четырех стенах. Может быть, в хорошей больнице, где загрузка меньше, а персонала больше, пациенты получают должное внимание. Но не в обычном ковидарии, где ты только и успеваешь, что носиться с передачками и бесконечно мыть полы.
Первый раз в жизни смогла собой гордиться
Всего я отработала три месяца — две недели через две. На четвертый заход не пошла, потому что он выпадал на Новый год. А после ковидарий закрыли на перерыв, больница снова стала работать в обычном режиме.
В этом году меня снова звали санитаром в «красную зону», но я отказалась из-за того, что у меня сейчас есть постоянное место. Очереди из желающих поработать санитарами там такие же большие, хотя платить стали гораздо меньше. Нагрузка все еще огромная — сейчас болеют тяжелее и больше по сравнению с прошлым годом. И стало больше молодых.
Опыт работы в «красной зоне» заставил переосмыслить многие, даже самые банальные, вещи. Я не считала себя каким-то героем-помогатором. Понимала, что я тут не на добровольных началах, я получаю за это деньги. И поначалу я даже стеснялась рассказывать знакомым, куда иду работать. Ну, понимаете. Это далеко от киношной картинки, где врач героически запрыгивает на пациента и делает ему непрямой массаж сердца. Работа санитара — это в том числе убирать за лежачими пациентами, связывать трупы, чтобы у них не отпала челюсть и не застыла в таком состоянии, мыть туалеты и все прочее. Но когда я вышла оттуда после первых двух недель, я, кажется, первый раз в жизни смогла собой гордиться, потому что я не сдалась, смогла и прошла это все до конца.
«Если тебе кажется, что хочешь пить, – тебе кажется»: наш корреспондент побывала в красной зоне и посмотрела, как медики лечат тяжелых пациентов с коронавирусом
Правила красной зоны
А я медика узнаю по халату
Еще полгода назад обложки мировых СМИ облетели фотографии врачей, медсестер, санитарок с глубокими следами от масок и очков на лице. «Было сложно только первое время», — признаются сейчас медики, уже привыкшие к многочасовой работе в противочумных костюмах. Но мне этот опыт только предстоит получить — и здесь не обойтись без помощи Ольги Дивиной, старшей медсестры первого инфекционного отделения 1-й городской больницы Минска. Чувствую себя немного беспомощной: в то время как Ольга застегивает комбинезон и поправляет респиратор, я только натягиваю бахилы. Шапочка, щиток, селфи на память — и вот мы, минуя шлюз (здесь под кварцевой лампой дезинфицируются костюмы), оказываемся в красной зоне. Идеальное место вдохновения для сценаристов антиутопии: стерильная чистота и звенящая тишина. Удивительно, насколько здешняя атмосфера отличается от той, что за дверью, — особенно если вспомнить, что мы в одном корпусе. На посту едва слышно перешептываются медсестры — экономят силы и, наверное, воздух: все-таки как ты ни привыкай к респираторам, несколько часов в них находиться сложно. Друг друга коллеги научились узнавать по характерным жестам и походке, но для надежности у каждого на костюме написана фамилия. А иногда еще и милые рисунки цветов и сердечек — вот уж холст для творчества, можно разгуляться!
Но достаточно лирики — в чувство меня приводит шум из ординаторской, где заведующая отделением Анна Гуменюк живо обсуждает с коллегами план лечения пациента. Медика я отвлекать не смею, поэтому послушно жду возможности пообщаться. Десять минут, полчаса, час…
Вместо антибиотиков — гормональная терапия
Наконец Анна Григорьевна заканчивает с консультациями и принимается заполнять эпикризы. Невольно задумываюсь, как ей удается в постоянно запотевающих очках и щитке следить за почерком, да еще и на мои вопросы отвечать — замечу, очень обстоятельно.
— Если сравнивать первую и вторую волну, то количество тяжелых пациентов с ассоциированными COVID-19 пневмониями хватало и весной, и сейчас — каждому из них требуется сложное длительное лечение. Но мы стали чаще отправлять людей на долечивание в другие клиники, потому что после выписки из стационара домой им ехать рано, — говорит специалист.
Трудностями медиков не напугать: благодаря приобретенному опыту они чувствуют себя увереннее и оперируют богатым арсеналом методов лечения.
— В отделение поступают пациенты с сильным кашлем, температурой и жалобами на нехватку воздуха. Это довольно серьезный симптом — даже малейшее движение вызывает у человека одышку и потливость. Раньше мы делали уклон на антибиотики, чтобы прекратить лихорадку, но протоколы лечения изменились. Теперь акцент на гормонозаместительную терапию — препараты вводятся внутривенно, — обращает внимание Анна Гуменюк. — Мы постоянно взываем к пониманию пациентов, что положение в прон-позиции и адекватный питьевой режим — одни из ключевых методов лечения вирусной пневмонии. Вот тут сталкиваемся с проблемами: людям сложно понять, что лежать на боку или животе необходимо, ведь это улучшает газообмен в легких и сатурацию. Как только тяжелые пациенты садятся или встают на ноги, содержание кислорода в крови падает.
Вирусная нагрузка на медиков в красной зоне бешеная. Но они уверены: если не пренебрегать личной защитой, все будет хорошо.
— С СИЗ у нас проблем нет, как и с лекарствами — достаточно препаратов и для профилактики тромботических осложнений, и для низкомолекулярной терапии. Отделение рассчитано на 50 человек, практически половина находится на кислороде — точек хватает всем, — отмечает завотделением.
Анна Григорьевна признается, что коронавирус научил лично ее надеяться на лучшее и не роптать:
— Эта инфекция напомнила, что есть такое слово — надо. Сейчас я живу одним днем и практически не строю планов — как видим, это дело неблагодарное. Нам бы зиму выстоять, когда будет подъем ОРВИ и гриппа, а дальше полегчает. Хочется, чтобы люди с пониманием и без негатива относились к мерам безопасности и носили маски.
Кажется, что хочешь пить? Тебе кажется
Процедурную медсестру Яну Ковалеву пациенты обожают — за молодость (девушке всего 20 лет), добрый взгляд и озорство. 65-летний Михаил Петрович, которому она ставит капельницу, по-доброму подшучивает: «Яночка, вы собой озарили палату! А то коллективчик у нас так себе — одни старики». Потом с любопытством поглядывает на меня — новенькая, что ли? Но не все здешние пациенты такие активные: кто-то часами смотрит в потолок, жадно глотая кислород из маски, другой взахлеб читает «Войну и мир», а иной держит в руках молитвослов и с благоговением перелистывает страницы.
— Вы спрашиваете, как мне работалось в первую волну? Неожиданно и страшно, — перебирает в памяти разные эпизоды Яна. — А сейчас спокойно. Просто хочется помогать людям, хоть как-то их подбадривать. Мы ведь все понимаем: сложно постоянно находиться в палате, все скучают по родным и свежему воздуху.