что делать если твой брат сумасшедший
«Этот дебил — твой брат?» Откровения молодого парня, который все детство провел с аутистом. Как жить с таким человеком и почему он его возненавидел?
Мой брат — аутист, он младше меня на четыре года. Живем мы с мамой — отец ушел, когда Диме исполнилось три. Родители, как принято говорить, не сошлись характерами, но на самом деле я думаю, папа не выдержал того, что впоследствии пытался выдержать я. Кстати, он не общается не только с Димой, но и со мной, хотя я не понимаю, при чем тут я. Знаю, что у отца есть новая семья и другие дети, но не считаю, что это оправдывает его нежелание интересоваться жизнью хотя бы одного из своих сыновей.
Дима родился физически нормальным, доношенным, но говорить и ходить, со слов мамы, стал поздно. Я помню, как он по сто раз бессмысленно повторял фразы, какие услышал от взрослых: меня это раздражало, мне хотелось сказать: «Да хватит уже!» Но я чувствовал, что для мамы мой брат на первом месте — она переживала, что он задерживается в развитии, не умеет общаться со взрослыми и с другими детьми. Я любил маму, добивался ее внимания, тогда как Дима не проявлял к ней никаких чувств.
С ним было невозможно поиграть — он постоянно сидел один, складывал кубики, выстраивал в ряд машинки, всегда сосредоточенно и молча. Если я пытался тронуть машинку, он поднимал такой крик, что дрожали стены, буквально впадал в истерику. Я надеялся, что его отдадут в детский сад; мама так и сделала, но, к сожалению, из этого ничего не вышло. Дима или кричал и бросался на детей, или забивался в угол, и его было невозможно оттуда вытащить. То же было и на детских днях рождениях и праздниках, куда его очень скоро перестали приглашать.
В результате мама забрала его из сада и наняла специального человека. Каждый день Дима занимался с женщиной — опытным педагогом. В то время я еще не знал, какой диагноз ставили брату, но слышал, как Наталья Михайловна сказала маме, что случай не такой уж тяжелый, главное — правильно общаться с Димой. Она научила моего брата читать и писать и, как это смешно ни звучит, здороваться и прощаться, потому как он не обращал на тех людей, которые приходили в наш дом, ни малейшего внимания. Правда, как считал я, толку от этих «здравствуйте» и «до свидания» не было никакого, потому что те, кому Дима это говорил, все равно оставались для него пустым местом.
Мама, вдохновленная тем, что Дима стал проявлять успехи, попыталась устроить свою личную жизнь, и однажды к нам в дом пришел дядя Витя. Возможно, мама побоялась говорить ему об особенностях младшего сына, понадеявшись, что все пройдет гладко, потому гость несказанно удивился, когда во время чаепития Дима устроил скандал из-за пустяка. В кухонном шкафу стояли одинаковые небольшие белые чашки без какого-либо рисунка, из которых мы обычно пили чай. Когда мама стала их вынимать, дядя Витя неожиданно сказал: «А мне можно бокальчик побольше?» и, не дожидаясь ответа, достал с верхней полки темно-синий бокал с крупными оранжевыми цветами.
То, что произошло потом, шокировало не только его. Дима выхватил у гостя бокал и швырнул его об стену (хорошо, хоть не запустил дяде Вите в голову!) и заорал как сумасшедший. Испуганно пробормотав извинения, мама схватила его, вопяшего и извивающегося, в охапку и поволокла в комнату — успокаивать. Мы с дядей Витей остались вдвоем, и он спросил: «Что это с твоим братом?» Я объяснил, как мог, что у него диагноз, он болен. Хотя гость мне не слишком понравился, мне захотелось поделиться с ним, и я сказал, что Дима не терпит, когда у кого-то чашка другого цвета, чем у остальных, что нельзя переставлять его игрушки и так далее.
«Знаешь, как называется такой диагноз? — сказал дядя Витя. — Крайняя степень избалованности и эгоизма. Надрать бы ему пару раз как следует задницу, вся дурь бы из головы вылетела. Жалко мне тебя, парень, намучаешься ты с таким братцем. Это похуже, чем инвалид, у которого нет рук или ног». Я больше никогда не видел этого человека, но он как в воду глядел. Что касается методов воспитания Димы, то в чем-то я был согласен с дядей Витей. Когда брат оставался со мной, я переставлял в ванной зубные щетки из одного стакана в другой, как бы невзначай разрушал башни, которые он много дней сооружал из конструктора. Его истерики вызывали во мне злорадство до тех пор, пока он чуть не разбил мне голову гантелей. Разумеется, брата не наказали, виноватым остался я.
И мама, и Наталья Михайловна всегда внушали мне, что у Димы свой мир, что он в нем живет. Мне волей-неволей приходилось принимать правила этого мира, что меня совершенно не устраивало. И мне начинало казаться, что гораздо выгоднее быть не вполне ненормальным, тогда все станут соглашаться с тобой, плясать под твою дудку, делать все так, как ты хочешь. Мой бунт проявлялся в том, что я разбрасывал свою одежду, произносил слова, которые выводили Диму из себя: представьте, был такой особый набор совершенно безобидных слов. Также я много времени проводил на улице, отчего страдала моя учеба. Но я же не мог пригласить друзей в дом, где ничего нельзя было трогать или, не дай бог, переставлять местами!
Его водили по врачам, он посещал какие-то коррекционные занятия, его умственные способности заметно улучшились, но вот в остальном толку не было никакого. По совету какого-то специалиста Диме купили хомячков и волнистых попугаев, чтобы он заинтересовался живыми существами. Собаку взять мама не рискнула, хотя вот я хотел именно собаку. Брат долго, молча и словно сквозь стекло смотрел на животных и птиц, а потом вернулся к своим обычным занятиям, а питомцы перешли на мое попечение.
Благодаря усилиям мамы и Натальи Михайловны Дима пошел в обычную школу, к несчастью, в ту, где учился и я. Мне было велено за ним присматривать. Мама хотела присутствовать на уроках, но учительница резко пресекла такое желание. Знаю, что Дима сидел на задней парте, на переменах ни с кем не общался. Я был уверен, что он будет абсолютным двоечником, но ошибся. Хотя у доски с него нельзя было вытянуть ни слова, он великолепно, лучше всех в классе, выполнял письменные задания, был самым незабывчивым и аккуратным (с первого дня сам собирал портфель, и надо было видеть, как методично он это делает), запоминал все с первого раза, а по математике, как сказала учительница, далеко обогнал весь класс.
В другой раз его кто-то передразнил, и тогда он выбежал в школьную раздевалку, посрывал с вешалок все куртки и пальто и побросал на пол, а потом выбежал на улицу в одном костюме, хотя была зима. Маму вызывали в школу, она плакала, но что она могла сделать? Перевести Диму в другое учебное заведение? Но этого не хотела и администрация: если его не трогали, он вел себя тише воды, ниже травы, соблюдал дисциплину — ну, как же, это же порядок! Брат отлично учился (кроме рисования и физкультуры), проводил исследования по различным предметам, выигрывал олимпиады, вдобавок проявил большие способности в занятиях шахматами. А этому не могли нарадоваться и школа, и мама.
Мне же становилось все хуже. С одной стороны, любой недалекий ученик мог подойти ко мне и спросить: «Этот дебил — твой брат?» То есть я стыдился Димы. С другой стороны, я вроде как находился в его тени: учился посредственно, никаких особых способностей не проявлял. В тетрадях моих была грязь, тогда как Дима, если он случайно допустил помарку, не ленился переписать всю работу. На установление абсолютного порядка в классе (в отличие от нашей квартиры) ему было в общем наплевать, лишь бы порядок был на его парте, а поскольку он по-прежнему сидел один и приставать к ему боялись, никто не трогал его вещи.
Все, о чем я мечтаю, это получить возможность жить одному или снимать квартиру пополам с каким-нибудь товарищем. Ведь в семье я и так один. Если в голову любого другого человека еще как-то можно залезть и понять, о чем он думает, то с моим братом этот номер никогда не пройдет. Мама, всю жизнь уделявшая внимание только Диме, не способна понять, что ему никогда не было дела ни до нее, ни до меня. Да, мне покупались необходимые вещи и все такое, но что касается разговоров по душам, то от мамы я слышал только то, что у меня особенный брат, я обязан это понимать. Между тем он-то жил только для себя, совершенно не считаясь с окружающими.
Маму я не виню — она положила на воспитание Димы свою молодость и личную жизнь. А я не сумел стать для нее в этом ни поддержкой, ни опорой. Что касается брата, он многого меня лишил, и этого я никогда не могу забыть. Я бы, конечно, его простил, если бы он обладал способностью сочувствовать, быть благодарным. И вообще иногда мне кажется, что у него просто нет души или, в лучшем случае, она есть, но скрыта так глубоко, что до нее просто невозможно достучаться.
Что делать если твой брат сумасшедший
Оригинал взят у 
marss2 в Что делать, если ваш близкий сходит с ума у вас на руках?
Что делать, если ваш близкий сходит с ума у вас на руках?
# Не пытаться его рационализировать
Это особенно важно, если у вас рационализаторский мозг. К человеку, который сходит с ума, не надо в этом состоянии подбирать ключ. Если пилот самолета, попавшего в турбулентность, начнет в панике жать на все кнопки подряд, у него гораздо больше шансов разбиться, чем выйти из турбулентности и посадить его. Примерно то же самое делаете вы, пытаясь самостоятельно помочь человеку распутать цепочку, которая приводит к безумию. Скорее всего, вы просто нагрузите ее новыми звеньями: дополнительной виной, ложными гипотезами. Это опасно.
Как бы жестоко это ни звучало, все это надо было делать до того, как человек оказался на грани.
Если упрощать, безумие — это следствие запущенного химического сбоя мозга, вы не сможете провернуть процесс обратно через этот сбой, обсчитать генератор случайных чисел. Чтобы сделать это, нужны годы очень специфического образования и опыта и огромная удача, которой у вас точно нет, если вы уже оказались в такой ситуации.
Например, не нужно пытаться апеллировать к хорошему: человек, который сходит с ума, воспринимает наличие работы, денег, хорошей квартиры, детей, здоровье близких, хорошую погоду не так, как вы. Я бы сказал, что вам и не нужно пытаться это понять, иначе вы не сможете работать противовесом безумию.
Единственный подручный способ бороться с безумием — выгонять его из организма, как инфекцию. Как минимум, вы сможете выиграть время, чтобы перегруппироваться, как максимум — спасти человека. Как это делать? Просить человека подробно выговаривать все, что происходит у него в голове, не осуждая его ни в чем, не удивляясь ничему, расспрашивать, стараться понять и говорить, что понимаешь (даже если не понимаешь вообще, потому что сейчас это неважно), не высказывать никакого своего отношения к этому, кроме принятия. Безумие нужно вынимать на свет ложками, не оставляя ему возможность накапливаться в темных углах и плодиться делением, для этого нужно его выговаривать.
Если вам надо отвлечься, нужно дать человеку карандаш и тетрадку, чтобы он писал без остановки обо всем, что происходит у него в голове. Кстати, эти заметки потом очень помогут в работе с психотерапевтом.
# Следить за собой как Витя, быть осторожным как Цой
В самолете вы надеваете кислородную маску сначала на себя, потом на ребенка. В герметичной ситуации безумия то же самое. Если вы не позаботитесь физически о себе (еда, сон, гигиена), вы не сможете помочь близкому. Если вы будете позволять себе раскисать, то попадете под машину, а при таких раскладах вы безумнее безумца.
Даже не очень чувствительный человек всегда подвержен иннервации состоянием близкого, следите за собой: я бы сказал, что человеку, который занимается поддержкой близкого, скорее всего, самому нужна терапия.
Люди в целом довольно глупы, примерно как среднестатистический дизайнер или кот. Любой человек, не только в состоянии психоза, всегда глупее собственного тела. По счастью, мозг — это часть тела. Имитация жизни — это типа fake it till you make it, только ваша задача не помочь человеку стать лучше, а просто выжить.
Оставлять сознание наедине с собой слишком надолго нельзя. Нужно аккуратно делать то, что человек еще может делать из того, что делать привык. Приготовить вместе ужин. Пройтись в парке с мороженым. Посмотреть вместе фильм. Делать то, что вас объединяет и не требует от вашего близкого особой рефлексии, оценки себя, самосоотношения с кем-то и вами. Съездить куда-то, где человеку всегда было спокойно в нормальной жизни. Ваша задача — удержать разум в теле, для этого тело нужно обмануть — имитируя нормальную жизнь.
Важно делать то, что заставляет мозг обратить внимание на тело и обрабатывать приходящие от него сигналы, вместо того, чем ему на самом деле хочется заняться.
Подойдет все, что отвлекает человека от своего сознания в пользу тела: посидеть в ванной, заняться сексом, выйти подышать другим воздухом, радикально постричься, сходить на массаж. Вообще физические штуки очень важны. Отделяющемуся сознанию надо дать понять, что вообще-то оно не само по себе, а вот тут внизу еще идет жизнь и никто ее не отменял.
# Выводить из изоляции, но избегать токсичной коммуникации
Когда разум отделяется от тела, худшее, что можно сделать, это предоставить ему для этого комфортные условия: держать в четырех стенах, удовлетворять его стремление к полной изоляции от окружающей и собственной жизни. Найдите в вашем окружении людей, которые максимально лишены склонности к суждению и осуждению и смогут просто принять человека в этом состоянии, проведите с ними время. Иногда, чтобы остановить безумие, достаточно простого молчаливого объятия. Поговорите о происходящем вместе с кем-то еще.
У этого пункта есть важный сложный момент: иногда вы сами являетесь фактором ухудшения состояния (например, если вы в паре). Как бы тяжело это ни было, спросите себя, не можете ли вы просто своим присутствием делать хуже и подумайте, что можно с этим сделать, но так, чтобы не бросать близкого.
Сходящий с ума человек — это как перегретый компьютер. Если у вас перегрелся компьютер, вы выключаете его, чтобы он остановил работу и ждете, пока он остынет, то же самое с человеком. Для этого можно гулять, заставить человека делать что-то, от чего он физически быстрее устанет (но не изнурять). Ваша задача довести к вечеру тело до плавной разрядки, чтобы мозг смог во сне остыть и перезагрузиться. Поэтому дико важно восстановить или создать с нуля режим сна (даже если человек не высыпается, мы не говорим тут о качестве жизни). Вырубаться алкоголем и любыми средствами, изменяющими сознание, нельзя ни в коем случае (если у вас есть друзья или родственники, склонные к этому, ограничьте их влияние).
# Следить за едой и водой
Человек, который борется с собственным сознанием, возможно, не способен одновременно следить за телом, и это большой подвох, потому что у него не остается сил на борьбу с болезнью. Найдите то, что человек может есть в этом состоянии и следите, чтобы он ел и пил.
# Избегать лишней иннервации
Например, не надо смотреть фильмы, в которых герой сходит с ума, абсурдистские спектакли, читать Шекспира, оказываться в дополнительно сюрреалистичных ситуациях. В обычной жизни ты не обращаешь на эти вещи внимания (и даже сам ищешь их), но их вокруг огромное количество.
И 2 самых важных пункта.
# Вести к психотерапевту/психиатру прямо сейчас
Не к психологу, священнику, коллегам по болезни, на форум диванных экспертов, коучу по саморазвитию, в спортзал или на работу.
Когда у вас сломана нога, вы не идете к косметологу, вы идете прямо к хирургу.
Как выбрать терапевта.
Нужно четко описать ему ситуацию со стороны (воможно, ваш близкий не в состоянии сделать это адекватно сам). Терапевт должен быть уверен в своих силах и опыте, либо перенаправить вас к другому специалисту.
Выявить хорошего терапевта до первого сеанса тяжело, но вполне можно после. Самое главное: терапевт никогда не скажет человеку, что ему делать. Это прямое нарушение этики. Если терапевт говорит — выпей винца, сгоняй на море и займись спортом, пожалуйста, ударьте его наотмашь любым тяжелым предметом. Терапевт помогает разработать тактику действий, но это может быть только обоюдный, основанный на анализе процесс, и это не происходит за час.
Терапевт не обещает результат за 4 встречи и вообще не обещает, потому что не может физически.
Если с терапевтом некомфортно, лучше уходить — у вас нет времени притираться. Способность создать максимально доверительную атмосферу — основная обязанность терапевта. Если у вас есть опасения о том, что терапевт может не соблюдать конфиденциальность пациента — бегите от него.
Терапевт не будет лезть куда-то без вашего согласия, намеренно принося боль — он будет аккуратно готовить вас к этому.
Терапевт не будет оценивать вас и высказывать своего порицания ваших мыслей.
# Пить таблетки, если их назначили
И ни в коем случае не пить таблетки подруги, таблетки, о которых кто-то где-то написал, пить таблетки без еженедельного контроля специалиста, нарушать режим приема.
Решиться на таблетки часто тяжело, потому что они как бы легитимизируют безумие. И еще есть много мнений о том, что это на всю жизнь, и еще можно разжиреть, и еще это заговор фармкомпаний, и вообще ты не такой слабак, чтобы не справиться без них.
Обо всем этом можно будет подумать, когда вы дотащите человека до того состояния, в котором он в принципе сможет о чем-то думать.
Сходить с ума — физически очень трудно и это не продолжается вечно: все либо закончится больницей, либо станет легче — это довольно бинарная ситуация и оба этих варианта лучше, чем та неопределенность, в которой вы находитесь сейчас.
Вместе с тем, сойти с ума точно очень легко, если ты остаешься наедине с самим собой.
Если вы вытащили близкого с того света, в вашей жизни, скорее всего, никогда не будет ничего, чем вы сможете гордиться больше.
Мой брат — псих (статья о переживаниях родственника психически больного человека)
Я публикую эту статью для тех, кто оказался по эту сторону забора психбольницы, но судьба одного из пациентов ему не безразлична.
За неделю, с тех пор, как мне в первый раз сообщили, что мой брат в психбольнице, я на себе ощутила ту растерянность, беспомощность и внезапность нестандартной ситуации, с которой сталкиваются ближайшие родственники. И ощутила те моменты, в которых ты и хочешь навестить человека, и понимаешь, что этим можно и навредить ему же по разным причинам.
Мне очень помогли статьи это сообщества (особенно про сорта мозгоправов) и другие ссылки. И я хочу рассказать свой опыт переживаний, решений и действий, чтобы, возможно, это стало помощью ещё кому–то в аналогичной ситуации. Так как задачка родственника так же не простая.
Я публикую свой рассказа через @ya–shizotypik, так как это даже не моя медицинская тайна и я не хочу что бы когда–либо это вообще было ассоциировано с реальными людьми.
Во–первых, брат пропал. То есть он не выходил Вконтакт, его телефон был отключен. Так продолжалось несколько дней. И когда он не вышел на связь с мамой в выходные (как обещал и как это было заведено), в понедельник мы уже стали бить тревогу. Позвонили на работу – на работе его так же потеряли, отгулов и отпусков он не брал, никого не предупредил. Просто пропал. Причем это настолько на него не похоже, что переполошило всех. И тут мне стало страшно.
Я села в машину и поехала к нему домой. За рулем диктовала ориентировку в милицию (112 с сотового). Последний вопрос оператора был «запускаем? Или вы ещё поищите его по знакомым и телефонам? А то люди подорвутся, начнутся мероприятия, а потом всё отменять.»
Тут надо сказать, что база данных скорой и милиции разная. И в милиции пробьют, если он попал в отделение, но не узнают, попал ли он в больницу. То есть просто уехавшего по скорой по разным причинам они тоже будут искать стандартными протоколами поиска пропавших людей.
Мы договорились с оператором, что я звоню в скорую, еду к нему домой и если не нахожу, то тогда запустим ориентировку. Позже выяснилось, что он даже вызывал милицию, но я звонила за день до этого в отделение и по каким–то причинам мне не смолги сказать об этом – он просто не значился в регистрационном журнале дежурного. А адрес, по которому вызывали не совпал с адресом дома.
Следующий звонок в скорую (113 с сотового) всё решил. Был такой, отвезли в «клиническую психиатрическую больницу…» номер, адрес, бла–бла–бла… На вопрос «а что с ним» и «что случилось» не ответили даже приблизительно (как станет ясно позже – и не могли вообще).
Приехав в больницу, я нашла его спокойным, он разговаривал, ходил, улыбался, адекватно реагировал. Его позвали — он пришел сам, без посторонней помощи. Я не знаю, насколько в такой ситуации люди рады кого–то видеть вообще, но меня он был рад видеть.
Самое первое, что я сделала, я обняла его и сказала «я тебя люблю» и потом сидела его и гладила по руке пока общались. Слава Богу, что живой.
Задача №1. Что сообщить на работу, друзьям и маме?
Тут совершенно вовремя @ya–shizotypik дал мне наводку на закон №3185–1 от 02.07.1992 года «о психиатрической помощи и гарантиях прав граждан при её оказании». Там есть замечательная формулировка в ст.9 «Сохранение врачебной тайны при оказании психиатрической помощи».
Если кратко, то начиная с «факта обращения гражданина за психиатрической помощью», состояние здоровья, диагноз и заканчивая сведеньями, полученными при оказании ему психиатрической помощи – являются медицинской тайной. И вам даже врач ничего не сообщит, если это не будет изменено в установленном законом порядке (по оформлению соответствующих документов пациентом или по суду после признания недееспособности). Всё подробно описано в законе.
То есть врач будет с вами общаться, родственника вы увидите, но, по большому счету, ни врача, ни само пострадавшего вы не имеете права вынуждать что–то вам рассказывать. И тут дело даже не в законе, а в том, что навязчивые распросы близкого человека могут ухудьшить его состояние, и помочь вы ему всё равно не сможете, так как вы не специалист.
Я сообщила на работу, что его нашла, что он заболел и будет больничный. Но этого оказалось мало и на следующий день мне снова оттуда позвонили и стали давить. Вообще, чем меньше сообщаешь людям, тем больше они задают вопросов и начинают высказывать какие–то нехорошие подозрения. Что нифига не лучше.
Давление заключалось в следующем – из отдела персонала на его месте работы стали допытываться, не криминальная ли это история, утверждали, что у них есть какие–то свои протоколы и надо знать в какой он больнице, на случай, если его будут искать из милиции.
Хорошо, что я не растерялась и сказала, что будет больничный, он в порядке, а больше никакой информации для них у меня пока нет. Никакой криминальной истории нет и искать полиция его точно не будет, а если будет, то пусть ко мне обращаются – полицию я к нему проведу. И тут же стала дозваниваться своему знакомому юристу с вопросом – а что они вообще имеют право на самом деле спрашивать, а что не имеют.
Ответ юриста следующий «он должен сообщить непосредственному начальнику, что он болеет, и по возвращении на работу предоставить больничный (листок нетрудоспособности), иначе они его могут уволить за прогул. Больше ничего он сообщать не должен – ни больницу, ни состояние, ни почему там оказался – ничего вообще».
То есть меня зря запугивали, нет у них никаких протоколов, и мы имеем право не говорить, где он находится. Что не решает до конца проблему, так как люди, по своему обыкновению, начинают додумывать что попало, в меру своей испорченности.
Hint подсказал мой директор, у которого уже мне приходилось отпрашиваться, чтобы ездить в больницу. «У него что–то с сердцем?» — «Да–да, с сердцем». Мы стали говорить, что перетрудился и врачи сказали нужный покой. Человека три рвались «в больницу с апельсинами», что с одной стороны хорошо – из анамнеза тут же исключили его социальную изолированность. Как и хорошо, что родственники выходят на контакт с врачом в этом плане, и вообще о нем кто–то беспокоится и его ищут. С другой стороны, всем приходилось говорить – «нет, всё есть, приезжать не нужно» и как–то уходить от распросов.
Как нам всем с этим в итоге жить дальше
Теперь начался ребус, что же случилось, и как нам всем с этим в итоге жить дальше. Крайняя степень беспокойства заканчивалась где–то в пределах «не придется ли разменивать квартиры, жить с ним и вообще постоянно держать этот вопрос теперь на контроле».
Ситуации бывают разные. От «вернется к нормальной жизни и больше никогда ничего подобного не повторится» до оформления недееспособности и пожизненной прописки в клиниках. Наш вариант, видимо, первый, и мы отделаемся легким испугом. В общем, всё к этому идет.
Вообще, на третьи–четвертые сутки я решила, что ещё не хватало моему брату сейчас с моими страхами и неврозами справляться и пошла сама к своему психологу, с которым раньше работала. Что @ya–shizotypik, оценивающий ситуацию с другой стороны расценил как «мудрый ход». Так что если у вас есть свои какие–то ситуации или есть такие родные (а чаще эти факторы присутствуют вместе), то ищите своего психолога пока не приспичило. Потому что психологу звонишь всегда уже в последний момент, когда не можешь самостоятельно справиться с дискомфортом. Кто–то решает это выпивкой с собутыльниками, «ляг поспи и всё пройдет», но это так себе помогает на самом деле.
Оказалось, что мой психолог работает в этом городе уже лет 20–30, а то и поболее. И знает где у нас какие больницы и что там может быть. В том числе вытаскивал оттуда пациентов, которых путались залечить фармой под свою ответственность и переводил в другие больницы, к специалистам, которым доверяет.
Так же у самого брата есть свой психолог. Они работают уже год и главное достижение – что даже в безсознательном, неконтролируемом состоянии ему в голову не пришла мысль сделать что–то с собой или напасть на окружающих. А когда он начал приходить в себя, то самостоятельно уже обратился за помощью – попросил чужих людей вызвать скорую.
На самом деле он, чувствуя неладное, пытался дозвониться и до своего психолога. Но тот не смог ответить сразу, а через 2–3 часа брат на связь уже не вышел, прислал СМС «справлюсь сам». На следующие сутки телефон его не отвечал. Брат говорит, что отправил СМС психологу что его везут в больницу на скорой, и есть так – то это единственный человек, который вообще знал, что на самом деле происходит. И, получается, что психолог вообще на тот момент был единственный человек, с которым есть полный доверительный контакт. То есть тот человек, которому не страшно рассказать что бы ни происходило и не ожидаешь неадекватной реакции, которая потом тебе же и навредит. Согласитесь, такого человека стоит иметь любому вообще, не важно, насколько серьезные или легкие проблемы вас настигли.
В какой–то момент было опасение пропустить скрываемые (или скрытые) суицидальные наклонности, и в следующий раз получить неконтролируемую ситуацию, которая не закончится так благополучно. Но, во–первых, это первое, что исключают (проверяют) в больнице. Во–вторых, наш психолог с этим тоже уже раньше работал.
Вообще всё выглядит таким образом, что никто не ожидал такого исхода. Что человек потеряется в пространстве, будет провал памяти и он попросит отвезти его в итоге в психбольницу. То есть он и сам не ожидал. Последнее, что он помнит, это «лечь поспать, и всё пройдет».
Встретили смехом и аплодисментами
Есть такая шутка: если вас в понедельник на работе встретили смехом и аплодисментами, то корпоратив удался. Шутки–шутками, не будь мой братец такой ярый трезвенник, его поступок действительно могли расценить как выходки пьяного. И попытайся он залить это алкоголем/веществами, и сам бы так отнесся и ни за какой помощью не обратился.
Тут есть другой момент. Другой наш родственник так и делает. Заливает тревоги алкоголем, по психологам никаким никогда не ходил и ему в голову это не придет. В итоге выливает все свои неврозы на семью, проехался по самооценке детей (то есть когда во взрослом состоянии понимаешь, что твоя заниженная самооценка мешает тебе жить), дети ограничивают общение с ним, у жены свои неврозы на почве всего этого. Всю жизнь это списывали на алкоголизм и даже не пытались решить проблему в корне. Так что не известно, что ещё лучше – раз в больнице полежать или всю жизнь глушить, а то и вовсе столкнуться с наркоманией в семье.
Почему я и говорю, что зачастую диагноз можно ставить не одному человеку в семье и родственники в психбольнице с какой–то долей вероятности не столько помогают, сколько мешают.
Что требуется от родственников
Лучше всего сказал психиатр, Павел Бесчастнов (вот его блог, там же есть контакты, если понадобится). Так как лучше и не скажешь, я пожалуй, процитирую.
« Это нередкий запрос со стороны родственников. От вас не требуется никакой специальной профессиональной помощи, вы же всё равно не специалист, вы близкий человек, неравнодушный к судьбе брата. Необходимо и достаточно общечеловеческого участи и сочувствия, никаких специальных навыков от вас не требуется. Достаточно быть за него, не отвергать и не гнобить его проблему в духе «просто соберись и займись чем–то», «нет никакой депрессии это всё слабоволие» и тому подобное. Достаточно вести себя как человек, чей близкий попал в беду ».
И тут, самое смешное, может возникнуть вопрос — как это вести себя «как близкий человек». Потому что мы так–то не редко не умеем быть близкими. Не спросить лишнего и при этом показать, как человек дорог.
Идея, которая мне понравилась, была у моего психолога. Повспоминать детство, те моменты, когда человека любили, когда его мама гладила и успокаивала.
Если честно, то у меня даже с этим возникли сложности. Ведь счастливых моментов в жизни детей 90х было не так уж и много. Я перебрала все наши фотографии, какие нашла из нашего детства и принесла ему. Все фотографии сделаны по случаю какого–нибудь радостного события – прогулок, поездок в другой город, просто праздников. Мы просто сидели и смотрели, вспоминали то хорошее, что у нас было. Если и не поможет, то точно не навредит. Ещё на праздник у нас всегда была пицца, он любит пиццу. Я принесла в больницу пиццу. Ещё какие–то вкусняшки. На этом моя фантазия закончилась. Впрочем, мы довольно душевно посидели, хоть это и было в рамках не самой располагающей к этому обстановки. Нашлось ещё куча тем, о которых хотелось бы поговорить и даже запланировали когда–нибудь их обсудить.
Позже я увидела ещё объявление в больнице, что по средам проходит школа для родственников пациентов прямо там же в больнице. Чуть позже на неё тоже схожу. Интересно, на каком уровне это организовано там. И ещё там будут другие врачи этой больницы, которые вероятно будут работать с братом.
Наиболее тревожные вопросы я задаю либо его врачу, либо другим специалистам. А с ним разговариваю только о том, что всё будет хорошо, что все ему передают привет, желают быстрее выздоравливать и ждут на работе, на английском. О планах на отпуск, о поездках – у нас очень много вообще нейтральных или очень веселых тем.
Статья клинического психолога на тему : https://anti–psychology.livejournal.com/1009.html
Про общение с другими родственниками
Разумеется, необходимо было позвонить в тот день, когда мы все его искали. Но звонки родственникам требуют нервного напряжения, они незнаючи лезут с вопросами, на которые отвечать и не хочется. Его душевное равновесие и вообще период спокойствия сейчас важнее, чем успокаивать родственников. А со всем остальным потом можно будет разобраться.
Мы оба с братом придерживаемся мнения, что если он не хочет звонить маме–папе, то так это и оставим. Если бы он захотел, позвонил бы с моего телефона. А маму успокаиваю уже я. Делаю одну фотографию или короткое видео, потом её пересылаю. Долго общаюсь по скайпу. Мама прислала ещё семейных фотографий, там где мы все вместе счастливы. Передаю приветы в обе стороны. Так ситуация никого не ранит.
Тема общения с родственниками примерно так же обыгрывается в каждом фильме про тему сумасшедших (Girls interrapted, Crazy love) – их общение скорее ранит, чем помогает, если вообще отсутствие близких среди родственников или психозы самих родственников не являются причиной, что человек с детства не научился справляться и выставлять психологические защиты и не нашел нужной поддержки вовремя, чтобы ситуация не развивалась. Так что с одной стороны просто – поддерживать. А с другой стороны «всё сложно».
О болезни
Я ничего не выпытываю на тему, что произошло или что он чувствует. Если он что–то сам рассказывает, то рассказывает. И туту бывает трудно удержаться от реакций. То есть сначала идет реакция, зачастую я потом жалею, что вообще отреагировала. Потом обсуждаю это с кем–то, кто имеет отношение или к серьезной психологии, или к психотерапии (был пациентом или является специалистом) а оптом уже могу сказать брату что–то внятное.
Просто проблема для здорового человека может казаться сущей фигней. А на самом деле, вы просто не можете представить себе состояния, когда эта «фигня» выводит человека из равновесия вплоть до безсознательного поведения и провалов памяти. Что обычные для нормального человека эмоции могут вредить как ему самому, так и окружающим. И что это пугает настолько, что в дурдом хочется не только обратиться, но и спрятаться – и от себя или от окружающих.
Надо понимать, что система больниц, похоже, предназначена чтобы отсеять социально опасных психов от нормальных, попавших в трудную ситуацию. Одних поставить на учет, другим выписать витаминки, что–то «посоветовать» и отпустить восвояси.
По разной информации, на одного лечащего врача в разных клиниках 30–60 пациентов. И раскапывать с каждым, какие его проблемы привели к такому вот исходу не будешь. Те, кому помочь разговорами нельзя, садятся на фарму, подобранную с разной степенью тщательности (как повезет с врачом).
В поговорить с каждым пациентом каждый день не получится, даже если сильно захотеть. Отсюда и срок диагностики слегка побольше, чем в случае других болезней (стандартно от 3 недель). И включает диагностика, в частности, наблюдение. Участвуют в диагностике не менее 3х специалистов, как я поняла. Лечащий врач психотерапевт, ещё будет клинический психолог и ещё кто–то. (Статья на тему https://psych.d3.ru/psikhiatr–psikholog–i–psikhoterapevt–v–chiom–raznitsa–i–k–komu–obrashchatsia–1279326/).
Большой вопрос, будут ли и насколько качественно смогут с ним разобраться в причинах «слета с катушек». То есть купировать проблемы фармой точно смогут. А смогут ли и будут ли тщательно заниматься терапией как «лечебными разговорами» — не понятно. Поэтому в любом случае, видимо, вопросы социальной обстановки, радости в жизни и самокопания (поиска причин) мы пока оставляем на момент после того, как выпишется. А ту помощь, которую смогут оказать в рамках государственной программы принимаем как есть.
Бытовые условия в больнице опишу в конце.
Врач мне нравится. После первого моего визита снизил дозу препаратов и я нахожу брата вполне себе обычным – общается и не подтормаживает, в хорошем настроении. То есть опасения, что «в больницах умеют только закалывать» – не подтвердились.
По–моему, важен контакт не только врача и родственников, но и врача и пациента.
В первом случае потому что, я наверно очень старалась описать, что в жизни брата есть нормального, чтобы ему не надиагностировали лишнего. В частности, с моей подачи мы исключили социальную изоляцию – ко мне минимум трое звонили, спрашивали о его состоянии и предлагали помощь; я знаю, в какой организаторской деятельности брат участвовал – эти факторы врач так же включил в свой анализ и снизил дозировки.
С другой стороны, если сам родственник проявляет агрессию, срывается на слезы, есть в семейном анамнезе поставленные диагнозы – то это будет так же влиять на анамнез и диагноз пациента.
Контакт врача и пациента важен, потому что только сам пациент может рассказать, что с ним происходило, какие симптомы, не болело ли что–нибудь до этого и так далее. Если доверия нет – то он ничего не будет рассказывать, а значит сложнее поставить диагноз и могут быть разные перекосы. Впрочем, врачи к такому повороту тоже готовы и у них есть методы вычислять обман ( а так же могут и не верить пациентам вообще – как повезет). Статья на эту тему Психологическая диагностика: как вычисляют сумасшедших (https://psych.d3.ru/patopsikhologicheskaia–diagnostika–kak–vychisliaiut–sumasshedshikh–1293310/)
Вот два фактора – сложность диагностики, правильного лечения и ограничения в бюджете государственных учреждений и приводят, скорее всего, к тому, что проще прописать таблеток, которые заведомо купируют ненужное социально опасное поведение, чем разбираться и вытаскивать человека долгими «лечебными разговорами». К тому исторически так сложилось, что наследие психиатрии в СССР скорее о «карательной психиатрии» чем о психологии. И все подходы к тому, что человека нудно обратно социально адаптировать – это скорее о Норвегии, США, чем о нас. А найти врача, да и любого специалиста, с профессиональным английским в России не так уж и просто. А тем более найти специалистов срочно.
Про лечение я, само–собой, мало что знаю. Знаю, что больница хорошо финансируется и нужные лекарства у них все есть. Лекарства современные, импортные.
Позитивный факт, что врач готов поделиться планом лечения, но только с согласия брата. Брат чувствует себя хорошо, говорит, что у него очень мало таблеток, в отличие от некоторых других пациентов и не проявляет к этому большой интерес. Возможно, если бы ему пророчили что–то страшное, и отношение было бы другим. А пока он решил оставить как есть, да и я с ним согласна.
Ситуация хуже, когда ипохондрики начинают читать побочные действия и отказываются от лекарств, которые на самом деле им нужны.
В целом, после того, как всю эту информацию я собрала, испуг прошел. Стала намного меньше переживать. Я упустила некоторые более конкретные факты, которые касаются только нашей ситуации и описала, как оно выглядит в целом. Но эти факты тоже дали какую–то определенность и снизили объем общей тревоги. В основном, конечно, это обсуждалось с психологм или другими людьми, кто «в теме» и хоть как–то может что–то реальное сказать.
О распорядке дня и другие бытовые условия в больнице
В больнице чисто. Современного ремонта может быть и нет, но это не самое важное (отношение, врачи и нужные медикаменты всё–таки важнее). Пациентам по скорой выдают больничную одежду (пижаму), пока им не привезут домашнюю. Хорошо кормят (никакой капусты на первое второе и третье). Брат даже поначалу говорил, что у них всё есть, и ничего везти не надо. Возила соки, фрукты так же питьевой йогурт, шоколадки, орешки в индивидуальной упаковке и всякие такие ништяки. Некоторые мамы привозят домашнюю еду кормить, но как я поняла, это не сильно надо вообще. В последний раз наблюдала картину, как сын есть в присутствии мамаши и от одного этого только нервничает (трясутся ноги).
Даже в тот день, когда мы перед ужином наелись пиццы он всё равно предпочел пойти на ужен, видимо, просто за компанию. В больнице есть какие–то правила на счет продуктов (нельзя скоропортящиеся), но к ним относятся, видимо, не сильно строго (йогурты пропустили).
Есть телевизор, у соседа по палате взял книжку. Прогулки отменили так как зима и боятся ветрянки или гриппа, а летом водят на прогулки. Банный день – раз в неделю. Свидания с родственниками 2 часа утром и 2 часа вечером. 2 раза в неделю по 2 часа врачи принимают родственников пациентов. Врач свой рабочий телефон выдал при первом моем визите сам.
Сотовые телефоны в отделении первичного наблюдения запрещены, в отделении, куда переводят после первичного наблюдения – разрешены, выдают на руки. На всякий случай написала свой сотовый пока на бумаге – если будет что–то надо – найдет возможность позвонить.